Во второй половине апреля на льду Дороги жизни с каждым днем стало появляться все больше трещин. Опасность внезапно провалиться под лед Ладожского озера стала для груженых автомашин и тракторов с санными прицепами суровой реальностью. И 24 апреля, на 152-е сутки, спасительная ледовая магистраль прекратила свое существование.
На восточном берегу в Кобоне и Лаврове скапливалось все большее количество драгоценных грузов. К их переброске в блокадный Ленинград теперь усиленно готовились корабли Ладожской флотилии и суда Северо-Западного пароходства, число которых по сравнению с 1941 годом выросло в три-четыре раза.
Фашистское командование, понимая, что прекращение перевозок через Ладожское озеро затруднит боевые действия войск Ленинградского фронта и Балтийского флота, усилило массированные бомбовые удары по Ленинграду и кораблям.
Чтобы сковать действия противника, мы были вынуждены снять часть сил из района Ладоги и приступить к нанесению ответных бомбоштурмовых ударов в районе «Невского пятачка», где наши воины бились до последнего патрона.
Весна с чудесными белыми ленинградскими ночами приближалась. Это мы хорошо чувствовали в дни вылетов на отражение налетов противника на Ленинград и корабли флота, стоящие в дельте Невы и на рейде Кронштадта. Сверху нам было хорошо видно, как жители города и воины-защитники, отбив атаки врага, расчищали завалы на улицах, восстанавливали поврежденные трамвайные пути. И вскоре наперекор врагу было восстановлено движение трамваев.
«Трамвай идет!..» — писала в те дни «Ленинградская правда». Какое это торжество, какая большая победа героических ленинградцев! Приятно было ощущать, что мы, защитники Дороги жизни, имели к этому событию непосредственное отношение.
Первое Мая — прекрасный солнечный, теплый день. Казалось, сама природа решила наградить усталых воинов за весенние боевые успехи. В эскадрильях полка между боевыми вылетами проходили короткие митинги. Выбрали время и мы — гвардейцы третьей. На стоянке самолетов собрался весь личный состав эскадрильи. Митинг открыл комиссар Кожанов:
— Товарищи гвардейцы! В год тяжелого всенародного испытания советский народ, его Красная Армия и Военно-Морской Флот отмечают международный праздник 1 Мая. Эту знаменательную дату мы встречаем победами в воздушных боях и штурмовыми ударами по фашистским захватчикам.
С открытием навигации на Ладоге фашисты наверняка начнут наносить массированные удары по кораблям Ладожской флотилии и перевалочным базам. Поэтому давайте в день 1 Мая поищем в себе и в наших самолетах резерв силы и гвардейской прочности. Давайте вспомним слова клятвы: «Пусть трепещет враг, не будет ему пощады от гвардейцев...»
Сигнал — красная ракета — оповестил о срочном вылете на прикрытие района перевалочной базы...
После теплых дней вновь задули холодные ветры, и сильные ночные заморозки задержали приход на Ладогу настоящей весны. Уже месяц как прекратила кипучую жизнь ледовая трасса: хрупкий лед то покрывался водой, то становился на дыбы, препятствуя плаванию даже самых крупных кораблей.
Между тем запасы продовольствия подходили к концу. и навигация по Ладоге была нужна как воздух. Не сумев сорвать перевозки в Ленинград по льду в зимнее время, фашистское командование отдало приказ: нанести массированные удары по всему ладожскому району судоходства. Готовясь к этому, враг усилил воздушную разведку. Из штаба бригады нас предупредили о возможных ударах по кораблям и перевалочным базам на восточном и западном берегу.
24 мая, рискуя быть раздавленными во льдах, с западного берега в Кобону пробились восемь боевых кораблей и транспорт. Они-то и открыли ладожскую навигацию на участке Осиновец — Кобона. Но Ленинград нуждался в срочной и массовой доставке грузов и боевой техники с Большой земли.
С 26 мая десятки судов и боевых кораблей начали стягиваться в Кобоно-Кареджском порту для погрузки. Первый большой конвой готовился к переходу на запад в ночь на 30 мая.
Организацией конвоя лично руководил командующий Балтийским флотом вице-адмирал Трибуц. Он потребовал от командира нашего полка усилить воздушное прикрытие района. Одновременно сюда же прибыло подкрепление зенитной артиллерии.
Зная, что воздушный противник будет своевременно обнаружен радиолокационными станциями, мы несли дежурство на аэродроме в составе двух эскадрилий, а третья находилась в пятиминутной готовности к вылету.
