В 20-х числах ноября 1941 года к работе воздушного моста, связывавшего блокированный Ленинград с Большой землей, подключился 7-й тяжелобомбардировочный авиаполк.
Полевой аэродром под Череповцом принимал целый авиационный полк — четыре эскадрильи тяжелых бомбардировщиков ТБ-3.
Жители ближней деревеньки с любопытством смотрели на приземлившиеся огромные машины.
С начала войны это был первый случай, чтобы весь полк собрался на одном аэродроме.
Как только приземлился последний самолет, объявили общее построение. Несколько сот авиаторов выстроились в две шеренги на заснеженном летном поле. Да, это был тяжелый перелет.
...Сырой ноябрьский рассвет, укутанный облаками, не слишком беспокоил пилотов. Перед вылетом, как всегда, они надеялись, что на маршруте авось распогодится. Но на этот раз было иначе. Вскоре началось обледенение самолетов в воздухе. Видимость к концу маршрута не превышала 300—500 метров. Серая дымка стелилась над землей плотной завесой. Особенно труден был путь над Ладожским озером. Заснеженное ледяное пространство сливалось с небом. Сознание постоянной опасности полета в таких условиях изматывало, и каждый пилот с облегчением вздохнул, когда наконец-то подошли к аэродрому. Но после приземления первых самолетов охватило беспокойство за товарищей, которые еще находились в воздухе.
К счастью, в тот день все самолеты полка благополучно прибыли на свою базу. Оказавшись на земле, в полковом строю, летчики, штурманы, борттехники, стрелки-радисты постепенно освобождались от напряжения, сбрасывая груз усталости и тревоги. Раздавались шутки, смех.
К этому времени 7-й авиаполк тяжелых бомбардировщиков провоевал уже несколько месяцев. Были победы, удачи, но наряду с ними и потери, причем немалые. В боях полк лишился половины машин. Если учесть, что боевой расчет корабля состоял из восьми человек: двух пилотов, штурмана, борттехника и его помощника, стрелка-радиста, двух воздушных стрелков, то теперь полк недосчитался около двухсот авиаторов.
Но вот прозвучала команда «смирно!». Командир полка подполковник В. И. Лабудев выслушал доклад своего заместителя и внимательно оглядел выстроившихся летчиков. Он был уверен, что они выполнят новую боевую задачу. О ней пока лишь знали он и комиссар полка батальонный комиссар С. Ф. Суховерхое. Но прежде чем зачитать приказ перед строем, Лабудев представил летчикам стоявшего рядом с ним средних лет мужчину в черном пальто и меховой папахе, прилетевшего утром на ПС-84.
— Товарищи, перед вами сейчас выступит председатель Ленгорисполкома Петр Сергеевич Попков.
Гость поздоровался с летчиками, протянул командиру части свернутый трубочкой лист бумаги, предлагая тому самому прочесть его текст. К ним, летчикам 7-го авиаполка, ко всем членам экипажей обращался с письмом секретарь ЦК партии, первый секретарь Ленинградского обкома и горкома А. А. Жданов.
И каждому казалось, что с ними говорят сейчас тысячи ленинградцев. Говорят о том, что город живет и борется. Но горожанам приходится очень трудно. Продукты на исходе. Наступил голод, который уже унес тысячи человеческих жизней. Днем и ночью город бомбят, обстреливают... Ленинградцы надеются на летчиков, на их авиаполк, ждут от них помощи...
Полк стоял не шелохнувшись. Только по блеску глаз можно было догадаться, что испытывали в этот момент летчики. Многие из них были коренными ленинградцами. В городе у них оставались родители, братья, сестры, друзья, невесты...
Вышло так, что в 1932 году в Ленинграде, если говорить еще точнее, в Гребном порту на Васильевском острове была сформирована 14-я авиабригада ВВС Балтийского флота.
