Если в январе прошлого года ленинградцы жили, как зимующие в самых тяжелых условиях полярники, окруженные тьмой и холодом, собрав всю силу воли и твердо решив пройти через все, дожить до весны, до тепла, до света, собирая подчас последние силы, чтобы продолжать каждодневные работы для фронта и города, для дома и отечества, то в этом году январь был встречен совсем другим народом, совсем в другом настроении.
Город жил размеренной, строгой жизнью, в нужде и заботе, но уже было предчувствие не календарной весны, еще далекой, а уверенность, тайная и крепкая, что скоро, скоро произойдет перемена, что длинный, тяжкий путь испытаний осветится новым светом, что события — на перевале времени. И от этого сознания скорее двигалась работа, веселее становилось на душе и светлее горели детские елки.
И вдруг в историческую ночь, восемнадцатого января, ленинградцы услышали весть с фронта, которую три раза повторило радио, и тогда всем стало ясно, что произошло долгожданное,— блокада прорвана! Всю ночь в городе не спали, всю ночь играло радио, песни и музыка разносились в эфире.
Трудно человеку, не жившему в Ленинграде в дни блокады, понять чувства, переполнявшие сердца ленинградцев. Всю ночь звонили телефоны, всю ночь говорили в квартирах, собирались собрания в цехах. Новые рекорды ставились на военных предприятиях. Уже вытаскивали флаги, чтобы вывесить их на домах, чтобы утром весь город сиял красными полотнищами. Мысли всех неслись к фронту, и сам город, сверкая морозными узорами своих великолепных зданий, вставал в повой красоте. Плечи выпрямились, глаза заблестели. Все хотели знать подробности, все говорили разом.
Чтобы штурмовать высокий левый берег Невы, сильно укрепленный и защищенный многими орудиями, пулеметами и минометами, чтобы форсировать широкую реку, надо было подготовить к этому бойцов. Отыскали озера с подходящим ледяным пространством и с крутыми берегами, и бойцы приучались преодолевать бегом лед и карабкаться на крутые склоны. Они тренировались, как суворовцы перед штурмом Измаила, и они делали это с энтузиазмом, зная, что речь идет об операции, которая должна разорвать блокаду, отбросить с берега Невы немецкие дивизии. И их натиск был произведен с решительностью и уменьем.
В несколько минут было преодолено пространство Невы, и бойцы уже вели бои во вражеском расположении. Это были жестокие упорные схватки, где родились новые герои, где была добыта дорога на восток, на соединение с волховцами. Бойцы забыли все, кроме слова: вперед!
Один красноармеец, чувствуя недомогание, пришел в ППМ, чтобы, как он сказал, попросить порошку от кашля. Его осмотрели и сказали, что он должен быть немедленно эвакуирован как тяжелобольной.
— Как! — сказал он.— Я уйду из боя, из такого боя в самую горячую минуту. Нет, я иду в полк!
И он сражался до тех пор, пока его часть не выполнила боевого задания. Тогда его уговорили отправиться на леченье. Он пришел в ППМ, лег на носилки и умер.
Я сам видел командира, который умолял скорее взять от него трофейный, только что взятый им в бою немецкий огнемет, говоря: «Я не могу, товарищи, с ним копаться. Пять бойцов я не могу держать вне боя — возьмите скорее это имущество, чтобы я мог вернуться в бой». Раненые продолжали сражаться, забывая о ранах.
Группа бойцов, понесшая потери, уменьшившаяся в своем составе, продолжала в разгаре наступления преследовать противника, далеко вырвавшись вперед. Люди не могли остановиться. Они видели: враг разбит, враг бежит, вокруг валяются трупы немцев, в снегу стоят брошенные машины, орудия, минометы. Бить дальше, идти, идти...
Враги сдаются, оглушенные жестоким огнем нашей артиллерии, бегут, и вот уже с той, еще недавно такой далекой, стороны идут бойцы,— наши, волховцы. Какие объятья, какая радость!
В Ленинграде развеваются флаги победы, город получает приветствия из родной Москвы, из далекой Армении, из Англии...
Немцы в эти дни в бессильной ярости обрушили на город сильный артиллерийский огонь. Снаряды падали на улицы и дома. Самолеты стали пробовать прорываться к городу. Очень немногим это удалось. Прорвавшиеся в беспорядке сбрасывали бомбы.
Ленинградцы приняли этот бой в полном спокойствии. Дисциплина и привычка все переносить помогали им в эти трудные часы.
...Я работал поздно ночью. Дом дрожал от зенитной стрельбы, и прерывистое дребезжанье вражеского самолета было отчетливо слышно. Рев орудий достиг своей высшей точки. Потом ночь разрезал взрыв. Дом шатнуло. Дикий звон разбитых стекол наполнил улицу. Балконная дверь вылетела, форточки раскрылись. Все двери распахнулись, дом закачался, но устоял. Настала тишина. И в этой тишине через несколько минут стало слышно, как вышедшие из укрытий дежурные подметают улицу, очищая ее от бесчисленных осколков стекла.
Хладнокровные ленинградцы подметали стекла с такой же аккуратностью, как они подбирали свежевыпавший снег, чтобы к утру его не было на тротуаре.
Наутро жизнь города продолжалась по-прежнему. Вести с фронта радовали всех, и все были в каком-то особом, приподнятом состоянии.
На фронте день и ночь идет непрерывный бой. В рощах и на пустырях левого берега, углубляясь в систему немецких укреплений, сражаются наши части. В дыму разрывов возвышается мрачная громада — большое здание, превращенное немцами в сильно укрепленный форт. Даже подбитый паровоз на насыпи использован как огневая точка, даже в насыпи под ним дзот. Немцы защищаются с отчаянием бандитов, которым нечего ждать пощады. Они, пьяные, идут в атаку во весь рост.