28 мая ранним ясным утром над районом прикрытия пролетели с часовым интервалом два высотных разведчика Ме-110. А в 9 часов 40 минут РЛС обнаружила южнее Мги и Шлиссельбурга несколько групп самолетов. КП полка дал команду на взлет.
Через две-три минуты в воздух поднялось четырнадцать самолетов первой и второй эскадрилий. И почти в тот же момент поступил сигнал на взлет нашей эскадрильи.
Весь истребительный полк — двадцать два самолета И-16 — взмыл в воздух и занял различные эшелоны над районом прикрытия. Долго ждать фашистов не пришлось. 80 «юнкерсов» и «хейнкелей» под охраной 24 истребителей показались сразу с трех сторон: южной, западной и северной. У противника пятикратное превосходство. Как сложится бой?
Под нами — более сорока боевых кораблей и транспортных судов, часть из которых находится у причалов под погрузкой. На берегу — десятки тысяч тонн ценного груза для Ленинграда. Наша эскадрилья заняла верхний эшелон 3500 метров, ее цель кроме отражения пикировщиков Ю-88 сковать боем истребители прикрытия.
— Петя,— передаю по радио Кожанову,— будем бить на встречных курсах, действуя самостоятельно, держись над объектом.
— Понял, понял! — ответил Кожанов.
Воспользовавшись отставанием «мессеров» от бомбардировщиков Ю-88 и Хе-111, Кожанов своей четверкой устремился на группу «хейнкелей», идущих с запада, я же пошел на сближение с «юнкерсами», надвигающимися с юга и готовыми к началу пикирования на береговые склады. Наши зенитчики открыли буквально ураганный огонь, но мы. рискуя попасть под разрывы своих же зенитных снарядов, парами и четверками завязывали бой с первыми группами противника. Смертельный риск — действовать под ураганным огнем наших зениток — оправдал себя. Уже в начале боя стало ясно, что тактика эскадрильями выбрана правильно: не распылять силы, не отвлекаться на преследования врага, наносить короткие удары по ближним, наиболее опасным группам, бить их на боевом курсе встречными атаками.
Удерживая за собой преимущество в высоте, мы успешно отсекали вражеские истребители прикрытия, тем самым давали возможность наносить удары по бомбардировщикам нашим самолетам, действовавшим на нижних эшелонах.
Вот и первые результаты: два «юнкерса», «хейнкель» и «мессер» упали. Мы почувствовали еще большую уверенность, когда увидели успешные действия зенитчиков. Часть бомбардировщиков, не доходя до цели, бросала бомбы или поворачивала назад для повторного захода на боевой курс. Но в целом количество ударных групп не уменьшалось, хотя враг почти в каждой терял один-два самолета.
Тем временем наши силы тоже стали редеть. Вышли из боя два летчика, в том числе раненый командир второй эскадрильи. Еще два И-16 прикрывали их отход. Но неравенство в силах компенсировалось мастерством и отвагой наших гвардейцев. Вот группа комиссара Кожанова вновь удачно отсекла истребителей, наседавших сверху, и успела атаковать группу бомбардировщиков. Комиссарское звено дерется умело. Петров, Бакиров, Куликов — все члены партийного бюро эскадрильи. Не ведая страха, они смело маневрируют в огне наших зениток и выходят навстречу то группе «мессеров», то «юнкерсов» и атакуют ведущих.
Вот вижу, как еще один «мессершмитт», сбитый группой Кожанова, оставляя за собой шлейф огня и дыма, нырнул у берега в воду. Успех сопутствует и остальным звеньям: рухнули вражеский бомбардировщик и два истребителя, многие самолеты врага получили повреждения и горящие уходят на юго-запад...
Воздушному сражению, кажется, не будет конца. Уже сорок пять минут идет неравная схватка. Еще три самолета из первой эскадрильи получили повреждения и вышли из боя. Боезапас почти у всех на исходе, горючего — на восемь — десять минут, а на высоте 3500 метров подходит новая группа: пятнадцать Хе-111 и двенадцать Ме-109Ф.
Надо спасать положение, хорошо еще, что наша эскадрилья находится на той же высоте. Даю команду:
— Петя, из боя не выходить! Атаки будем продолжать, с курса не сворачивать.
Слышу голос комиссара:
— Боезапаса нет, вывожу группу на встречный таран, отсеки «мессеров»!
И через минуту взволнованный голос:
— Не выдержали, сволочи... Валериан, за мной! Лобовая атака была ложной, пулеметы бездействовали, однако «хейнкели» не пошли на столкновение: сдали у фашистов нервы. Еще одна из групп Хе-111, на которую нацелил звено Кожанов, повернула в сторону, высыпала на развороте бомбы и ушла, облегчив тем самым наше положение.