Затем авиабригада в 1938 году была реорганизована в два бомбардировочных полка, один из которых стал 7-м тяжелобомбардировочным авиаполком. Поскольку полк имел «морское происхождение», весь его личный состав до середины 1938 года носил морскую форму.
...Вот уже командир прочел последние строчки письма: обком партии, Военный совет Ленинградского фронта просили летчиков приложить все усилия, все мастерство, чтобы больше продуктов переправить в Ленинград...
Много лет спустя командир корабля 7-го авиаполка, майор, ныне ленинградец А. И. Судаков вспомнит о своем первом впечатлении.
— Сложные чувства всколыхнуло то письмо, прочитанное командиром полка,— рассказывает А. И. Судаков.— Как же это я, боевой офицер,— и вдруг мясо буду развозить, в то время как другие по-настоящему воюют? Кто-кто, а летчики знали, как дорожило командование каждым тяжелым бомбардировщиком, особенно в те дни сорок первого года,— ведь нехватка боевых машин была острейшей. Недаром тяжелобомбардировочная авиация использовалась исключительно по планам Ставки.
Но это была лишь первая реакция. Она быстро уступила место другому чувству — огромной тревоге за судьбу родного города и его жителей. Я почувствовал, как тревожно заколотилось сердце, и понял, что поставленная перед нами задача не менее важна, чем наши боевые вылеты.
Правда, была в активе полка одна сентябрьская операция, когда самолеты загружались не бомбами, а танковыми моторами, пулеметами и все это доставлялось из Подмосковья в блокадный Ленинград. Весь сентябрь, как говорили летчики, полк работал в интересах Ленинграда. Вешали под машину по четыре танковых мотора, каждый весом 650 килограммов. Обратными рейсами вывозили в основном средства связи и цветные металлы.
Двадцать бомбардировщиков день за днем доставляли этот ценный груз на место. А в последние дни сентября и в начале октября эти же самолеты перебрасывали на Комендантский аэродром боеприпасы, технические средства для истребительных авиаполков ВВС Ленинградского фронта. Приходилось в том же сентябре по заданию Ставки забрасывать десантников в тыл врага.
Но чтобы совсем прервать боевую работу и полностью переключиться на доставку продовольствия — такого не бывало.
Но Ленинград надо было спасать. И командование сочло необходимым снять с фронта боевой полк для транспортировки продовольствия в осажденный город.
Летчики, построенные на летном поле, после чтения письма умом и сердцем осознали важность предстоявшей работы. Ленинградцы нуждались в их помощи. И здесь тяжелые бомбардировщики годились в самый раз. 24 громадных самолета могли одним рейсом доставить в город 60—70 тонн продуктов.
Вот что по нашей просьбе рассказали спустя четыре десятка лет после этого памятного события его непосредственные участники.
Н. Г. Афонин (командир 2-й эскадрильи). Кажется, никогда в жизни я больше не испытал столь сильного волнения, как в те минуты, когда полк слушал письмо Жданова. Вспомнился отец. В отряде Красной гвардии Путиловского завода он штурмовал Зимний. В Ленинграде прошли первые годы моей жизни. Здесь я учился на рабфаке. Отсюда по путевке райкома партии был направлен в авиаучилище. Сюда же, в Ленинградский военный округ, вернулся на службу и первую боевую награду — медаль «За отвагу» получил, защищая подступы к Ленинграду. Можно понять, с каким волнением я на другой день вел свой ТБ-3 к Ленинграду.
Б. Г. Езерский (командир 4-й эскадрильи). С того момента, когда Ленинград окружили фашисты, пожалуй, не было дня, чтобы летчики нашего полка не заводили разговора о судьбе города, родных, близких, оставшихся за блокадным кольцом.
Каждый был мысленно с дорогими ленинградцами, горел желанием самолично помочь землякам. Но как это сделать? И вдруг такая возможность появилась. Мы, летчики, получили приказ возить в Ленинград через Ладогу вместо привычного груза — бомб — продукты питания. Весть об этом потрясла своей неожиданностью.
