В сентябре 1941 года неподалеку от железнодорожной станции Ржевка на бывшем колхозном поле в срочном порядке построен полевой аэродром Смольное (ныне Ленинградский аэропорт Ржевка).
В документах этот объект значился под номером 0998. Он стал одной из основных авиабаз транспортных самолетов. Построили этот аэродром трудармейцы.
Тому, кто был в Ленинграде в сентябре сорок первого, памятен облик города той поры. Тревожно и горестно было смотреть на окна домов, заклеенные крестами бумажных полосок. Под вечер по улицам плыли «туши» аэростатов заграждения: на ночь их поднимали над городом. Померкло сияние золотых шпилей и куполов — их зашили в чехлы, закрасили: они могли служить ориентирами для вражеских артиллеристов. В подземные хранилища отправились конные группы Аничкова моста. Деревянными футлярами с песком был защищен Медный всадник. Многие достопримечательности Ленинграда были укрыты, замаскированы. Открытыми оставались только памятники великим русским полководцам — Суворову, Кутузову, Барклаю де Толли: они продолжали свою боевую вахту, вдохновляя на подвиг защитников города-воина.
За несколько дней до того, как замкнулось кольцо блокады, на улицах Ленинграда можно было увидеть группы девушек и юношей. По говору, внешнему виду в них можно было сразу угадать сельских жителей. Одеты они были совсем по-летнему, в руках небольшой чемодан или самодельный рюкзачок за плечами.
Это были прибывшие в Ленинград трудармейцы, в начале войны направленные райкомами комсомола на строительство полевых аэродромов. Первые группы молодых людей, которых позднее назовут стройармейцами, были уроженцами разных районов Ленинградской области, а также Псковщины и Новгородчины.
Отряды трудармейцев прибывали в город с Карельского перешейка, куда их посылали в начале войны.
Тогда, летом, они тоже на несколько дней оказались в Ленинграде, где обком комсомола формировал молодежные отряды. И вот два месяца спустя они вернулись, но город показался им другим. Враг уже стоял у его ворот. Изменились за это время и сами трудармейцы. Там, на Карельском перешейке, получили они боевое крещение. Работали под обстрелами и бомбежками. За короткое время хлебнули лиха полной мерой, чуть было не оказались в окружении. Но вели себя мужественно.
7 сентября 1941 года в деревню Смольное на объект, который именовался в официальных бумагах под номером 0998, прибыли сотни трудармейцев. Объект 0998 представлял собой обширное колхозное поле с неубранным урожаем капусты, картофеля, моркови.
Собрались около сарая — бывшего коровника, сложила свои пожитки. Сели кто на что — на бревна, какие-то ящики, кто просто на траву. Некоторые отправились на поиски кипятка.
Привал был недолгим. Командир сводного Лужского комсомольского отряда коммунист Александр Романов объявил общее построение.
Можно только предполагать теперь, какие чувства владели начальником 23-го отдельного инженерно-строительного батальона капитаном В. Г. Кручининым и его заместителем по политчасти старшим политруком Н. С. Туровцевым, когда они увидели толпу девчат, одетую кто во что придется. Пареньков-подростков было так мало, что они буквально тонули в этом девичьем море.
Кручинин и Туровцев привыкли работать с людьми военными, знающими, что такое воинская дисциплина и порядок, владеющими, наконец, строительным делом. А на этот раз, когда им предстояла сверхсложная работа, которую нужно выполнить в немыслимо короткие сроки, в неровном строю стояли перед командиром сугубо штатские девчата.
Но других вариантов и возможностей не было.
На исходе сентября летное ноле должно быть готово к приему самолетов. И работать предстояло именно с этими девчатами.
Запасы продовольствия в городе были на исходе. Это ни для кого не являлось секретом: у всех на виду горели сожженные вражескими самолетами продовольственные склады, которые ленинградцы называли Бадаевскими. Суда, подвозившие продовольствие по Ладоге, подвергались жестоким налетам фашистских стервятников. Много продовольственных грузов ушло на дно озера. А впереди был «мертвый сезон» — осенью Ладога штормит, как настоящее море, навигация становится невозможной. Единственной животворной артерией города, сдавленного петлей осады, должна была стать воздушная дорога.
Вот это и определяло сроки строительства полевого аэродрома в Смольном и других площадок, которые строили на блокадном «пятачке».
