Вечером командир роты Смирнов зашел в первый взвод. Солдаты только что вернулись с занятий, чистили оружие. Смирнов взял в руки один автомат, другой, третий... Как бывает в подобных случаях, не обошлось без замечаний. Командирский глаз всегда увидит какую-либо солдатскую оплошность.
— Плохо, братья-славяне,— выговаривал Смирнов,— оружие не у всех в порядке. Как же мы воевать будем?
Перед уходом Смирнов посмотрел на часы и, обращаясь к командиру первого отделения, сказал:
— А вы, младший сержант Иванов, в двадцать ноль-ноль зайдите ко мне.
Алексей недавно попал в эту роту. Сюда его направили после окончания курсов сержантского состава. Не прошло еще и недели, как принял отделение, но уже успел убедиться, что с сержанта в армии всегда за всё спрос.
Вот и сейчас: один его солдат проштрафился, а ему будет вздрючка!
Зная пунктуальность командира роты, Иванов явился минута в минуту, представился по всей форме. Но к его удивлению, разговор пошел совсем не о промахах и упущениях в отделении.
— Садитесь, младший сержант,— сказал ротный, показав на снарядный ящик, заменявший табуретку. — Есть к вам разговор.
Иванов присел на краешек ящика, недоумевая, какой такой разговор есть у старшего лейтенанта. Тот не заставил себя ждать.
— Вам ведь пришлось быть на оккупированной территории? Долго ли?
— С июля сорок первого года по февраль сорок четвертого,— несколько смущенно ответил Иванов.
— Понимаю, что говорить вам об этом нелегко, но не из простого любопытства спрашиваю. Расскажите, как вам там жилось, с чем столкнуться пришлось, чего натерпелись, прежде чем удалось убежать к партизанам. Есть у меня задумка одна.
Говорить о своей изломанной юности, о надеждах, рухнувших разом, действительно было тяжко. За скупыми словами короткого рассказа Алексея вставали картины страшных унижений, дней, прожитых в горе и страхе.
В июне сорок первого года семнадцатилетний Алексей, радостный, сияющий, отпраздновал окончание школы механизации сельского хозяйства. Направление на работу в МТС лежало в кармане. Юноша вырос в деревне, с детства привык уважать труд хлебороба. Через несколько дней ему предстояло сесть за рычаги трактора. Алексей не раз представлял, как въедет он в родное Горбово на стальном коне, как этому порадуются родные. Механизатор на селе почетный человек...
Началась война. Разом повзрослевший, посуровевший, Алексей, провожая в армию односельчан, понимал, что теперь на него ложится двойная, тройная ответственность за урожай. Но в начале июля на Псковщину пришли гитлеровцы. Эвакуироваться Алексей не успел. По городам и селам начались облавы. Гитлеровцы забирали юношей и девушек, посылали в рабочие лагеря. Они мало чем отличались от концентрационных. Колючая проволока, побои, голодный паек, издевательства.
В одном из таких лагерей очутился и Алексей. Ни на один день не покидала его мысль о побеге. После многих попыток наконец удалось вырваться на свободу. Трое суток Иванов вместе с двумя своими друзьями пробирались по лесам, пока близ Карамышева не услышали строгий окрик: «Стой! Кто идет?» То, были партизаны из 8-й Ленинградской бригады.
— С этой минуты у меня, товарищ старший лейтенант, по-иному жизнь пошла. Человеком опять стал. И когда мне доверили оружие, я постарался рассчитаться с фашистами. Да только счет этот не окончен еще, — продолжал Алексей.
Он быстро освоил тактику партизанской борьбы. Научился бесшумно подкрадываться к противнику и незаметно уходить от преследователей. Охотно вызывался идти в разведку, вместе с товарищами взрывал мосты, бил захватчиков в открытом бою.
В разгар «рельсовой войны» Алексей Иванов участвовал в операции на железной дороге Псков — Остров. Там партизаны разрушили железнодорожный путь на протяжении двух километров между станциями Стремутка и Черская, вступили в ожесточенную схватку с гитлеровцами, пытавшимися им помешать.