К. С. Иванов (штурман). В городе, где я родился, вырос, оставались отец, мать, братья, сестры, моя невеста. Сама мысль, что они голодают и жизнь их угасает, была невыносима. Не было для меня задания более святого, чем спасти моих родных, моих земляков от голодной смерти.
Г. А. Барышников (помощник борттехника). В блокадном Ленинграде оставались мои родителя и тяжело раненный в бою старший брат. Мать писала, что каждый день голодная, опухшая ходит к брату в госпиталь через весь город. Одна мысль владела нами: скорей, скорей прилететь в Ленинград, спасти родных, спасти город.
По летным книжкам командира эскадрильи Н. Г. Афонина и других летчиков полка, подкрепленным письмами и воспоминаниями пилотов, авиатехников, мы теперь имеем возможность восстановить хронику челночных рейсов полка в блокадный Ленинград, которых насчитывалось не одна сотня. Летчики полка выполняли эту работу с ноября 1941 года до начала марта 1942 года с двух дальних полевых аэродромов Вологодской области.
Н. Г. Афонин в своей летной книжке перечисляет рейсы в блокадный Ленинград.
Один из них, наиболее памятный, датирован 24 ноября. Всего одна строка: «24.11.41 г. Череповец — Ленинград и обратно (Продукты. Люди)».
Получив задание от командира полка подполковника В. И. Лабудева поднять самолеты в воздух 24 ноября в 10.00 утра, командир эскадрильи Н. Г. Афонин приказал экипажам готовиться к рейсу накануне. Он вспоминает:
— Загружались с вечера, сразу после ужина. В погрузке, как всегда, участвовал весь экипаж — восемь человек. Мешки и ящики с беконом, яичным порошком, маслом надо было умудриться разместить и закрепить так, чтобы не нарушить центровку самолета. Работа непростая. Но никто не ныл. Мыслями каждый был в Ленинграде, где голод косил людей.
День выдался морозный. Пришлось разогревать возле стоянок в так называемых «гончарках» воду и масло. Устройство нехитрое — установленный на саночках резервуар с отсеками для воды и масла, внизу топка для подогрева. Вручную заливали бидонами то и другое в системы корабля. Чтобы подготовить к вылету один тяжелый бомбардировщик, наземный состав экипажа должен был обеспечить четыре таких «гончарки». Летчики, штурманы, стрелки-радисты тоже участвовали в этой работе — все же больше тысячи литров надо было вычерпать и залить вручную.
Не покидали самолеты бортовые техники Старостин, Шарохин, Зубков, Дмитриев, Калинин, Анисимов, Шахов, Дубинин, Толсточан... Утром надо было выпустить в воздух 16 машин.
В то ноябрьское утро запустили двигатели 16 тяжелых бомбардировщиков. Гул такой — хоть уши затыкай. Но вот над КП взвилась зеленая ракета. Тяжелые корабли с беконом вместо бомб на борту взлетали и брали курс на Ленинград.
Заместитель командира эскадрильи капитан М. А. Баженов дополняет рассказ Афонина:
— Погода была получше, чем накануне. Облачная, в пределах 10 баллов с высотой нижней кромки порядка 600—800 метров. Видимость в пределах пяти километров. Выстроились «клином». Первое звено вел Афонин, второе — я, третье — командир третьей эскадрильи Калинин. Ведущим группы был командир четвертой эскадрильи Езерский. В полете участвовали самые опытные летчики полка. Назову остальных командиров кораблей — Насикан, Сугак, Шевченко, Замота, Косач, комэск первой эскадрильи Варфоломеев, Бородкин, Бобин, Гончаров, Петренко, Соколов-Шалаев и Калыгин.
Шли на бреющем, едва не задевая верхушки деревьев. Сопровождала нас четверка истребителей 127-го авиаполка.
