Дует теплый западный ветер, над городом стелются густые туманы, пахнет ранней весной. С крыш капает, журчат ручейки, падает к ночи легкий морозец, начинается типичная ленинградская гололедица.
Одиночные ленинградцы, проходя мимо еще заснеженных пустырей, где между дзотами лежат под снегом гряды, говорят, как опытные огородники, о рассаде, об удобрениях, о близких весенних огородных работах, по примеру прошлого года. Люди интересуются погодой и с другой стороны.
— Слыхали, по радио сообщали,— говорит один ленинградец другому,— в Узбекистане уже посадка новых фруктовых деревьев, на юге весна.
— Узбекистану так положено,— отвечает собеседник.— А вот на Украине, читали в корреспонденции, черноземные комья на гусеницах танков.
Ленинградцы привыкли считать себя на правом фланге великой битвы и по-особому следить за всем, что касается фронта от моря до моря. Нева и Днепр одинаково близки им.
О весне с жаром думают моряки, бегающие по Неве на лыжах и смотрящие на берега, где кончают зимовать их маленькие кораблики — разные торпедные катера и морские охотники, похожие сейчас на избушки на курьих ножках, а на самом деле эти кораблики — грозные воины, на время зимы выбывшие на отдых. Придет весна, вскроется залив, и они помчатся, вздымая свежие волны, на боевые операции.
На Ладоге по берегу ходят бывалые моряки озерных рейсов, смотрят в синие дали и говорят о недалеком времени, когда вновь взломаются пути ледяной трассы, и снова бесчисленный флот выйдет на простор, и пойдет дружная ладожская работа — моряк снова сменит шофера на боевом посту.
Теперь это стало уже привычной обыкновенной сменой трудовых процессов, обычной, как смена времен года. Суровая романтика первых дней, когда осваивали небывалую ладожскую зимнюю трассу и весеннюю работу прошлого года, уступила место трезвой, спокойной уверенности.
Полтора года боев за Ленинград сильно изменили людей. Самый, казалось бы, неприспособленный человек находил свое место в бою, и я удивился искренне, когда узнал, что один кабинетный человек, хороший знаток языков, чуть не профессор, который с трудом мог совершить суточный переход, пойдя в ополчение летом сорок первого года, сегодня уже начальник целого отдела во фронтовом штабе и работает как испытанный военный специалист. Я знаю другого ленинградца — эстета, ценителя изящного, который сам стал притаскивать из разведки «языков», орудуя гранатой и винтовкой как разведчик.
Ленинградцы, по численности своей равные населению целой европейской страны, дали много бойцов и командиров, которые и не подозревали в мирные времена, что они могут овладеть так быстро сложным и мудреным искусством современной войны. Но они овладели. Немцы нагромоздили укреплений вокруг Ленинграда, точно в страхе хотели отгородиться от великого города и его воинов-мстителей, но им не помогают все эти бетонные подвалы, колючие проволочные поля, минные сюрпризы.
Недавно наши бойцы овладели одним крупным узлом сопротивления, который немцы превратили в крепость. Со всех сторон подступы к нему были укреплены с особым стараньем. Высокие насыпи окружали его, здания были превращены в доты, железобетонные перекрытия главной постройки предохраняли от самой сильной бомбардировки, и все-таки этот укрепленный пункт был взят. И он был взят не отборными отрядами, не гвардейцами, а обыкновенными войсками, которые научились воевать, которые жаждут разбить врага, уничтожить его.
В трамвае много народу. Командир вошел в вагон и встал в стороне, среди подростков и женщин с кошелками. Четверо сидевших за его спиной бойцов переглянулись. Пассажиры с любопытством смотрели на командирские погоны. Погоны еще для всех новость. Переглянувшиеся бойцы поднялись как один. Они начали предлагать места пассажирам.
— Вы что, выходите здесь? — спрашивали их.
— Нет, нам дальше,— отвечали они. — Что же вы рано встали, сидите! Один из них сказал улыбаясь:
— Мы не рано, мы поздно встали, командира не сразу увидели. А при нем мы сидеть не будем, раз он стоит.
— Вот вы какие! — сказала, усаживаясь, женщина.— Ну что ж, правильно...
Вагон останавливается на остановке, гулкий разрыв звенит в воздухе, второй, третий. Люди смотрят, как из высоко разорвавшегося снаряда летят какие-то цветные комья, и длинные листики, кружась, падают на крыши Домов. Это летят немецкие листовки. Давно уже прекратили немцы обращаться к ленинградцам с листовками, и вдруг, после большого перерыва, снова крутятся поганые бумажки. Что за чертовщина? Листовки говорят о чем-то Действительно непонятном. Немцы сошли с ума? Нет, они сбрасывают листовки осени сорок второго года. Что это значит, никто не понимает.
В стрельбе прошлогодними листовками есть что-то, характеризующее врага. Огромная усталость и равнодушие видны в этом бессмысленном действии немцев.
А город живет и работает, и все больше у него новых дел, новых достижений. Все крепче он держит связь со страной, и на ленинградских улицах вы можете встретить командированных из разных городов Советского Союза, приехавших по делам, и ленинградцев, вернувшихся в город после деловой поездки туда, за Ладогу.
И у них уже в рассказах нет острых переживаний, драматических эпизодов. Возвратившийся ленинградец рассказывает о поездке на «большую землю».
— Ну, как ехалось через озеро, бывают тревоги?
— Бывают,— говорит он.— Я сам попал. Ну, летят бомбы, дырка в озере одна, другая, вода, регулировщицы в белых штанах машут флажками, желтыми и красными. Туда-сюда: пути нет, бомба пробила лед. Берите правее. И все. И вы едете дальше.
