Над Ленинградом — весенняя торжественная прелесть белых ночей. От пышной зелени островов в устье Невы до рощ, опаленных разрывами мин и снарядов, на переднем крае, от дубов старого Летнего сада, где стоит зачарованная тишина ночного часа, до кустарников где-нибудь на реке, за городом, где гремят гранаты и разведчики врываются в немецкие блиндажи,— всюду странный, голубовато-зеленый свет этих белых ночей, всюду играет заря пунцовыми полосами сквозь деревья и отражается в заливе, то бледнея, то разгораясь. Дома набережных отражены в неподвижной воде, мосты повисли над широчайшей гладью, став как бы невесомыми. Так же, как всегда, вонзаются в высокое небо тонкие шпили, прямые улицы подчеркивают огромную пространственность города. Глаз видит на целые километры сразу ряды прозрачно-легких зданий и дымную волну зеленых садов. За городом такая же ночь лежит над топкими торфяниками, над озерами, над молодыми сосновыми рощами. Кажется, что природа снова предоставлена самой себе, нигде не видно человека. Все тихо, все пустынно.
Кажущаяся тишина, кажущаяся пустынность! Если нет мечтателей, предающихся мирным переживаниям в парках и на берегах, то есть другие мечтатели. Они сторожат небо и землю, они сторожат безмолвные воды. Они и сейчас стоят за станками, они в ночных сменах, они бесшумно проносятся на машинах, провозящих боевой груз, они лежат на переднем крае, выслеживая врага, они стоят на вахте, на кораблях, на постах противовоздушной обороны, они работают белой ночью так же, как и белым днем. Та же дисциплина, та же напряженность работы в городе и все-таки та же красота. Даже война не может убить ее, как ни старается уже второй год.
Вы хотите прокатиться по волшебному заливу в этот поэтический час. Поезжайте на быстром боевом катере. Конечно, вы едете не для забавы. У вас есть дело, но по пути сначала вы вспомните далекие мирные времена. Вокруг вас удивительной раскраски тихая вода. Далеко направо лежит город, и его можно легко угадать в прозрачном воздухе,— даже силуэт Исаакия подымается над линией берега. Влево вы видите четко обозначенные очертания Кронштадта, мачты на рейдах и трубы, мигают световые сигналы. Прямо перед вами зеленая низкая полоска южного берега, до которой рукой подать.
Я вспомнил, как в такую ночь возвращался морем в Ленинград. Пароход шел из Лондона. На нем было много англичан — оксфордских студентов, и группа американских учителей, впервые ехавших в Россию. Были и другие иностранцы пассажиры. Все они столпились на палубе, не сводя глаз с открывавшейся картины. Пароход будто скользил по разноцветному хрусталю в глубину огромной, сверкающей всеми переблесками перламутра, раковины, в таинственное, сказочное сочетание невиданных красок. Они менялись каждую минуту, и богатство их сочетаний казалось неистощимым. Все молчали, только секретарша одной американки стучала на машинке, и этот такой маленький звук в обычное время почти оглушительно нарушал колдовское безмолвие. Американка сказала секретарше: «Прекратите стучать. Как вы можете? Посмотрите лучше вокруг. Это, может быть, лучшее, что вы видели в своей жизни».
Сейчас вы скользите по глади такого же сияющего залива, и вдруг все меняется с зловещим, все растущим темпом. Там, где лежит город, вырастает огненная лента, которая обегает весь берег, как бы образуя подножье гигантского треугольника. Теперь с углов и из середины в небо над городом несутся нити, красные и золотые, и рядом со светлыми звездочками вырастают раскаленные маленькие метеоры, рассыпающиеся в высоте. До вашего слуха доносится глухой грохот. Этот налет на Ленинград. Немецкие воздушные разбойники стараются прорваться к городу. На том, низком, берегу, что был тих, вспыхивают зарева, и оттуда доносится тяжелый, прерывистый рев. Это начался обстрел города одновременно с налетом. Тогда пробуждается, как бы тяжело вздохнув, и берег за вами. Наши орудия шлют снаряды туда, через залив, чтобы подавить вражеские батареи. В это время с финского берега начинает доноситься гул, и вдруг вы слышите какой-то громовой раскат, от которого вздрагивают земля и небо. В могуществе этого нового голоса что-то потрясающее. Это заговорили наши форты.