Если бы кто до войны сказал военному инженеру Виктору Ефремовичу Берловичу, возглавлявшему работы на полевых аэродромах Ленинграда и его пригородов, что можно за неделю-другую построить взлетно-посадочную полосу, он, наверное, ответил бы, что чудес не бывает. Но война поставила именно такую задачу. Главному инженеру отдела аэродромного строительства ВВС Ленфронта В. Е. Берловичу и его сослуживцам было поручено, вопреки теоретическим выкладкам и общепринятым нормативам, совершить это чудо.
Трудармейцы не знали сроков и норм, существующих для такого рода работ. Поначалу им тоже не поверилось, что вот на этом поле, где созрел урожай овощей, через считанные дни будут садиться самолеты. Но молодежь с ходу взялась за дело.
Как-то так получилось, что, когда говорят и пишут о войне, редко упоминают о стройармейцах и еще реже о тех, кто передал ям эстафету,— о трудармейцах, построивших аэродромы на блокадном «пятачке». А это тоже была передовая, отмеченная мужеством и самоотверженностью, муками и победами, своими потерями. Здесь каждодневно совершалось то, название чему — подвиг. Без подвижнического труда неприметных строителей аэродромов был бы невозможен воздушный мост в осажденный город.
Под холодным осенним дождем, на ветру, а потом суровой блокадной зимой, пока хоть что-то могли различать глаза, работала молодежь на строительстве аэродрома. Жили в землянках, голодали, как все ленинградцы, и работали, работали...
О том, как они работали, мы узнали от самих трудармейцев сорок первого сорок с лишним лет спустя.
Начали они с уборки урожая — не пропадать же добру! Крепко выручили их эти припасы — капуста, картофель, свекла, морковь. Но быстро иссяк девичий НЗ, как в шутку называли они сами сарайчик, где хранились овощи.
Поле, на котором росли овощи, казалось ровным, но для взлетно-посадочной полосы оно не годилось. Бугры и бугорки, кустарник, мелколесье. Нужно было без промедления уровнять, засыпать даже небольшие ямки, ложбинки. И девичьи руки, не знавшие ранее такого труда, если не считать короткого опыта подобной работы на Карельском перешейке, взялись за дело.
Девчата ровняли поле, засыпали землей канавки и выбоины, переносили на носилках тонны земли. Они пилили деревья, корчевали пни, обрубали сучья и ветви, подтаскивали бревна к местам, где солдаты строительного батальона готовили котлованы для землянок. Ведь аэродром — это не только летное поле, но и целый комплекс различных сооружений. Необходимы были капониры — укрытия для истребителей, которые должны сопровождать караваны транспортных самолетов. Это те же землянки, только побольше. Землянки нужны были для складов горючего, боеприпасов, оборудования, гаража спецмашин.
Целый городок вырос постепенно вокруг летного поля. Маленькие деревни Смольное и Ковалево смогли дать приют лишь незначительной части строителей и обслуживающего персонала, поэтому большинство трудармейцев жило в «земляном городке».
В те дни возле сарая-конторки часто останавливался потрепанный «газик». Невысокого роста человек, приезжавший в нем, вместе с начальником объекта обходил будущий аэродром, спорил с инженерами, руководившими работами, давал указания, советы. Это был уже упомянутый главный инженер отдела аэродромного строительства выпускник Военно-инженерной академии В. Е. Берлович. При его участии был спроектирован полевой аэродром, а затем этот проект привязан к каждому конкретному аэродрому с учетом особенностей местности.
Чуть свет отправлялся он то на одну, то на другую стройку. Под опекой главного инженера находилось несколько аэродромов. Вблизи трамвайной остановки буквально на глазах вырастала площадка, получившая название Сосновка. На летное поле этого аэродрома легли огромные сосны из парка вблизи Поклонной горы. И уже в конце сентября здесь обосновался штабной аэродром, откуда Виктор Ефремович Берлович не раз летал в Москву, на Волховский фронт на транспортных самолетах, пробивавшихся сквозь блокадное кольцо. Были у главного инженера «подопечные» аэродромы и на той стороне.
Сосновку, как и другие аэродромы осажденного города, тоже строили трудармейцы. Сейчас ничто не напоминает о бывшем здесь летном поле. За прошедшие десятилетия деревья сомкнули свой строй. Горькой памятью о тех днях осталось небольшое кладбище в парке. Там похоронены летчики, погибшие в боях на трассах воздушного моста.
Кроме Сосновки осенью сорок первого транспортные самолеты и их «телохранителей» — истребителей стали принимать и отправлять еще несколько выстроенных трудармейцами аэродромов.