Морозным февральским днем сорок четвертого года бойцы 8-й Ленинградской партизанской бригады соединились с наступающими частями Советской Армии. Алексей сменил кубанку с алой ленточкой на шапку с пятиконечной звездой. Он стал солдатом.
После переподготовки бывшего партизана направили в 176-й стрелковый полк 46-й Лужской ордена Суворова стрелковой дивизии, действовавшей тогда на Ленинградском фронте.
— И до сих пор сердце не успокоилось. Жду не дождусь, когда в бой пойдем.
— Думаю, что скоро, — сказал Смирнов, внимательно слушавший рассказ Алексея. — Поэтому я и вызвал вас, младший сержант. Народ в роте разный: есть бывалые, обстрелянные солдаты, а немало и молодых, совсем «зеленых». Им полезно послушать вас, своего одногодка, который сам видел, что принес с собой на нашу землю враг, и научился бить этого врага. Завтра мы проводим ротное собрание. Хорошо бы вам там выступить. Можете?
— Могу. Обязательно выступлю.
— Вот и договорились.
— А насчет оружия, товарищ старший лейтенант, больше не повторится. Слово даю, у всех бойцов будет в исправности.
В июне сорок четвертого года 46-я стрелковая дивизия была направлена на Карельский перешеек. Наступая вдоль Приморского шоссе, два полка дивизии пробили на своем участке брешь во второй оборонительной полосе противника, открыли дорогу на Выборг.
Полк, в котором служил Иванов, пока находился во втором эшелоне. Это обстоятельство очень волновало Алексея.
— Странно как-то получается, — огорчался он, — все воюют, а мы прохлаждаемся, сидим ждем у моря погоды.
Иванов несколько раз подходил к командиру роты, но заговорить не решался, видя, что Смирнов занят всякими текущими делами, совершенно спокоен и, несомненно, считает, что все идет так, как и должно быть.
Наконец нетерпеливое ожидание кончилось. 15 июня командир дивизии полковник С. Н. Борщев ввел в бой и 176-й полк. Поставил задачу разгромить вражеский батальон, оседлавший Приморское шоссе у озера Юлисярви.
Батальон капитана Щербины, в который входила рота Смирнова, наступал на правом фланге полка. Дорогу ему наглухо закрыла крутая высота, превращенная противником в мощный узел сопротивления. Штурмовать высоту в лоб невозможно, будут огромные потери, а удастся ли выбить врага — неизвестно. Требовался умный маневр, тем более что разведка установила: у противника на этом участке нет сплошной линии обороны. Высоту можно обойти по заболоченному лесу.
Так и решил действовать комбат. Он приказал роте Смирнова пробраться через болото и ударить в тыл неприятелю. Головным двигалось отделение Иванова. Объясняя ему боевую задачу, командир роты сказал:
— Вы, Иванов, на собрании хорошо выступили. Теперь слова подкрепите делом. В лесу вам ориентироваться дело привычное, и без компаса не собьетесь. А осторожности научила партизанская жизнь.
— Так точно, товарищ старший лейтенант. Пройдем скрытно, так, что ни одна сухая веточка не треснет.
Иванов отлично справился с заданием командира роты. Его отделение незамеченным подобралось к высоте с тыла. Когда подошла вся рота, автоматчики бросились в атаку на не ожидавшего отсюда нападения врага. Правда, замешательство противника было недолгим, но этих минут бойцам оказалось достаточно для мощного рывка вперед.
Завязалась рукопашная схватка. Алексею это было впервые. Увлеченный боем, он не слышал ни свиста пуль, ни разрыва гранат. И лишь на секунду мелькнула почему-то мысль: «Вот так ярмарка!» Потом сам удивлялся тому, что в столь неподходящее время вспомнил деревенские ярмарки-гулянки на Псковщине, во время которых, особенно в старину, нередко вспыхивали кулачные бои.