Пространство, столь тихое и пустынное, исчезло. Начинается зрелище, грандиозное и мрачное, как будто весь хрусталь неба и воды падает тяжелыми, свистящими осколками, вздымая зеленую пену. Гремит Ленинград, гремят оба берега. В воздухе — завывание снарядов, шелест и свист, взлетают всюду ракеты, белые, красные, зеленые, шныряют, проносясь, катера. По воде ползут полосы дымовой завесы. Сквозь нее видны какие-то корабли, как будто только что появившиеся в тумане — их не было здесь, вы их не замечали.
От очарования тихой ночи не осталось ничего. Уже над вражеским берегом раздается страшный взрыв, и выше леса встает чудовищное пламя, которое бушует, вздымаясь вверх. Над вашей головой проносятся самолеты. Чьи они — невозможно разобрать. Все гудит и ревет, стреляют оба берега, стреляют вблизи и вдали, и самые разные оттенки канонады проносятся над водой. В небе звучат пулеметы. Там идет воздушный бой. И в это время с неба спускаются, как огромные тюльпаны, осветительные ракеты. Они освещают ярким желто-белым огнем залив, и их все больше. Вы не можете понять, откуда они берутся. Часть из них наша, часть вражеская — все перепуталось в этот час. Вы угадываете, что одновременно происходит несколько самых различных операций, которые, может быть, даже не связаны одна с другой. Мимо вас идут корабли, несутся катера, дымовая завеса распадается на клочья, падают снаряды, подымая столбы тяжелой воды. Ленинград как будто освещен огнями невиданной иллюминации.
Когда вы в самом городе, вы не можете видеть всю неповторимую эпичность этой повседневной картины. Но здесь все как на ладони, весь город дышит яростью и гневом. Все ярче вспыхивает огненное кольцо его батарей, все чаще в воздухе скрещиваются нити трассирующих снарядов, все гулче доносится его канонада. Ленинград и отсюда кажется вулканом, извергающим огонь. Несмотря на мрачное величие этого зрелища, вы не можете не сказать, что здесь нужен правдивый, сильный мастер, который смог бы передать своей кистью все, что видит глаз: эти краски ночного боя, и воду, и землю, и небо, и людей Ленинграда — его защитников, его верных сыновей. Сыновей города, который сегодня как бы салютует будущему, вспоминая свое славное прошлое. Сейчас ему исполнилось двести сорок лет.
Да, Ленинграду двести сорок лет. Не так думал он справлять свою годовщину. Но раз она пришлась в пору грозного испытания, город сейчас вспомнит всю свою жизнь, с первых своих домиков, с первых своих дней, чтобы почерпнуть в воспоминаньях новую силу, чтобы проверить, что на это время он, изменившись неузнаваемо, в сердце своем остался прежним городом-воином, моряком, ученым, потом производственным мастером мирных работ, мастером военного искусства.
У каждого города есть свой гений,— говорили древние. Гений, дух-покровитель, основатель, живущий в душе горожанина, в его постройках, в самой его повседневности. Гений Ленинграда отражен в нем глубоко и сильно. Ленинград прекрасен, как сказка, и неприступен, как крепость. Все этапы его исторической жизни зримы вокруг вас. Вот благородной формы двухэтажные здания с гербом и с отметкой «Строено в 1703 году» — здания петровской эпохи. Вот Адмиралтейство, красивейшее здание мира, ставшее символическим образом, поэтической метафорой. Вот Александрийский столп — памятник немеркнущей славы, который не смогли поколебать даже самые тяжелые вражеские бомбы. Вот Академия, где выращивался гений русской науки, Академия художеств, Эрмитаж — великие названия, за которыми целый мир сложных и прекрасных переживаний.
Берега, с которых сходили на воду первые русские корабли, видят сегодня наш флот, могучие суда, готовящиеся к новым битвам. Триумфальные арки, под которыми проходили старые полки русской гвардии, пропускают сейчас гвардейцев нового, советского века. Места, где стояли петровские батареи, слышат голос новых, совершенных орудий, сделанных руками ленинградских мастеров. Как будто выстрелы Петропавловской крепости, ее первые салюты, возвещающие о том, что Россия вышла на простор, ее салюты в ночь Октября, говорящие миру о начале новой эры в жизни человечества, смешиваются сегодня с выстрелами великой обороны, с громом Великой Отечественной войны. Город говорит своим предкам: я вырос, я грозен, я силен! Я помню все наказанное мне русским народом, я стою на посту, я веду бой. Я не посрамлю дней Гангута и Полтавы, дней Октября!