Под самолетами лес и лес. Мелькнули поляны со стогами сена, обнесенными заборами, наверное, чтобы уберечь от лосей. Контрольными ориентирами были вышки в лесу, а на Ладоге — вмерзшие в озеро баржи, подбитые самолеты.
Второй пилот Г. П. Сибилев продолжает:
— Над Ладогой шли, прижавшись к воде, на максимальной скорости, даже крылья вибрировали. Середина озера представляла собой бушующий бурун. Недаром Петр Первый для безопасности плавания судов велел прорыть по южному побережью Ладожского озера судоходный канал.
Но перед выходом к озеру нас поджидала неприятность. У самого берега встретились с истребителями противника, как говорится, не было печали... От преследования с помощью сопровождавших нас «чаек» оторвались, но при повороте на мыс Морьин Нос корабли, слегка уклонившись вправо, вышли на траншеи оборонительной линии вражеских войск и напоролись на шквальный огонь с земли. Вскрикнув, повалился на раненую ногу штурман Рыбаев. Я рванул самолет вверх, и прибрежный туман, только что подстроивший эту ловушку, теперь укрыл нас.
За несколько секунд до того, как мы нырнули в туман, три члена экипажа получили ранения, а самолет — 71 пулевую пробоину. Но все обошлось. Правда, приземлялись на Комендантском аэродроме с немалым риском. Покрышки с камерами были пробиты на трех колесах шасси. Перегруженный самолет я посадил едва ли не на обода.
В Ленинграде очень ждали эти самолеты. Не успели зарулить в отведенное место, как к самолету подъехала грузовая машина. Летчик Георгий Сибилев сдавал по накладной продукты. Подоспевшая группа солдат вместе с членами экипажа разгрузила самолет. Почти три тонны продуктов ленинградцам — таков был итог рейса. И это дал лишь один рейс одного тяжелого корабля. А ведь в тот день прилетело шестнадцать машин.
Экипажи торопились. Надо было засветло вернуться на авиабазу. Поврежденный самолет Афонина остался на поле беспомощным инвалидом. Пришлось заночевать в Ленинграде.
Афонин со своими товарищами на дребезжащей полуторке мотались по непривычно тихим улицам в поисках покрышек для шасси и запасных частей. В Петропавловке, где находились склады, задержались недолго. Вот тогда и увидели результаты злодейской работы фашистских бомбардировщиков. В тишине, нарушаемой звонками редких трамваев, завыла сирена: воздушная тревога. И вдруг раздался резкий характерный свист, бомба прорвала облака. Секунда — взрыв. Прямое попадание в трамвайный вагон, заполненный людьми. Даже невоевавший человек может понять, каково было им, военным летчикам, видеть это на земле, зная, что они сейчас не смогут ответить врагу.
В те же дни второй пилот экипажа капитана Афонина Георгий Сибилев, воспользовавшись вынужденным отдыхом, захотел посмотреть город, который не видел с сентября. Как все изменилось за это время. В городе не было даже воды. Жизнь, казалось, замерла. Вдруг, обдав запахом гари, прошли к передовой танки. При переходе улицы он встретил девушек, несущих аэростат...
Летчик свернул на соседнюю улицу и здесь у продуктового магазина увидел длинную очередь за хлебом. Люди стояли будто оцепенев. И в тот же миг завыла сирена.
Где-то рядом, рассекая воздух, со свистом пронесся снаряд. Прогрохотал взрыв.
— Товарищ военный,— послышался чей-то голос.
Георгий оглянулся. Перед ним стояла девушка в сером платке. У нее были темные печальные глаза.
— Не возьмете ли вы мне банку консервов?.. Вас пропустят. Папа умер, мама не подымается с постели,— как бы извиняясь, добавила девушка и протянула карточку.
Георгий шагнул к магазину, молчаливая очередь расступилась.
