— Ориентир — сосна... Угломер — тридцать... Огонь! — командовал сержант Рогов и взглядом провожал каждую мину.
Рядом ухали минометы других расчетов. От залпов вздрагивали заиндевевшие ветви березок. С еловых лап сыпались белые шапки. Потревоженная ворона долго кружила над огневыми позициями батареи «стодвадцаток».
Вскоре они прекратили огонь. Рогов спрыгнул с бруствера. Присел на ящик от мин. Достал кисет.
— Ну, ребята, кажись, отстрелялись... Перекур!
Минометчики закурили. Повели неторопливый разговор. Рассуждали о том, долго ли еще придется задерживаться на этих позициях.
Узкоплечий солдат, прибывший накануне с пополнением, внимательно прислушивался к разговору. Потом придавил цигарку носком сапога, поправил ремень.
— Товарищ сержант, а куда эта дорога ведет?
— В Берлин, — ответил за командира расчета повар Пряслов.
— Я ж всерьез спрашиваю, ребята, — обиделся новичок.
— На шоссейку Луга — Псков.
— А полк наш какой? — не унимался солдат.
— Триста сороковой стрелковый, — ответил Рогов,— окопался на шоссе Луга — Псков. А левее нас позиции триста четырнадцатого. Мы на стыке двух полков. Соображаешь? — Рогов постучал пальцем по лбу.
— Чего ж, понимаю. Через эти самые стыки я и в окружении побывал.
Солдаты с интересом разглядывали новичка.
— Ну, а дивизия наша как правильно называется?— продолжал допытываться солдат.
— Послушай, ты кем был до войны? — не вытерпел Пряслов.
— Кто? Я?
— Да, ты.
— А что?
— Слишком любопытен, помог бы лучше дрова на кухню приготовить.
— Я работал с геологами. Мы камни разыскивали... А помочь, между прочим, всегда пожалуйста.
— Ну, ну... Не будь обидчив. Еще долго воевать вместе будем, — добродушно улыбнулся Пряслов.
Новичок оказался не только словоохотливым, но и старательным. Он ловко разбивал старые ящики из-под мин. Накладывал себе огромные охапки дров и нес к кухне. А по дороге продолжал говорить:
— Знаешь, кто работает в геологических партиях, тот как солдат: и на местности ориентируется, и обед себе может приготовить.
— И щи, и кашу варить можешь? — переспросил Пряслов.
— Могу. Чего ж не мочь.
Рогов, прислушиваясь к их разговору, подумал: «Надо с лейтенантом поговорить. Может, переведет Пряслова в расчет? Давно парень просится. А новичка на кухню...»
— Слушай-ка, ты давеча спрашивал о дивизии,— подозвал Рогов солдата, когда тот покончил с заготовкой дров и, набросив телогрейку, присел отдохнуть.
— Ну, да... Интересуюсь.
— Так вот, дивизия наша знаменитая. Раньше первой стрелковой войск НКВД называлась. Чекисты! А теперь сорок шестой. Всю оборону Ленинграда на передовой выстояла. На Невском «пятачке» оборонялась...
— Товарищ сержант, а вы давно на фронте?
— С августа сорок первого... Был счетоводом, а стал минометчиком.
Стемнело. У минометов остались лишь часовые. Солдаты разошлись по палаткам, притулившимся на дне оврага. Над палатками заструился дымок.
Открылся брезентовый полог. Пригибаясь, вошел лейтенант Насонов. «К чему бы это?» — озабоченно подумал Рогов. Неожиданный приход комбата его встревожил. «Может, случилось что? Огонь не вовремя открыли... или по своим...» На фронте и такое бывало. Лейтенант присел у печурки, потирая красные, иззябшие руки. Он весь день был на наблюдательном пункте в боевых порядках пехоты и оттуда корректировал огонь.
— Алексей Петрович! — нарушил молчание лейтенант.
То, что командир назвал его по имени и отчеству, еще больше удивило Рогова. Они одногодки, к чему такая деликатность? Раньше, если разговор происходил не в строю, командир называл его Алексеем.
— Не знаю, как и благодарить. Огонь вовремя открыли. Иначе что было бы, и не скажешь.— Лейтенант Насонов крепко пожал руку сержанту.