Сопротивление противника было сломлено, он начал отходить. Отступая, гитлеровцы минировали и разрушали дороги, взрывали мосты. Но это не останавливало наших бойцов.
С отчаянием обреченных дрались вражеские солдаты под Выборгом. На подступах к этому древнему русскому городу разгорелся еще один, особенно запомнившийся Иванову, бой.
Роте приказали занять остров, где противник сосредоточил большое количество огневых средств. На остров тянулась насыпная дамба с железнодорожным полотном. Это был единственный путь к засевшему там врагу. Идти днем в атаку по узкой дамбе безрассудно. Надо было ждать ночи. Но и тогда потери грозили быть немалыми. Июньская ночь коротка и светла.
Командир роты, глядя в сторону злополучного острова, размышлял вслух:
— А что если попробовать проникнуть низом, по откосам дамбы?
— Позвольте мне, товарищ старший лейтенант, — вырвалось у стоявшего поблизости Алексея. Он с полуслова понял замысел командира. — Разрешите это сделать нашему отделению?
За полчаса до начала общей атаки Алексей и его бойцы подобрались к дамбе и ползком двинулись к острову. Откосы оказались крутыми. Чтобы не свалиться в воду и не выдать себя, приходилось, в кровь обдирая пальцы, цепляться за колючий кустарник, кочки, поросшие острой, жесткой травой. Но бойцы ползли и ползли вперед. Они встали в полный рост, когда дамба осталась позади. Их неожиданное появление ошеломило врага. Завязалась перестрелка, автоматчики оттеснили противника в глубину острова. Тем временем подоспела вся рота. На острове среди вражеских солдат началась паника. Одни бросались в воду, другие подняли руки, сдаваясь в плен.
— Ох и молодец же ты, Алеша-партизан, — обнял Иванова командир роты.
Выполняя приказ Родины, советские воины изгнали захватчиков с Карельского перешейка и вышли на советско-финляндскую границу 1940 года. За личную храбрость и находчивость, проявленные в этих боях, Алексею Иванову вручили медаль «За отвагу» и орден Славы III степени.
* * *
В сентябре сорок четвертого года начались бои за освобождение Эстонии. Сюда перебросили и 46-ю стрелковую дивизию. Она, действуя севернее Тарту, в первый же день прорвала вражескую оборону на всю глубину. В этих боях Алексей Иванов снова показал свое умение воевать.
Гитлеровцы отступали под натиском Советской Армии. Немецкое командование начало готовить свои войска к эвакуации. Нужно было отрезать пути отступления фашистам к морю.
Батальон Щербины получил ответственное боевое задание. На этот раз Иванова пригласил сам комбат. Когда Алексей вошел в землянку, майор развернул карту.
— Вот город Вильянди, здесь находимся мы, — сказал он, указав место на карте, — а вот тут, близ Пярну, сходятся три дороги, ведущие к морю. По какой бы из них ни шли гитлеровцы, они неминуемо пройдут через эту развилку!
Он еще раз ткнул карандашом в черный кружок на карте и начал объяснять задачу:
— Вашему отделению следует пробраться к развилке, замаскироваться и наблюдать. О численности противника в условленное время будете сообщать по рации. По прямой здесь пятнадцать километров, но повсюду множество гитлеровцев. Пойдите в обход, хотя это в два раза дальше. Запоминайте путь. Возможно, по вашему маршруту позднее пойдет весь батальон.
Целые сутки, принимая все меры предосторожности, вел Алексей Иванов своих бойцов. Шли вшестером. Двое поочередно были впереди. Выйдя к развилке, о которой говорил комбат, Иванов связался по рации с майором Щербиной и доложил обстановку.
— Четырех человек оставьте на месте, а сами срочно возвращайтесь к нам, — приказал комбат.
Алексей сразу же отправился в обратный путь. Еще давеча обратил он внимание на одинокий домик, стоявший довольно далеко от дороги. Тогда Алексей и его бойцы сделали немалый круг, обходя хутор. Теперь же решили проверить: есть ли там кто-нибудь?