С тяжелым сердцем смотрел летчик вслед девушке, которая поблагодарила его и отошла в сторону. И вдруг снова взрыв. Снаряд разорвался как раз на том месте, где только что стояла девушка. Взрывной волной Георгия отбросило к стене. Опомнившись, он бросился к воронке. На ее краю лежал окровавленный серый платок.
Всякий раз потом, когда Георгий вел самолет к Ленинграду, его неотвязно преследовал образ погибшей девушки в сером платке, с грустными глазами.
Не прошло и недели, как экипаж Афонина вернулся на базу вместе с группой технического обслуживания, которой руководил инженер Мацунов. Самолет отремонтировали по тому времени довольно быстро... Они уже подлетали к своему аэродрому, когда внизу показались аэродромные постройки, знакомые, словно крыша родного дома. Они увидели, что к месту посадки бегут люди.
Встреча в родном полку была радостной. Прилетевших хлопали по плечу, обнимали, подталкивали, ощупывали, словно удостоверялись — они ли это. «Идите, братцы, обедать и... спать».
Всех волновала судьба штурмана Рыбаева, оставшегося в Ленинграде. Сохранят ли ему раненую ногу? А в это время техники придирчиво ощупывали машину, проверяли, ладно ли заделаны пулевые пробоины. Расспрашивали о подробностях полета.
После рассказов Афонина и его товарищей о положении в городе летчики произвели полную ревизию в кабинах и фюзеляжах своих самолетов. Бомбодержатели, внутренние кассеты, стремянки сняли еще в день прибытия на авиабазу. Теперь освободили фюзеляжи от всего, от чего только было можно. Полезная загрузка корабля увеличилась на 200—300 килограммов.
Так работали экипажи 7-го авиаполка и 39-й отдельной эскадрильи тяжелых бомбардировщиков. И казалось тогда летчикам, что их командиры и говорить ни о чем другом не могут, как только о том, будут ли к утру готовы самолеты, чтобы с рассветом вылететь и засветло вернуться. Задерживаться в Ленинграде было нельзя. К «засидевшимся» самолетам обязательно подоспели бы бомбардировщики противника. И опоздать до сумерек на базовые аэродромы тоже нельзя — ночного старта на полевых площадках не было.
Усталость от непомерных перегрузок, каждодневный риск, тяжкая для боевых летчиков необходимость избегать встреч с неприятелем были достойны вознаграждения. Ленинград выстоял, выжил, самое тяжелое было позади. Открылась ледовая дорога, которая наращивала темпы.
Уже в начале марта 1942 года Ставка сочла возможным обойтись на воздушной трассе без полка и отдельной эскадрильи ТБ-3. Боевые части вернулись к своим привычным делам.
Какую же конкретную лепту внесли в работу воздушного моста летчики 7-го авиаполка? Сведения об этом скудны. Тут нам на помощь пришел бывший штурман 7-го авиаполка офицер запаса В. М. Пономарев, который в течение нескольких лет изучает боевой путь этой части по архивным материалам.
В графике доставки грузов в Ленинград 7-м авиаполком и находившимся в его подчинении пяти экипажам 14-го авиаполка и двенадцати экипажам 39-й отдельной эскадрильи приведены такие (по данным Пономарева) тоже далеко не полные сведения: с 12 ноября 1941 года по март 1942 года на тяжелых бомбардировщиках в Ленинград было доставлено 992 тонны грузов (в основном продовольствия), из Ленинграда вывезено 863 тонны. Кроме того, на Большую землю эвакуировано 597 человек. И это при том, что ТБ-3 не могли совершать за сутки более одного рейса, к тому же из-за крайне плохих погодных условий для вылета в Ленинград выделялось в среднем ежедневно до десяти экипажей.
* * *
Каков же был общий итог работы Московской и Северной авиагрупп, 7-го авиаполка, других авиачастей, эпизодически работавших на трассах воздушного моста блокадного города в качестве транспортных кораблей?