— Мы били их, как зайцев,— строго говорит лейтенант Морозов.— Мы уложили их всех. Немцы открыли сильный минометный огонь, чтобы мы не могли снять о убитых оружие. Но мы все-таки сняли.
Молодые командиры, юноши с девичьими лицами,— опытные, бывалые воины. Не смотрите, что старший лейтенант Гофман тонок станом и у него розовые, горящие на морозе, щеки и ничего строгого в лице. Он уже четыре раза ранен, и его батальон взял померанский военный лагерь-городок. Он говорил о мужестве бойцов: «Вот был боец Лукич — недисциплинированный человек, хотели под суд отдавать. Пошли в бой. Рота залегла. Он поднялся и первым бросился на немцев».
В стенах, вернее в развалинах, Шлиссельбургской крепости капитан Строилов вспоминает недавние бои в дни обороны. Пятьдесят тысяч тяжелых снарядов выпустили немцы по крепости, сбрасывали бомбы, пытались подобраться ночами, врасплох застать гарнизон. Не удалось. Крепость била по немцам методически, выкуривая их с переднего края. И напротив красного флага над крепостью, флага, пробитого пулями, разрезанного осколками, взвился свежий красный флаг над старым городом Шлиссельбургом.
Там, в городе, полковник Трубачев — один из первых Героев Советского Союза за время Отечественной войны, получивший это звание еще 25 июля 1941 года. Он отвоевал России старинный город, город — ключ к Неве и Ладоге. Его командиры и бойцы дрались хорошо. Командиры Проценко и Заводский квартал за кварталом очистили от немецких гренадеров. Сотни немецких трупов лежат в развалинах домов, в дзотах и дотах вокруг — чистая работа. Ордена Боевого Красного Знамени украсили грудь героев.
Пулеметчик Икрам Алиев доказал, какой он пулеметчик. Он выжег своим огнем немцев из трех укрепленных домов, уничтожил весь расчет орудия, выкаченного немцами для стрельбы прямой наводкой. Михаил Петров в числе первых форсировал Неву, ворвался в немецкие окопы, взял шесть солдат и одного офицера в плен, отдал охранять их товарищам и продолжал наступать.
Наводчик Тимофей Татаренков уничтожил три немецких дзота и один наблюдательный пункт. Ранили командира орудия — он заменил его. В боевых порядках пехоты он переправился с орудием на левый берег и прямой наводкой бил по немцам.
Здесь был ранен и скончался молодой, беззаветной храбрости командир, капитан Бритиков. Он, в свое время защищавший невский «пятачок» со своей ротой, дрался так, что вся рота стала орденоносной. Смерть его — большая потеря. Он обещал много, этот двадцатитрехлетний капитан, уверенный и окрепший в боях воин.
В далекие мрачные дни осени сорок первого года сотни тысяч ленинградцев пришли в армию защищать свой город. Они защищали его. Сегодня дело идет об освобождении его, и снова множество ленинградцев сражаются сейчас за полную свободу своего города. Знакомых вы встречаете на каждом шагу.
Вот командир, который дрался в Шимских лесах, и от него вы узнаете, кто жив, кто уже погиб смертью героя. Вот девушка с топором в руке, с запачканными смолой щеками — она работала в Доме Красной Армии. Вот вас окликает машинистка, перестукивающая военную сводку под непрерывный грохот канонады,— она так изменилась, что вы не сразу узнаете ее. Да ведь она работала машинисткой в Союзе писателей. Вот командир, стихи которого печатаются в ленинградских журналах, и у него значок гвардейца и темно-красная ленточка на правой стороне гимнастерки.
Но ленинградцы не только сражаются. Они уже приехали сюда налаживать жизнь, восстанавливать хозяйство и транспорт. На пристани Шлиссельбурга уже снуют моряки, железнодорожники осматривают пути, специалисты проверяют, что осталось от ситценабивной фабрики. Ленинградцы уже прикидывают, сколько торфу они отвоевали у врага, как это поможет промышленности великого города. Шлиссельбург в развалинах, но строители готовы начать восстановительные работы.
На противоположном берегу, где раньше нельзя было показаться человеку, открыто дымят паровозы и двигаются поезда через Неву. На переправах тянутся длинные транспорты машин, идут пешие команды, скрипят по снегу колеса пушек и гусеницы танков.
Январь сорок третьего года начался для Ленинграда полным самых хороших предзнаменований. В середине месяца была прорвана блокада. Но ленинградцы понимают, что эти битвы на Неве только начало жестокого, большого сражения. Враг не отступит, его надо уничтожить. Он не перестанет бомбить и бомбардировать город еще злее, еще упорнее. Он будет бороться за каждый дзот. Ему нельзя уходить просто. Это начало его конца. Он хочет его всемерно отдалить.
И способы борьбы с ним здесь не похожи на обыкновенные. По всему фронту лежат укрепленные узлы обороны, лежат бесчисленные препятствия.
Это борьба в разветвлениях огромного укрепленного плацдарма, который можно прогрызть и который невозможно взять коротким ударом. Уже битва на берегу Невы показала, что побеждает скорее тот, кто берет уменьем.
Ленинградцы знают только одно — самое худшее в их испытаниях позади. Но самые решительные битвы еще впереди. Ленинград снова входит в бой.
«Вперед, за разгром немецких оккупантов и изгнание их из пределов нашей родины!» Эти слова приказа Верховного Главнокомандующего товарища Сталина лежат в нашем сердце, закаленном в испытаниях. С этими словами трудится каждый ленинградец на фронте и в городе. Ленинград идет вперед!
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