Старинный город окружен новым, изумительным Ленинградом. Здесь тоже величественные дворцы производства, дворцы рабочих, дворцы-клубы, дворцы-театры, Дворец Советов — все огромно, все говорит о размерах, о движении, о силе и мощи.
«Быть Петербургу пусту»,— кричали бесноватые кликуши в петровское время, и, когда умер Петр, бежали из города трусы, испугавшиеся могучих путей, открывшихся России, бежали, думая, что город без них исчезнет. Город только на короткое время стал как будто тише, меньше, но он рос. Его ничто не могло задержать. Он поднялся снова, он стал расти быстро, он стал расширяться неимоверно. «Быть Петрограду пусту»,— кричали всякие враги русского народа в девятнадцатом году, угрожая расправиться с городом-великаном, крепко державшим знамя Октября, знамя независимости и свободы. Улицы города были вымершими. Стены домов — словно в язвах от сырости. Брошенные магазины, где бегали крысы, стуча хвостами о пустые прилавки, заброшенные квартиры с бесхозными вещами, покрытыми пылью, остановившиеся заводы. Лес как бы ворвался в город (заборы пошли на топливо), на площадях росла трава. В городе стояли баррикады, опутанные колючей проволокой. Из этих мрачных и грозных дней поднялся Петроград еще могучее, чем прежде. Он перегнал все мечты его патриотов. Он по-большевистски засучил рукава и день ото дня становился краше, он заслужил исторически неотъемлемое право именоваться Ленинградом.
«Быть Ленинграду пусту»,— кричали гитлеровцы, злобные псы, завывавшие вокруг города, визжавшие от ярости, что не могут ворваться в него. Они думали задушить его блокадой, голодом. Они думали докопать его бомбежками и бомбардировками. Пройдите по улицам, и вы почувствуете грозный дух города, дыхание его неукротимого гения. Дух города непоколебим. Как никогда, он уверен в своей силе. Могучий дух упорства жил и живет в ленинградцах. Это упорство добиваться победы дается нелегко. Но ленинградцы не приучены легко жить. Они знают цену испытаний, они — русские, они — большевики. В самом повседневном они проявляют волю к победе, волю к преодолению испытаний.
По улицам Ленинграда не ступала пята врага. И не ступит! Ленинградцы от мала до велика презирают все попытки врага разбить их упорство. Ленинградский молодой скульптор Шелютин поставил себе задачу — сделать лучшей своей вещью изображение летчика Героя Советского Союза гвардии подполковника Свитенко. Оп не жалел труда. Он сделал прекрасную скульптуру. Немецкий снаряд убил его на улице. Мастер мертв, но его труд живет, живет воплощение его воли к жизни. Старый питерский рабочий, ленинградский мастер, видевший все картины жестокой зимы, все варварства немцев, мастер, которому тяжело подчас работать из-за преклонных лет, признался мне, что раз на него напала большая тоска. Тогда он поставил перед собой фотографию своей покойной жены, суровой, строгой и справедливой ленинградской женщины, и написал ей письмо, взволнованное, полное человеческой страсти, прося ее помочь ему, как она помогала всю трудовую жизнь. Разговор его с карточкой жены, перед которой он прочел письмо вслух, воспоминания, раздумье — все это вернуло ему крепость воли. Он пришел на свое рабочее место сильным, успокоенным человеком. Когда бомба ударила рядом с родильным домом, ранило нескольких женщин. Их эвакуировали. К одним носилкам подошли и спросили лежавшую: «Вы ранены?» Женщина сказала: «Нет, я рожаю». Она, несмотря на свое состояние, пыталась улыбнуться при этих словах. Бомба не произвела на нее впечатления. Она вся была во власти великого инстинкта жизни, полна воли и спокойствия, эта ленинградская женщина. У каменной плиты, на которой написано: «Здесь лежит Суворов»,— собираются молодые командиры, снайперы — истребители гитлеровцев, чтобы рассказать старому полководцу, каковы его правнуки, каковы их боевые дела, поклясться над его прахом в своей ненависти к смертельным врагам русского народа.