По далеко не полным сведениям, только с сентября по декабрь 1941 года (на это время приходится самая интенсивная работа воздушного моста) в Ленинград по воздуху было переправлено свыше 5 тысяч тонн продуктов и других грузов. За то же время обратными рейсами было эвакуировано свыше 50 тысяч жителей города, в том числе около 30 тысяч высококвалифицированных рабочих и специалистов ленинградских предприятий, более 9 тысяч тяжелораненых бойцов и командиров, более тысячи артиллерийских орудий и минометов, 138 тонн почты... И наконец, несколько переправленных по воздуху из Ленинграда под Волхов и Тихвин пехотных дивизий.
И еще об одном, весьма важном обстоятельстве. Если принять во внимание, что на самолетах перевозились большей частью высококалорийные продукты, и перевозились они в такое время, когда воздушный мост был единственной ниточкой, связывавшей блокадный Ленинград с Большой землей, то ценность этих перевозок фактически была значительно большей.
* * *
Начинался последний день сорок первого года. Морозная дымка, затянувшая горизонт, постепенно рассеивалась. Несмотря на раннюю пору, на аэродроме в Хвойной было людно: поселок прощался с летчиками. Накануне был получен приказ — эскадрильям Московской авиагруппы, базировавшимся в районе Хвойной, возвратиться на свою московскую авиабазу.
За три месяца хвойничане привыкли к постоянному гулу самолетов, сдружились с летчиками. Привыкли и летчики к Хвойной. Три фронтовых месяца для пилота — срок немалый. И, покидая лесной поселок, каждый оставлял здесь хороших друзей.
И вот последний самолет скрылся в морозной дымке...
В тот же день эскадрильи Московской авиагруппы прилетели во Внуково. На московскую землю летчики ступили с чувством исполненного долга. Теперь их ждали новые трассы, другие рейсы.
Суетились у приземлившихся машин техники и механики. Не теряя времени, готовили машины к вылету. Приказ мог поступить в любую минуту.
«Большой сбор» на своей базе для летчиков — событие. Но тот, декабрьский, имеет свои приметы. Летчики неплохо потрудились на трассах воздушного моста. Тихвин освобожден, заработала, «раскаталась» ледовая дорога. Ленинграду полегчало. Страна жила радостным событием — под Москвой наголову разгромлены фашистские войска. К успеху этой операции авиаэскадрильи имели прямое отношение.
...Вечером 31 декабря летчики собрались на новогодний ужин. Здесь можно было увидеть К. Бухарова, В. Пущинского, С. Шарыкина, А. Семенкова, Д. Кузнецова, Г. Бенкунского, С. Фроловского, А. Калину и многих других.
Летчики вспоминали о полетах в тыл противника, в горячие точки боев, рейсы над Ладогой. Помянули боевых товарищей, которые никогда не поднимут в воздух свои корабли.
За столами не было шумного веселья. Но праздник есть праздник. Поэтому шутили, пели любимые песни. Мечтали о жизни после войны. Но каждый знал, что впереди сложная боевая работа, новые задания. Будут среди них и такие, которые вернут эскадрильи на какое-то время на трассы воздушного моста блокированного Ленинграда, который продолжал действовать вплоть до полного снятия блокады. И они появятся на его трассах в дни межсезонья весной и осенью сорок второго и сорок третьего годов. Но продовольственные рейсы будут несколько иными — нередко овощными и фруктовыми или, как их называли, «зелеными». Весной сорок второго московские летчики доставят ленинградским огородникам рассаду и семена овощей, и с легкой руки летчиков эти рейсы в шутку окрестят операцией «Редиска».
Когда землю истерзанного блокадой города пригреет майское солнышко, в парках, садах, скверах, на уличных газонах, во дворах, на пустырях — всюду зазеленеют огороды. Появится в городе свежая зелень, овощи — хорошев подспорье к скудному блокадному пайку.