Исправно нес свою службу аэродром в Янино, куда садились большей частью самолеты 286-го истребительного авиаполка сопровождения. В Янино прилетали также транспортные корабли, только они, сдав и приняв груз и пассажиров, сразу же покидали аэродром: для этих больших машин на полевых аэродромах не было укрытий. Истребители же прятали в капонирах.
Как только полевые аэродромы смогли принимать самолеты, была снята нагрузка с Комендантского аэродрома, который был пристрелян вражескими артиллеристами, его непрерывно бомбили, и принимать там транспортные самолеты становилось все опаснее. Не удалось использовать почти законченный аэродром на Невской Дубровке: он оказался в зоне прямого вражеского обстрела с противоположного берега Невы.
По мере того как осложнялась обстановка, были продуманы и аварийные варианты воздушной связи с осажденным городом. Были подготовлены чертежи и расчеты двух взлетно-посадочных полос непосредственно в самом городе — на Морском и на Большом проспектах Васильевского острова. К счастью, в осуществлении этих проектов не возникло необходимости. Но то, что они были сделаны,— лишнее свидетельство твердой, непреклонной решимости защитников города отстоять Ленинград, чего бы это ни стоило.
...А в тот сентябрьский день главный инженер спешил в Смольное. Считанные недели были отпущены на подготовку взлетно-посадочной полосы. Решение возможно в этих обстоятельствах только одно: тщательная расчистка поля, выравнивание и уплотнение его катками. В первую же очередь нужно было сделать и землянки для жилья: с каждым днем становилось холоднее, в сарайчиках, оставшихся от бывшего на этом месте хозяйства, по ночам было невыносимо зябко.
У кромки будущего летного поля «газик» притормозил. Виктор Ефремович вышел из машины и сразу обратил внимание на работающих трудармейцев. Девчата были легко, явно не по погоде одеты. Сделал себе заметку в блокноте: поторопить с обещанными трудармейцам ватниками.
Глядя на девчат, с тревогой подумал о своей семье. Одним из последних эшелонов отправил он из Ленинграда жену с маленьким сынишкой. Они тоже не были достаточно тепло одеты для суровой зимы Удмуртии, куда попали с волной эвакуированных. Да и тогда, в августе, как-то не думали, что придется им зимовать в дальних краях. Вот и эти девушки, совсем девчонки, от тепла родительского дома попали в такие трудные условия. Их тоже провожали, как казалось, ненадолго — на неделю, две.
Родной дом! Виктор Ефремович сам уже забыл, что такое домашний уют. С самого начала войны на казарменном положении, уже привык. Даже и не тянет в опустевшую квартиру на Каменном острове, где не так давно было тепло, радостно.
Вспомнилось, как мечтали они с женой отметить его юбилей — тридцать должно было исполниться в октябре сорок первого. Намечали, кого позовут в гости...
Начальника объекта 0998 инженера В. Гусева Виктор Ефремович застал на другом конце поля. Он что-то пояснял водителю грейдера. Машина снова двинулась челночными рейсами, ровняя колдобины. А на другой половине поля «утюжил» землю каток.
Трудармейцы работали повсюду: девчата таскали носилки с землей, деревья с обрубленными ветками. Где полегче, поднимали их вдвоем на плечи, бревна потолще переносили вчетвером, впятером.
Еще несколько дней назад, увидев на строительстве аэродрома Сосновка группу девчат-трудармейцев, Берлович испытал что-то похожее на смятение: трудно было поверить, что эти девушки, совсем юные, смогут выполнить все, что запроектировано. Напрасно тревожился главный инженер. Работали девчата сноровисто. Сказывалась, вероятно, добрая трудовая закалка, полученная в крестьянских семьях.
Но не восхищение испытывал Виктор Ефремович при виде того, как старательно выполняют девушки непосильно тяжелую работу, а горечь и гнев к тем, по чьей вине легла эта тяжесть на девичьи плечи.
По краям взлетно-посадочной полосы были размечены места укрытий для истребителей.
Единственным строительным материалом служили спиленные по краям поля деревья, выкорчеванные пни служили своего рода арматурой. Укладывали бревна встык, скрепляя их скобами. Все это засыпали землей, вынутой при рытье котлованов. Поверх землянок укладывали срезанные пласты дерна. Они укрепляли сооружения и служили отличной маскировкой. Дерн поливали, чтобы трава не пожелтела до времени и не позволила заметить землянки с воздуха.