У города — стальной пояс укреплений. Кронштадт — его огневой щит. Там, где стояли укрепления Петра, стоят красавцы форты, сухопутные корабли, зарывшиеся в землю. Они во всем напоминают линкоры. Команда на них подается, как на кораблях, мощь их орудий такая же, как на линкорах. На этих фортах бывал Сталин. Он вернул их обратно, когда они в 1919 году на краткий срок попали в руки врагов народа. Эти форты укреплял Сергей Миронович Киров. Этими фортами сейчас руководит, как и всей ленинградским гарнизоном, старый ленинградец — Андрей Александрович Жданов. Эти форты похожи на балтийские корабли и на ленинградские заводы. Они тоже вырабатывают смерть врагу, как и великаны индустрии. Гром их орудий хорошо известен немцам. Сметающий все шквал огня проносится над землей, испепеляя фашистов. Ленинградцы управляют их сложнейшими механизмами, точными, как часы, великолепными, как те заводы, что их делали, легко движущими многопудовые тяжести. Стволы их орудий напоминают фабричные трубы, изрыгающие пламя.
Переедем залив. Вот он — Петергоф. Молчание смерти между разрушенных домов и тихих полян с весенней травой. Здесь проходит фронт. Он проходит по нашему сердцу. В развалинах лежат дворцы, обугленные стены подымаются там, где красовались всемирно известные павильоны, разбитые статуи лежат среди поломанных деревьев парка. Здесь был биологический институт, заповедник. Здесь жили разные звери, которые служили на пользу человечеству, которых изучали лучшие ученые павловской школы. Здесь перед этими развалинами на четвереньках, так как они разучились ходить во весь рост, ходят фашистские звери в зеленых и черных шкурах, которых истребляют русские люди, потому что их нельзя щадить. Здесь снайпер Ризниченко уничтожил их уже двести с лишком. Он занимает позицию, и с этой позиции он видит свой дом, где жил со своей семьей, пока не пришли эти гитлеровские псы. Под обстрелом и визгом пуль художники-бойцы, старший лейтенант Мелентьев, красноармейцы Лебедев, Трошичев, Кузаванов зарисовывают, что осталось от прославленных строений. Немного осталось.
Если бы можно было представить на всеобщее обозрение то, что здесь совершили немцы с мировыми памятниками культуры, мир содрогнулся бы. Бойцы в этих местах горят ненавистью, они видят все своими глазами. Немцы ходят ловить рыбу на берегах залива. Не половите! Звучат выстрелы снайперов, и валятся с лодок в воду людоеды, которым захотелось свежей рыбы. Фашисты привозят своих гостей, чтобы устроить праздник; в белых костюмах, Расфранченные, собираются они за украденными в Европе лакомствами и винами. Артиллерийский налет накрывает их с беспощадной точностью: из-под обломков выползают в кусты уцелевшие, надолго сохранившие память об этом банкете.
Придет срок — выгоним гитлеровцев из наших ленинградских предместий, обнажив головы перед жертвами их бесчинств — перед священными руинами, перед могилами мирных жителей, населявших эти места и павших от руки палачей. Восстановим все, что может быть восстановлено, заставим воров вернуть все украденное, плакать кровавыми слезами.
Сейчас повсюду — и в городе и на фронте — настороженное молчание. Город готов, фронт готов отразить любую атаку. Ленинград дышит огнем на врага. Он стоит неодолимо. Но будет день, когда он шагнет. Он шагнет так, что его больше не остановят немецкие укрепления, тотальные резервы, танки и пушки.
Двести сорок лет стоит Ленинград. Двести сорок лет стояли наши маленькие городки: Пушкин, Гатчина, Петергоф, Павловск. Враги превратили их в груды мусора. Семьсот лет назад эта земля уже была русской, такой она и останется навеки. Ленинград шагнет вперед в свой двести сорок первый год, который будет годом его новой славы. В двадцать шестой год новой, советской эры он шагнет уверенно, разрывая в куски путы блокады, уничтожая начисто черную силу. Он шагнет к будущему, к победе, решительной и окончательной, как шагнул в свое время его славный боевой брат — Сталинград!
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