У каждого пилота по-своему сложится военная судьба.
Но все это будет впереди. А тогда, после новогоднего праздника, в первый же день 1942 года эскадрильи Московской авиагруппы отправились на выполнение новых боевых заданий.
Правда, если быть абсолютно точным, первое новогоднее боевое задание стало известно, когда стрелки часов отсчитывали первые минуты наступившего 1942 года.
И получил это задание во время новогоднего ужина заместитель командира 3-й эскадрильи А. И. Семенков.
По приказу Ставки Верховного Главнокомандования надо было немедленно вылететь на территорию, оккупированную фашистами, и разбросать там листовки с сообщением о разгроме врага под Москвой. В эту ночь с Внуковского аэродрома поднялся ПС-84 и взял курс на запад. Вели корабль Семенков и второй пилот Яровой. В составе экипажа были также бортмеханик комиссар эскадрильи Булкин, бортрадист Гусаров, бортстрелок Зеленков. Еще не наступил рассвет, когда командир радировал: «Задание выполнено».
Шли первые часы 1942 года.
Весной 1942 года командир 3-й эскадрильи ПС-84 майор В. А. Пущинский получит исключительно ответственное и сложное задание: возглавить перегоночный авиаполк. На это авиасоединение, в состав которого были подобраны опытнейшие командиры транспортных кораблей, будет возложена задача в тяжелейших погодных условиях летать на трассах авиамоста Аляска — Сибирь — фронт. По этим воздушным трассам перегоняли американские бомбардировщики «бостон» и истребители «аэрокобра».
Комиссару эскадрильи И. С. Булкину — бортмеханику с правами на вождение транспортных самолетов — доведется по заданиям Государственного Комитета Обороны и Ставки совершить сотни боевых полетов на связь с партизанами, принять участие в освобождении Югославии и Венгрии, а затем стать заместителем директора авиазавода.
А на долю одного из пилотов Московской авиагруппы — Алексея Ивановича Семенкова выпадет рейс, который станет историческим: вечером 7 мая 1945 года в летной книжке командира авиатранспортного полка гвардии подполковника А. И. Семенкова появится запись: «Спецзадание Ставки Верховного Главнокомандования. Полет по маршруту Москва — Берлин — Москва 8—9 мая 1945 года».
8 мая Семенков совершит свой последний боевой вылет — в сопровождении истребителей, поднявшихся в небо в районе Познани, доставит в Берлин на аэродром Темпельгоф нашу правительственную делегацию...
Уже шли первые минуты нового дня — 9 мая, когда ночное небо над Берлином озарилось вспышками ракет. Со всех сторон началась беспорядочная стрельба. Экипаж самолета Семенкова поднялся как по боевой тревоге. Спросить же, что происходит, было не у кого.
Еще не стихла пальба, как у самолета остановилась легковая машина. Из нее вышел штабной офицер с брезентовой сумкой в руках.
— Победа, друзья! Поздравляю с окончанием войны! Подписан акт о капитуляции Германии! — громко крикнул он.
— Какое-то время,— вспоминает ныне генерал-лейтенант в отставке А. И. Семенков,— мы все находились словно в оцепенении. Вот она — минута, которую мы так ждали, верили в ее приход. Кто-то крикнул «ура». Все подхватили, бросились обниматься. Когда все немного успокоились, представитель штаба 1-го Белорусского фронта объявил, что нашему экипажу выпала честь доставить в Москву документы о капитуляции Германии. И снова от радости и волнения у каждого комок в горле. Все мы думали, мечтали, каким он будет этот день — День Победы. Думал, конечно, и я. Но что посчастливится быть причастным к акту завершения войны — об этом даже не мечталось.
...С включенными на взлете фарами самолет А. И. Семенкова поднялся в воздух. Небо постепенно начало светлеть. Одна за другой гасли звезды. Занималась заря — заря первого мирного дня.
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