Около часа летчики-гвардейцы отражали массированный удар фашистской авиации, сбив одиннадцать самолетов. Большой успех в этом бою выпал на долю зенитной артиллерии, уничтожившей двадцать самолетов. Враг только сбитыми потерял в районе Кобона — Лаврово тридцать один экипаж, не причинив перевалочным базам и кораблям большого ущерба.
Наша эскадрилья потеряла бесстрашного летчика Васю Захарова, который протаранил вражеский истребитель. Трое летчиков были ранены, пятнадцать самолетов получили повреждения, восемь из них требовали большого ремонта. Но свою задачу полк выполнил.
В тот же день более сотни самолетов противника совершили новый налет на военно-морскую базу Осиновец на западном берегу озера, но и там их постигла неудача: наши истребители и зенитчики сбили девятнадцать самолетов.
Враг перешел к систематическим действиям по разрушению причалов, уничтожению кораблей и складов. И мы прилагали максимум усилий, чтобы как можно быстрее отремонтировать неисправные самолеты для отражения повторных налетов врага. Чем быстрее машины вернутся в строй, тем больше у нас шансов на успех в будущих сражениях.
— Обшарили все склады и свалки в поисках запчастей,— сокрушался инженер Бороздин, докладывая о ходе ремонта.— Хоть убейте, а больше шести самолетов завтра в строю не будет. Смотрите. Самолеты Петрова и Бакирова, да и комиссара — это же металлолом, тут нужно менять силовые узлы, плоскости и моторы. На это уйдет двое-трое суток.
— Пойми, инженер,— доказывал темпераментный Алим Байсултанов,— воевать неполными звеньями или малой группой — значит потерять половину летчиков.
— Я все понимаю,— опустив голову, тихо отвечал Бороздин.— Наши техники и присланные на помощь механики из ремонтной мастерской ни на минуту работы не прекращают, они будут работать ночью, но вряд ли они успеют все сделать.
В разгар беседы с инженером в землянку спустился Кожанов. Вытирая летной перчаткой взмокший лоб, он остановился у порога.
— Не сокрушайся, Михаил Симонович,— сощурив в улыбке глаза, Кожанов подошел к инженеру и дружески похлопал его по плечу.— Завтра к обеду самолеты Петрова и Бакирова будут в строю, а мой обещают сделать к ужину. Лишь бы фрицы подольше ремонтировались и рано не прилетели.
Бороздин поморщился, покачал головой, молчал.
— Не шути, Петр Павлович, над инженером,— с укором сказал я комиссару.
— А я не шучу. Сейчас все зависит только от гвардейцев-наземников. Накоротке собрали коммунистов, вожаков комсомола. Говорят: если не сделаем, сами вместо моторов винты крутить будем. В ваши расчеты, дорогой инженер, техники Гуськов, Дементьев и особенно Байков внесли уточнение и твердо заявили: завтра к обеду восемь самолетов будут в порядке, а вот за свой — девятый — сам побаиваюсь, уж очень много дырок в нем наделали крупнокалиберные пулеметы «хейнкелей».
— И ты веришь этим поправкам? — серьезно спросил я Кожанова.
— Конечно, верю. Техники не подведут. Помнишь, Василий Федорович, как они в феврале отремонтировали самолеты после штурмового удара по батареям?
— Тогда другая была обстановка. Ремонту подлежали самолеты только одной нашей эскадрильи, а сегодня ремонтируются машины всего полка...
Как и обещал комиссар, техники свое слово сдержали. Когда, заступая на боевое дежурство во второй половине следующего дня, мы осматривали машины, все восемь самолетов были готовы к вылету, а перед третьим дежурством в шесть часов вечера и Кожанов получил свой самолет в полной готовности и предложил мне:
— Василий Федорович, надо сегодня написать наградные листы на всех, кто восстанавливал самолеты. А за ужином отдадим этим героям свои фронтовые «сто грамм». Согласен?
— Целиком согласен, и шоколад отдадим,— ответил я, занимая место в самолете.
Сидя в кабине, я продумывал различные варианты боя, а мысли тянулись к вчерашнему и сегодняшнему дням. Я радовался героизму летчиков, работоспособности и изобретательности технического состава и тому, что рядом со мной рука об руку, крыло в крыло идет замечательный человек — комиссар. Как хорошо воевать вместе с таким человеком! Все в нем есть: оперативность, знания, напористость, отвага, воля, инициатива и энергия, а главное — душевность, и все это увлекало на ратный подвиг других, они всегда видели — комиссар впереди!