Ситуация днем сложилась критическая: противник подтянул свежие силы. Вот-вот начнет атаку. А у наших, кроме штабных подразделений, ничего не оказалось. Батарея только еще меняла позиции. Выручил Рогов. Не ожидая остальных, он открыл огонь. Его мины угодили по вражеской колонне.
— Полковник Зимин остался доволен, — продолжал Насонов, — приказал сообщить фамилии, как он сказал, этих ювелиров.
— Мы что, — ответил Рогов,— приказано стрелять — стреляем, нет приказа — ждем, от нас мало зависит.
— Стреляют все, да результаты разные...
— Поужинайте с нами, товарищ комбат. — Рогов стал открывать финкой консервную банку.
— Нет-нет, пойду. Отдыхайте. Лейтенант ушел.
Перед тем как лечь, Рогов выглянул из палатки. На небе светили яркие звезды. Темный силуэт часового четко вырисовывался неподалеку. Под его ногами поскрипывал снег. На западе, километрах в двух, полыхало зарево. Изредка постреливали из пулеметов. Взлетали ракеты и на несколько минут озаряли всё холодным светом. Наступала фронтовая ночь. Солдаты забывались в коротком, тревожном сне.
— Вставайте, черти! — загремел бас старшины Пожилова. — Выпьем за ленинградцев. Александр, доставай трофей.
Пряслов развернул сверток с ветчиной. Поставил на разостланную газету темную бутылку.
Рогов еще не знал, как поступить. Выпивка казалась делом неуместным. И в то же время, чтобы избавиться от ночного озноба, хотелось пропустить чарку.
— Где же вы таким трофеем разжились? — спросил Рогов.
— Вот, Сашка виновник, — показал старшина на Пряслова. — Я ему продукты отпускал, видим: мимо сани едут. Едут и пускай себе едут, думаем. И вдруг слышим: не наша речь. Пряслов, не долго думая, хватает автомат и в сани. Я к нему. Догнали. Фашисты. Пряслов изловчился и одной очередью прикончил их существование.
— Тихомиров, — обратился Рогов к новичку, — начинает светать, выйди, поищи хворосту. Видишь, все погасло.
— Старшина, — сказал Пряслов, когда солдат вышел,— поговори с комбатом. Новенький кашеварить умеет...
Тихомиров вернулся без дров. От волнения не мог выговорить ни слова. Наконец обрел дар речи и взял под козырек:
— Ра-азрешите доложить! Наши отходят.
— Не болтай! — крикнул Рогов. — Говори толком!
Но разговаривать не пришлось. Три короткие очереди часового подняли минометчиков:
— Тревога! — Рогов схватил автомат.
Солдаты с оружием в руках выскакивали из палаток.
— Расчет по местам!
— Первое орудие, беглым... Огонь!.. Выпущенные по сопке одна за другой мины словно таяли на снежном поле.
— Прекратить огонь! — кричал на бегу лейтенант Насонов. — Ослепли! Не видите, мины не рвутся!..
Действительно, стрелять приходилось на близкое расстояние. Мины, не набрав высоты, мягко плюхались в глубокий снег. Взрыватели не срабатывали.
Пока Насонов налаживал стрельбу, из штаба полка прибежал посыльный. Он сообщил, что противнику удалось потеснить 314-й полк. И теперь фланг оказался открытым. «Вот тебе и стык, Алексей Петрович!» — вспомнил Рогов вчерашний разговор с новичком. А со стороны сопки уже свистели пули. Вокруг запрыгали снежные фонтанчики. «Сейчас и на нас пойдет», — прикидывая расстояние, подумал Рогов.
— Батарея, вперед, за мной!
Лейтенант выхватил пистолет и, ныряя в глубоком снегу, побежал. За ним бросились остальные. У сопки Рогов догнал Насонова. Лицо лейтенанта было покрыто крупными каплями пота.
— Лейтенант, не горячись! — крикнул на ходу Алексей и рванулся вперед.
У подножия сопки Рогов встретил Пряслова, командира второго орудия Чувызгалова, старшину Пожилова.