Хутор оказался обитаемым. Разведчики увидели высокого седого старика-эстонца. Алексей знаками показал, что они голодны. Старик, видимо, понял и вышел в сенцы. Но вскоре вернулся и, с трудом подбирая русские слова, сказал:
— Идет неприятель!
Действительно, во двор входили шестеро гитлеровцев. Решение пришло мгновенно — дать бой. Двое советских солдат вышли из этой схватки победителями. А на следующий день Алексей Иванов успешно провел батальон в заданный район. Советские воины перерезали шоссе, ведущее к морю.
В те дни грудь сержанта украсила еще одна медаль— «За отвагу».
* * *
Наши войска уходили все дальше и дальше на запад.
Навсегда запомнились Алексею Иванову жаркие схватки за расширение плацдарма на польской реке Нарев. В тех боях, казалось, земля соединилась с небом, настолько плотной была завеса пороховой гари. Когда батальон майора Щербины прибыл на этот участок фронта, здесь уже целую неделю небольшая группа бойцов удерживала клочок земли, отвоеванный у врага. Трудно было помочь смельчакам. Попытки навести переправу кончились неудачей, — враг наносил по этому району массированные бомбовые удары. Бой, казалось, не прекращался ни на минуту. Но фашистам так и не удалось овладеть плацдармом.
В январе 1945 года в одном из боев в роте автоматчиков в строю остались двое — Алексей Иванов и еще один солдат. Алексей узнал об этом после, а в пылу схватки он перестал замечать, что происходит вокруг. Ненависть к обреченному, но злобно огрызающемуся противнику переполняла все его существо. Когда кончились патроны, в ход пошли гранаты. Но и гранаты все вышли, а гитлеровцы лезли и лезли в контратаку. «Не возьмешь и не пройдешь, гад!» — кричал Алексей. Где ползком, где перебежками добирался он до убитых, брал их оружие. Иногда в его руки попадал немецкий автомат, и тогда по фашистам била струя свинца, выплавленного на заводах в Германии.
Он дрался до тех пор, пока не зазвучало рядом грозное русское «ура».
После боя подсчитали, что более тридцати вражеских солдат и офицеров уничтожил Алексей в жаркой схватке. Орденом Славы II степени увенчала Родина ратный подвиг воина.
От сражения к сражению росли воинское мастерство и солдатская смекалка Алексея Иванова. Вот один эпизод. Когда бои шли в Восточной Пруссии, отделению Алексея Иванова было приказано проникнуть в еще занятый противником город, захватить виадук, не дать его взорвать. Сквозь боевые порядки противника прошли сравнительно легко. Не так уж много оказалось гитлеровцев и в центре города. Они, видимо, сосредоточились на окраинах, готовясь к обороне. Но чем ближе подходили смельчаки к виадуку, тем чаще попадали под обстрел. Фашисты стреляли из окон домов.
Подойдя к мосту, Иванов распорядился:
— Максимов — за мной. Остальные остаются здесь, поддерживают наше продвижение огнем.
Максимов был эвенк. Потомственный охотник, он по праву считался в отделении одним из лучших стрелков. Алексей был уверен, что они вдвоем смогут справиться с задачей.
Уже добрались до середины моста, как вдруг застрочил крупнокалиберный пулемет. Сраженный насмерть, упал рядовой Максимов. Алексей лег, попытался ползти, но пулемет не смолкал ни на миг. И тут, будто по заказу, дали залп наши «катюши». Под грохот разрывов, сквозь дым и пыль бросился Алексей вперед.
Через несколько секунд он был у небольшой часовенки, что притулилась близ моста. Тяжело отдышался и только сейчас заметил, что именно в этой часовенке засел пулеметчик, который оборвал жизнь Максимова.