В ожидании сигнала на вылет мы проводили за горизонт огромный огненный диск солнца, встретили начало сумерек. Собрались было покинуть кабины самолетов, как взвилась красная ракета — взлет! Минута — и эскадрилья в воздухе. Но надвигающиеся сумерки сгущались. Трех летчиков, не подготовленных к действиям в таких условиях, пришлось вернуть на аэродром. Со мной осталось четверо опытных воздушных бойцов: Алим Байсултанов, Петр Кожанов, командиры звеньев Евгений Цыганов и Владимир Петров. Командую:
— Петрову пристроиться к Кожанову, Цыганову — к Байсултанову.
Сам остаюсь в одиночестве. Вот и полетели на ветер все обдуманные варианты...
Противник, потерпев фиаско 28 мая, рассчитывал нанести решающий удар по уже готовым к отплытию кораблям. Действовать они решили в эту майскую ночь, зная, что в густых сумерках эффективность средств противовоздушной обороны будет резко снижена. Операцию должны были провести несколько эскадрилий бомбардировщиков под прикрытием небольшого наряда ночных истребителей.
Более ста пятидесяти пикирующих бомбардировщиков Ю-87 четырьмя группами пересекли линию фронта в районе Шлиссельбурга и быстро приближались к Кареджскому рейду, где загруженные корабли начинали выстраиваться в походный ордер для ночного перехода к западному берегу.
Удар фашистских пиратов был тщательно продуман. Три группы Ю-87 подходили фронтально с одного направления. Выше них по сторонам летели несколько пар истребителей Ме-109Ф. Против такой армады бомбардировщиков сил у нас было маловато. Но мы знали, что «юнкерсы» бомбят только по сигналу ведущих в момент пикирования. Вот ведущих-то и нужно сбить в первую очередь, решил я и, «распределив» вражеских ведущих, скомандовал:
— Петя, на правую группу! Алим, на левую! Уничтожить лидеров! Пройти через строй, не сворачивать!
Ведущего центральной группы я взял на себя. Развернутым строем мы ринулись в лобовую атаку, больше похожую на встречный таран.
На светлом фоне горизонта мы хорошо видели каждый самолет противника, для врага же мы появились внезапно. И все решилось в считанные секунды. Ведущие всех трех групп были уничтожены с первого же захода. Затем, ведя огонь из всех пулеметов короткими очередями, мы пронеслись сквозь строй бомбардировщиков. Фашистские летчики, видимо посчитав нас «смертниками», шарахались в разные стороны. Каким-то чудом не столкнувшись, пролетая вплотную с их самолетами, мы увидели перед собой чуть выше четвертую и самую большую группу «юнкерсов», идущих двумя параллельными колоннами по пять самолетов в ряд. На обдумывание времени не было. Успел заметить справа пару Кожанова — и мы вновь в лоб атаковали врага. С ходу сбили еще двух лидеров. Строй этой группы начал распадаться быстрее, чем первых трех. Мы резко развернулись под группой и повторили всей пятеркой атаку с задней нижней полусферы, применив реактивные снаряды. Вновь успех — два Ю-87, вспыхнув факелами, пошли к воде.
Зенитчики с кораблей и берега встретили отдельные прорвавшиеся самолеты противника шквалом огня и сбили еще пять машин. Так и не причинив кораблям и судам ущерба, фашисты начали уходить за линию фронта.
...После нашего приземления весь личный состав эскадрильи собрался у моего самолета. Я же продолжал сидеть в кабине — несмотря на скоротечность боя, вдруг ощутил беспредельную усталость. Казалось, все тело дрожит, как в лихорадке. Да, в таком переплете я еще не бывал. В голове засела неотступная мысль: как же мы не столкнулись? Ведь буквально впритирку расходились, мелькая друг перед другом...
На крыло самолета первым вскочил Кожанов, крикнул:
— Вася, что с тобой, ты ранен?
— Нет, Петя дорогой, просто нет сил, ноги и руки дрожат, нужно немного успокоиться.
Он крепко сжал мои плечи.
— Ничего, командир, сегодня мы расквитались с фашистами за Васю Захарова, не зря на фюзеляжах написали его имя. Да и у моряков в долгу не остались. Вот это был бой! За тебя, правда, беспокоился, ведь без прикрытия шел. Никогда не думал, что в жизни увижу и переживу такую майскую ночь.
Не успели мы успокоиться и подробно проанализировать ход боя, как пришло сообщение: командующий флотом, наблюдавший с корабля конвоя за неравным сражением, присвоил руководителям эскадрильи внеочередные воинские звания. Командир, комиссар и заместитель комэска стали капитанами, долг которых еще надежнее прикрыть с воздуха теперь уже водную Дорогу жизни.
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