— Ребята, приготовьтесь к броску, пока фашистов мало. Иначе они доберутся до батареи, — сказал Рогов.
Неожиданно слева из ельника застрочил вражеский пулемет. И казалось, конца не будет этой длинной очереди. Схватился за грудь старшина Пожилов. Как-то странно осел рослый Чувызгалов, и возле него порозовел снег.
— А, сволочь! — Рогов метнулся к ельнику. Алексей не замечал, как ветки царапали лоб, щеки, как таяли на разгоряченном лице снежинки, как он падал и снова вставал, разгребая снег, словно переходил вброд реку.
Вражеский пулеметчик выбрал позицию между двумя елочками. Рядом положил коробки с пулеметными лентами, каску. И деловито, не спеша постреливал. «Ишь ты, гад!» — выругался Рогов. Он тщательно прицелился, нажал спусковой крючок. Автомат запрыгал в его сильных руках. Немец рванулся. Упал. Перевернулся на спину...
Только теперь Рогов почувствовал, сколько надо было сил, чтобы пробраться сквозь этот ельник. Нательная рубашка, мокрая от пота, холодила спину. Закурить бы, — но кисет остался в палатке.
— Рогов! Рогов! — звал друга Пряслов.
У ельника он наткнулся на немца. Потрогал носком сапога мертвое тело. «Отвоевался!» Но где же Рогов? Пряслов оглянулся. Метрах в сорока у толстой сосны он заметил сержанта. Рогов прижался к дереву и бил короткими очередями по отступающим фашистам.
— Алексей! — крикнул Пряслов и побежал к товарищу.
— Как там? — продолжая вести огонь, спросил Рогов.
— Гоним... А это ты его положил? — Пряслов кивнул в сторону фашистского пулеметчика. Но ответа не услышал. Алексей лежал на снегу. Из-под шапки текла тоненькая струйка крови.
— Ты что? — нагнулся Пряслов.
Сержант чуть открыл глаза, хотел было подняться и упал на руки друга.
* * *
...Рогов прижался лбом к оконному стеклу. Долго-долго смотрел на город. Перед самыми окнами Нева в серых глыбах льда. По набережной идут одинокие прохожие.
Когда же он был последний раз в Ленинграде? В сорок третьем?.. Да, в сорок третьем... После прорыва... Тогда еще рвались снаряды,— думает Алексей. Теперь тихо. Какой уже день тихо. И всегда будет тихо. Была блокада. Больше ее никогда не будет.
Рогов отошел от окна. Потрогал повязку на голове. Еще иногда подташнивает и в глазах плывет палата. Врачи говорят, что скоро пройдет.
...Из госпиталя Рогов вышел 18 марта. Своих минометчиков он нашел под Псковом. От друзей узнал, что его наградили орденом Славы III степени.
46-я, теперь уже Лужская Краснознаменная стрелковая дивизия готовилась к боям на Карельском перешейке.
Июль сорок четвертого был жарким. Жаркими были и бои. Наши войска наступали днем и ночью, освобождая от врагов советскую землю. Где-то позади осталась река Сестра, линия Маннергейма. Подходили к Выборгу.
И сколько огневых позиций сменили минометчики, пожалуй, никто не помнил.
Машины еле успевали подвозить боеприпасы. Пехота требовала огня, огня.
Рогов давно потерял счет времени, длинные июльские дни далеко отодвинули ночь. Сержант охрип. Сиплым голосом он выкрикивал команду:
— Огонь!
— Первое огонь! — повторил сержант.
Выстрела не последовало. Подносчик Виноградов развел руками:
— Мины кончились.
Бум-бу-бу-у! — донеслось из-за блестевшей вдали синей полоски озера. И все вокруг заухало, задрожало. Свист снарядов стремительно нарастал.
— В укрытие! — закричал Рогов.
Грохнул разрыв. С визгом разлетелись осколки. Камни градом посыпались сверху. Минометчики бросились в блиндаж. Рогов не успел добежать до траншей. Он только голову втянул в плечи, почувствовав жаркое дыхание разрыва. Взрывная волна швырнула его на землю. Он вскочил, схватил валявшуюся в траве пилотку и огляделся. Там, где только что стоял миномет третьего расчета, чернела глубокая воронка с торфяными краями.