Приподнявшись на носках, бросил в окно гранату. «Это вам за нашего северянина», — подумал Алексей, когда внутри часовни глухо прозвучал взрыв. Потом ветерок развеял дым, и в проеме выбитой двери он увидел установленный на высоких подпорках пулемет, а рядом — двух убитых гитлеровцев.
— Неплохо, — проговорил вслух Алексей. — Есть теперь куда укрыться и откуда можно вести наблюдение.
Он зашел за другую сторону часовенки и тут же увидел, как из ближайшего горящего здания выбежали четверо немцев: три солдата с портфелями в руках и один офицер. Группа эта тоже заметила русского солдата. Офицер выхватил пистолет. Его выстрел и очередь ППШ прозвучали одновременно. К счастью, фашист промахнулся. Зато Алексей попал в цель. Гитлеровец, раненный в обе ноги, рухнул как подкошенный.
Солдаты, не обращая внимания на своего начальника, торопливо подняли руки вверх. «Экая обуза!» — недовольно подумал Алексей. Знаками он показал немцам, чтобы те захватили раненого и подошли ближе. Солдаты, видя свое безвыходное положение, послушно выполнили его приказание. Двое из них несли офицера, а один — портфели. Алексей держал автомат наготове.
Но стрелять больше не пришлось. Немецкие солдаты положили офицера на дверь, которая валялась на земле, неподалеку от Алексея сложили портфели и опять подняли руки. Офицер лежал молча, не шевелясь, плотно стиснув зубы. Лицо его было бледно, на лбу выступили крупные капли пота.
— Экая обуза! — теперь уже вслух воскликнул Алексей.— Ну что мне с вами, фашисты проклятые, делать?
И вдруг, злясь на самого себя, закричал:
— Какого черта лапы подняли? Перевяжите хоть этого дуролома...
Жестами он показал, что нужно делать. Солдаты бросились к раненому.
Тем временем Иванов тремя зелеными ракетами дал знать, что мост цел и путь по нему свободен. На окраинах городка поднялись в атаку друзья Алексея — бойцы батальона Щербины. Стремительным был их натиск.
Шум боя приближался с каждой минутой. Вскоре на охрану виадука подоспела наша «тридцатьчетверка» с группой десантников. Сюда же подошла и рота Алексея.
— Задание выполнено, — доложил он командиру.— А вот эти — сверх задания. — Алексей показал на немцев, весь вид которых говорил о покорности судьбе.
Пленных отправили в штаб. Солдаты оказались писарями, а офицер в звании майора — командиром одного из батальонов, оборонявших город. В портфелях нашлось немало ценных документов.
Несмотря на упорное сопротивление противника, наши части продвигались весьма быстро. Алексей еле-еле успевал запоминать нерусские названия городов: Бреслау, Бромберг, Дойч-Эйнлау, Лаутенберг...
Отделению Иванова по-прежнему поручались наиболее ответственные и опасные задания. Комбат верил в смелость и находчивость Алексея.
В феврале 1945 года в местечке Паншау произошел такой случай. Перед отделением стояла задача проникнуть в город, выяснить обстановку и уточнить данные о численности противника. На задание вышли, как обычно, вшестером. Незаметно проникли в городок. Почти всю ночь ходили по улицам, всё примечая и запоминая. Потом, чтобы лучше сориентироваться по карте, решили зайти в один из домов. Бесшумно, как тени, проскользнули через две комнаты. И вдруг в зале заметили тусклый свет. Подошли ближе. Всмотрелись. У коптилки дремал немецкий солдат. Из смежной комнаты доносился храп. Там спала группа гитлеровцев, как потом выяснилось, человек пятнадцать.
Алексей поднял руку, приказывая своим бойцам остановиться и замереть. Двоих подозвал к себе, показав, что часового нужно взять живым; «язык» был очень кстати. Фашист не успел ни охнуть, ни крякнуть, как с кляпом во рту лежал связанным по рукам и ногам. Разведчики начали отходить. Замыкал группу их командир старший сержант Иванов. «А ведь те, что похрапывают, завтра будут в нас стрелять», — подумал он. Почти от самой двери Алексей вернулся, подошел к комнате, где спали гитлеровцы, и, оглушительно крикнув: «Ахтунг!», бросил гранату.