Кстати о маскировке. Ни одна бомба не упала на аэродром Смольное до самого конца войны. То ли действительно спасала маскировка, то ли фашисты так и не смогли оценить всю его важность и значение. Удачным было расположение летного поля, со всех сторон окруженного лесом.
Наверное, способствовало маскировке действовавшего летного поля и то, что поблизости — в Бернгардовке — был разбит ложный аэродром. «Хозяином» этой площадки был Александр Романов. Старше своих подопечных лет на двенадцать, он казался девчонкам почти отцом. И, как отец, опекал он их в Бернгардовке, куда вместе с ним отправили группу девушек-трудармеек — Ольгу Марцевич, Зинаиду Кудваровскую, Екатерину Никифорову (ныне Мурашову), Лидию Страшкову (ныне Ларионову), Клавдию Ларионову. Заботился, чтобы выдали девушкам теплую одежду. Заручившись специальным удостоверением, закупал продукты через райпотребсоюзы, пока была такая возможность. Романов делал все, чтобы уберечь девчат от опасности, когда Бернгардовку бомбили. А бомбили их нещадно. Ведь так и был задуман этот «аэродром» — его службы принимали удар на себя. Контужена была Клава Ларионова. Сам Александр Георгиевич получил тяжелую контузию, последствия которой сказывались всю последующую жизнь.
Убедившись, что работы на аэродроме в Смольном идут полным ходом, Берлович поспешил в город, на Комендантский аэродром. Там его ожидала приятная встреча. Не успел «газик» миновать контрольно-пропускной пункт, как на поле приземлился двухместный учебно-тренировочный истребитель УТИ-2. Из него выпрыгнули летчик и, с заметным усилием, пассажир. Это были хорошо знакомые ему люди — прославленный пилот 154-го авиаполка Петр Пилютов и начальник группы строительства оперативных аэродромов в Ленинградской области Семен Штейнберг.
Виктор Ефремович недоумевал: почему это коллега прилетел на истребителе. Заметив за его спиной парашют, изумился еще больше. Он-то хорошо знал, что у этого совсем неспортивного человека нет на счету таких отважных поступков, как прыжки с самолета.
Штейнберг опустил тяжелый мешок на землю. Заметив вопрошающий взгляд товарища, «парашютист» смущенно улыбнулся.
— Вот видишь, прокатился с ветерком,— сказал он.
— Все ясно. Привезли грунт с будущей взлетной полосы на анализ. Угадал? — облегченно вздохнул Виктор Ефремович, приходя в себя от удивления.
— Если все будет в порядке, построим летное поле под Тихвином. Лучше места не придумаешь. Ну а чем ты порадуешь авиаторов, Виктор Ефремович? Скоро примете самолеты на ваше картофельное поле в Смольном?
— Скоро, скоро. Ты бы посмотрел, как там работают, убедился бы, что в срок уложимся.
Они говорили о сегодняшнем дне строительства и думали о будущем. Оба понимали, что войне пока не видно конца и надо уже сейчас предпринимать шаги для более основательного устройства полевых аэродромов — необходимо более прочное покрытие. В условиях блокады это связано с немалыми трудностями. Впрочем, и в восточных районах о бетонных покрытиях взлетно-посадочных полос не могло быть и речи. Вот тогда и родилась идея применять шлак в сочетании с глиной, которой под Ленинградом в достатке. Лабораторные проверки показали, что покрытие, хорошо прикатанное катками, при хорошей дренажной системе даст нужный результат.
И вот два инженера, два специалиста по строительству аэродромов военной осенью сорок первого тревожились, заботились о том, что надо будет сделать на полевых аэродромах блокадного города весной, когда талые воды непременно повредят не слишком надежную поверхность летного поля.
Обстоятельства диктовали самые короткие и экономичные пути, пусть даже в них были свои издержки, как это получилось в Хвойной, где одной взлетно-посадочной полосы оказалось мало. И все же практика подтвердила: в тот момент решение было принято правильное и осуществлено оно в самые сжатые сроки. В предельно спрессованное время, еще в конце июля 1941 года, удалось построить аэродромы вне блокадного кольца не только в Хвойной, но и в Подборовье, в Матурино, под Череповцом возле реки Шексна, в Плеханово под Волховом. Из Матурино с ноября стали совершать челночные рейсы с продовольствием в Ленинград летчики 39-й отдельной эскадрильи тяжелых бомбардировщиков ТБ-3.
— В ближайшие дни,— сообщил Штейнберг на прощание,— будет решен вопрос об устойчивой воздушной связи между Москвой и Ленинградом.