Налет прекратился так же внезапно, как и начался. Подвезли боеприпасы. Пока минометчики разгружали машину и подносили мины, Рогов соединил провод и проверил линию связи.
— По-о местам! К орудиям! — приказал лейтенант Насонов, когда восстановили связь с наблюдательным пунктом на передовой.
— Первое!.. — И снова сержант, охрипший и усталый, вел бой.
* * *
Осенью 46-я Лужская Краснознаменная была переброшена на запад. Полки дивизии освобождали Прибалтику, а в феврале 1945 года дивизия заняла рубежи севернее Варшавы.
С запада дули теплые ветры. Таял снег. Под ногами чавкала набухшая почва. Подступала последняя военная весна. Солдаты все больше разговаривали о мирной жизни. Вспоминали родные деревушки, чаще писали письма. Искали своих жен и ребятишек. А на дорогах уже встречались указатели: «До Берлина...» И на видавших виды фронтовых «ЗИСах» и полуторках тоже мелькали надписи: «На Берлин!»
Севернее Варшавы нашим пришлось прогрызать сильно укрепленную оборону врага. Каждый метр земли был окутан колючей проволокой, густо минирован. Каждый бугорок, каждая лощинка пристреляны. И пехотинцы 46-й шли под прикрытием огневого вала.
Артиллеристы били не переставая. На раскаленных стволах можно было печь оладьи. Тяжелые минометные плиты от выстрелов вдавливались в раскисшую землю. Тогда приходилось прекращать стрельбу и выравнивать площадки.
Досаждали минометчикам вражеские артиллеристы. Закрепившись на высотках, они каждый раз открывали огонь по батарее, когда та начинала стрелять. Тут уж зевать не приходилось. Ездовые держали наготове упряжки. И сильные лошади, знаменитые бесстрашные «монголки», выносили орудия из-под обстрела.
В сражении за Цеханув лучше других расчетов справился с боевым заданием расчет Рогова, и Алексей Петрович был награжден орденом Славы II степени.
Войска 2-го Белорусского фронта готовились к завершающим боям. И солдаты, и офицеры — каждый, кто был в те дни на фронте, носил в себе затаенную мечту быть участником штурма Берлина. Но не всем суждено было там воевать. Не менее важны были сражения на других направлениях.
И не было в те дни такого солдата, который не понимал бы — конец войне близок.
Бой под Штеттином начался ясным апрельским утром. С первыми лучами солнца позиции противника стала бомбить наша авиация. А вслед за авиацией заработали «катюши», тяжелые гаубицы, полковые пушки.
В расчете Рогова солдаты давно уже скинули шинели, ватники. Темными пятнами выступил пот на гимнастерках. Уже не раз менялись огневые. Пехота медленно «прогрызала» оборону врага. В 314-м полку командир принял решение: пополнить атакующие цепи солдатами из тылов и артиллерийских подразделений. Это была крайняя мера. Но полковник не имел права ослабить натиск наступающих пехотинцев. Полк был близок, очень близок к завершению боевой задачи. И тогда путь к стенам Штеттина будет открыт. А там Балтика! Из расчета Рогова откомандировали троих. Остались двое — Рогов и наводчик.
— Держи, старший сержант!— заряжающий Тихомиров протянул Рогову руку.— Может, и попаду на ту дорогу, на Берлин!
Он вскинул на плечо вещмешок, взял автомат, надвинул на лоб пилотку.
— Пошли, ребята! — обратился он к товарищам. Через несколько минут Тихомиров обернулся:
— Огонька не жалей, старший сержант... Поддерживай...
— Не пожалею, братишки! Жмите вперед!
Бой не прекращался весь день и всю ночь. Ночное небо озарялось прожекторами, мерцающим светом ракет. Сквозь канонаду с передовой доносилась пулеметная дробь. И вот сопротивление врага сломлено. Танки, артиллерия — вся огромная военная машина двинулась в узкое горло прорыва, постепенно расширяя его.
Войну Рогов закончил на острове Рюген. Перед демобилизацией ему вручили орден Славы I степени, которым он был награжден за форсирование Одера.
И. Нехаев
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