«Язык», доставленный в штаб, оказался довольно разговорчивым. Он дополнил сведения, которые добыло отделение Иванова.
6 марта 1945 года Алексей написал письмо матери:
«Бьем фрицев и в хвост и в гриву. Те, кто грабил наши города и села, кто издевался над нашими людьми, расплачиваются теперь за свои кровавые дела. Обо мне не беспокойся. Я жив, здоров. Неподалеку от нас есть маленький лесок. Вчера ходил туда. И хоть тут Германия, но сосенки совсем такие, как около нашей деревни. Захотелось домой. Впрочем, теперь уж близка и победа...»
На следующий день батальон вновь устремился вперед. Бойцы ворвались на железнодорожную станцию близ Данцига. Однако к противнику подошло подкрепление. Гитлеровцы начали заходить с правого фланга, пытаясь пробиться в наш тыл. Маневр этот был вовремя замечен, но для обеспечения круговой обороны в батальоне недоставало бойцов.
— Иванов! — окликнул Алексея комбат. — Слева от нас минометчики. Любой ценой доберись до них и скажи, чтобы перенесли огонь в направлении нашего правого фланга.
Где ползком, где перебежками, от воронки к воронке, от здания к зданию направился Иванов выполнять приказание. Вот и минометчики. Но почему так редки выстрелы?
— Что вы копаетесь? — в сердцах закричал Алексей.— Там люди гибнут, а они постреливают, будто в тире!
— Не шуми, сержант, — остановил его уже немолодой лейтенант. — Боеприпасы на исходе, а доставка запаздывает... Сам понимаешь, мы вырвались вперед, а тылы отстали...
— Немецкие не подойдут? — с надеждой спросил Алексей. Он слышал, что есть у нас и у противника минометы почти одного калибра.
— Смотря какие, — ответил лейтенант.
— Один момент, покажу.
Еще пробираясь сюда, Алексей приметил в одной из покинутых противником траншей несколько ящиков с минами. Туда и побежал сержант. Он схватил ящик и возвратился к расчету.
Мины подошли. Обрадованный, Алексей, а вслед за ним один из минометчиков отправились за трофейными боеприпасами. Несколько минут спустя с тем же чувством боевого азарта он нес очередной ящик. И вдруг ослепительное пламя вспыхнуло рядом. Грохота разрыва Алексей уже не слышал...
Письмо с фронта везли в автомашине полевой почты, в поезде, на колхозной подводе. Наконец оно пришло в псковскую деревеньку Горбово. Радовалась мать, что жив и здоров ее сын. А сын уже много дней лежал без сознания, и люди в белых халатах боролись за жизнь солдата. Пройдет немало времени и не раз еще его, почти бездыханного, положат на операционный стол, прежде чем он очнется.
...На фронт Алексей больше не вернулся. После лечения приехал на родную Псковщину, обзавелся семьей, несмотря на инвалидность стал работать.
...Шел год за годом, приближался полувековой юбилей Советских Вооруженных Сил. В канун этой знаменательной даты в актовом зале Дома Советов в Пскове собрались на торжественное собрание сотрудники облисполкома и его отделов. Но прежде чем председательствующий предоставил слово докладчику, к трибуне подошел военком.
— Разрешите мне, — сказал он, — по поручению Президиума Верховного Совета СССР, за отличное выполнение заданий командования в борьбе против немецко-фашистских захватчиков и проявленные при этом мужество и отвагу, вручить орден Славы первой степени старшему сержанту запаса, ныне заместителю главного бухгалтера областного отдела социального обеспечения Иванову Алексею Тимофеевичу.
И пока к штатскому пиджаку бывшего солдата военком прикреплял знак воинской доблести, в зале гремели аплодисменты.
Ю. Паxрин
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