— Хорошо, и мы через несколько дней будем готовы принять самолеты на аэродроме Смольное.
В начале октября на летное поле на краю деревеньки Смольное один за другим стали заходить на посадку самолеты с драгоценным грузом — продуктами и боеприпасами, прилетевшие из Хвойной.
До сих пор строители аэродрома Смольное не могут без волнения вспоминать этот день. Еще накануне приехали сюда В. Е. Берлович со старшим инженером П. Г. Любским. У летного поля собрались большими группами девчата и ребята — трудармейцы, стройбатовцы. Радовались все безмерно.
Первой села девятка ПС-84 — эскадрильи капитана В. А. Пущинского из Московской авиагруппы особого назначения. Вскоре послышался гул: фашисты бомбили ложный аэродром в Бернгардовке. Они, к счастью, пролетели мимо Смольного, окруженного лесом.
Летчики транспортных самолетов сразу ощутили напряженный ритм жизни полевого аэродрома. Никто здесь не обращал внимания на грохот близкой бомбежки, бережно выгружая из самолетов ящики с продуктами, оружием, коробки с медикаментами.
Кроме шоферов машин, приехавших за грузами, и красноармейцев батальона аэродромного обслуживания в разгрузке самолетов участвовали молоденькие девчата в ватниках. Они носили ящики наравне с мужчинами.
— Девчата, не слишком ли тяжела для вас эта работа? — спросил комиссар эскадрильи старший лейтенант И. С. Булкин, отбирая тяжелый ящик у невысокого расточка девушки.
— А это — легкая работа? — возразила она, не уступая своей ноши и показывая взглядом на поле аэродрома.
Так состоялось знакомство летчиков с комсомолками-трудармейцами. И в тот первый прилет, и потом авиаторы старались как можно больше помочь девчатам при разгрузке, особенно когда стали замечать, что девушки все больше слабеют — осунулись лица, от постоянного недосыпания покраснели глаза, медленнее стала походка.
Прилетая, летчики старались хоть что-то уделить трудармейцам из своих скромных НЗ. Девчата все так же работали в две смены, таскали бревна, орудовали кирками и лопатами,— аэродром хотя и действовал, но продолжал строиться.
Распорядок дня на аэродроме установился твердый. Транспортные самолеты на ночь, как правило, не задерживались, а истребители так ловко маскировались в капонирах, что и близко подойдешь — не заметишь. Вроде холмы какие-то протянулись вдоль границы летного пола. До сих пор кое-где в Смольном сохранились остатки бывших капониров — времянки оказались довольно прочными.
Началась самая тяжелая пора для трудармейцев — блокадная зима. Аэродром не бомбили, но почти каждый день голод уносил одну за одной молодые жизни. Всех потрясла смерть Миши Козлова — доброго веселого паренька.
Ребята стали сдавать раньше. Шестнадцатилетние, семнадцатилетние пареньки, еще не так давно крепкие и жизнерадостные, оказались менее устойчивыми к голоду, чем девчата.
Но и девушкам становилось все труднее. Дольше других держалась Маша Анчишина — волевой бригадир. Будучи чуть постарше своих подруг, она, как могла, заботилась о них. Бригада Анчишиной выходила на работу, когда другие не находили сил. Но слегла и Маша.
Когда было принято решение вывезти трудармейцев через Ладогу на Большую землю, Мария Анчишина была на грани жизни и смерти. Она не смогла ничего съесть, когда дали им горячую пищу, даже белому хлебу не обрадовалась: к истощению прибавилась простуда. До дома добирались кружным путем несколько дней. В своем письме М. Анчишина рассказала: «Не могу забыть, как выхаживали меня по дороге мои девчата, сами слабые от голода,— Ольга Жигорева, Шура Иванова, Нюра Звонарева, Лида Веселова. На станциях — трудно представить, чего это им стоило,— приносили мне кипятка. Виктор Ильинский помог дойти в Боровичах до дома, хотя и самого едва ноги несли».
Добравшись до родных мест, некоторое время девчата и ребята приходили в себя. А подлечившись, окрепну в, большинство из них ушло добровольцами на фронт.
А на полевом аэродроме Смольное весной 1942 года появились новые отряды молодых строителей — им тоже предстояла нелегкая вахта: как и предвидела инженерная служба, весна, талые воды принесли существенный ущерб и летному полю, и аэродромным службам. Новые стройотряды в срочном порядке привели все в должное состояние.
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