В городе прибавили хлеба. По хлебным карточкам рабочие получают шестьсот граммов, служащие — пятьсот, иждивенцы — четыреста граммов, дети — то же, рабочие и инженерно-технические работники оборонных предприятий — семьсот граммов.
Над городом проносятся сторожевые самолеты. Над домами развеваются красные флаги. Сегодня день Красной Армии — 23 февраля. В Смольном есть комната, где был подписан декрет об ее образовании. По этим улицам прошли первые ее отряды. Стоят высокие трубы знаменитых заводов, чьи сирены подняли тревогу в ту, далекую февральскую ночь, когда немецкие захватчики собрались в первый раз в поход на наш город.
Юденич споткнулся о тот же рубеж, о который разбил себе лоб немецко-фашистский генерал Рундштедт. В полках есть бойцы и командиры, бывшие первыми красноармейцами, помнящие бои за Октябрь, за Петроград.
Красная Армия каждый год демонстрировала свой рост на октябрьских и майских парадах, проходя стройными рядами по неповторимой исторической площади, которая сейчас пустынна и молчалива. Но нет уголка в городе, где не праздновали бы день Красной Армии, где не читали бы с торжественным вниманием приказ Верховного Главнокомандующего.
Каждое слово этого приказа говорит с предельной силой о мощи Красной Армии, об искусстве ее командиров, о том, как и почему ослаб немец и окрепли мы.
Этот приказ перечитывают по нескольку раз в каждом доме, потому что каждая строка его — правда о войне. В нем — наш прошлый день, наше сегодня и наше завтра.
«Началось массовое изгнание врага из Советской страны». Как много в этой строке для русского сердца, для сердца ленинградца. В каждой ленинградской семье есть люди на фронте, каждый ленинградец работает на оборону. Он работал в невероятно трудное время, не спрашивая, когда придет день победы, стараясь, стиснув зубы, лучше исполнить свою работу. Но теперь он чувствует великую радость. Красная Армия наступает, Красная Армия освобождает родную землю. Идет на Запад, вперед.
Над оборонными объектами на высоких вышках дежурят посты противовоздушной обороны. Им далеко видно. Им виден и снежный залив, где в далекой дымке сверкают желтые молнии. Говорит Кронштадт, говорят корабли на том громовом языке, на каком они всегда говорили с врагами родины. Им виден и тот берег, куда все эти девушки и подростки, участники восемнадцатимесячной битвы, ездили в праздник отдыхать у фонтанов в старом парке или ходили на яхтах, кренивших белые паруса над гребешками прибрежной волны.
Там еще враг, и к изгнанию этого врага зовет боевой приказ. Там развалины вместо дворцов, уродливые пни вместо вековых деревьев, черная пустыня, оттуда прилетают в город снаряды.
Но придет день, и он недалек. Север заговорит языком юга. Ленинградцы пройдут снова по священной земле своих предков, и сегодняшний приказ предвещает этот День мести и окончательной победы.
Пятьсот дней битвы у стен Ленинграда превратили ленинградцев в стойких, уверенных в своей силе воинов, которые добьются своего — кончат немца, как кончили его у Сталинграда, на Дону, в предгорьях Кавказа.
Не сразу бойцы Красной Армии стали опытными и закаленными. Они прошли через огонь великой битвы и стали теми, кому нынче удивляются все народы мира. Но теперь их не сломят уже никакие трудности. Один ленинградец, смеясь, сказал: «Мы бронированные. Осколки уже отлетают от нас, как от танков».
У этого ленинградца была квартира в старом доме с крепкими, толстыми стенами, помнившими еще времена Елизаветы. У него была хорошая библиотека с тщательно подобранными книгами. Во время бомбежек бомба упала рядом, но стены выдержали. Ленинградец привел в порядок квартиру, убрав осколки и обломки мебели, и продолжал жить и работать. Вторая бомба сотрясла дом. Он выдержал и это, но все двери его перекосило, все окна вылетели. Жить стало трудновато, но ленинградец жил. Однажды снаряд ударил в дом, жить стало затруднительно.
Ленинградец переменил, как он сказал, свой КП и перешел в другой район. Он ходил на старую квартиру за вещами и книгами, по грудам кирпича и камня пробираясь в свою квартиру. Следующий обстрел вызвал пожар дома, но дом, как говорят моряки про корабль, все еще оставался на плаву. Он не утонул в пламени. Приехали пожарные и потушили пожар. Но, как вы сами легко представляете, дом уже стал не тот.
Ленинградец давно не навещал своей квартиры, но, вспомнив про одну любимую книгу, решил пробраться в дом и отыскать ее. А вдруг она сохранилась?! Когда дом был охвачен пламенем, пожарные щедро лили воду на огонь, и в поисках книги ленинградец ступал теперь по толстому слою прозрачного льда, покрывшего старинный разноцветный паркет.
В шкафах книги не было. И вдруг он увидел ее, она лежала на паркете, и можно было прочесть каждое слово на раскрытой странице сквозь толстый прозрачный лед.
Книга жила, но читать ее можно было только через эту холодную голубую преграду. Это походило на сказку. В комнате сквозь дыры крыши и пробоины стен сияло солнце. Ленинградец читал книгу, став коленями на лед, волнуемый самыми разнообразными чувствами.
В этом сказочном факте, подлинном, как сама жизнь, есть и мудрость притчи. Сквозь ледяную стену испытаний мы видим книгу нашего будущего, и мы сломаем эту преграду, мы разобьем ее, и мы перевернем страницы книги в день нашей победы.
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
