Февральские циклоны на Ладоге всегда отличаются частыми метелями и усилением морозов. Только очистили от сугробов стоянки самолетов и рулежки, прокопали тропинки к жилым домам и служебным землянкам, укатали снег на поле аэродрома, как метеоролог дал очередное предупреждение — скандинавский циклон на подходе. Но даже в этот суточный промежуток между циклонами мы успели дважды сразиться с врагом: отбить удары бомбардировщиков и истребителей по автоколоннам на ледовой трассе, а также слетать шестеркой И-16 на разведку в районы Киришей и Любани.
Оба вылета на отражение ударов по трассе выполняли составом эскадрильи. И результат налицо. Как только фашистские летчики обнаруживали «ишаков», идущих в атаку в эшелонированном по высоте боевом порядке, сразу же сворачивали с боевого курса, бросали бомбы, не долетая до цели, и уходили.
Эти короткие схватки, в которых мы сбили «юнкере», еще раз показали, что огневая подготовка, слетанность и взаимовыручка летчиков хорошая, но надо отработать тактику, и особенно осмотрительность, навыки отражения внезапных атак истребителей. Только установка радиосвязи на всех самолетах помогла нам избежать потерь. Но соседние эскадрильи в этот же день потеряли двух опытных летчиков.
Выполняя разведывательный полет над передним краем обороны противника в районе Погостья, погиб командир звена второй эскадрильи младший лейтенант Комчала, а первая в коротком бою над трассой потеряла заместителя комэска старшего лейтенанта Бодаева. Оба они опытные летчики, хорошо понимающие значение осмотрительности, стали жертвой внезапных атак истребителей-«охотников».
С наступлением темноты был проведен полковой разбор. На нем летчики получили указания по организации и ведению оборонительных боев, по применению взаимной защиты и выручки при внезапных атаках истребителей-«охотников». А главное — по примеру нашей эскадрильи в первой и второй были созданы четырехсамолетные звенья. (Со временем была подтверждена прогрессивность этого перехода. В феврале 1942 года все полки и отдельные эскадрильи перешли на новую организационную структуру авиационного звена.) Но и на этом поучительном разборе вопросы осмотрительности все же не получили должного освещения. Пришлось своими силами в эскадрилье провести дополнительное занятие по тактике боя с истребителями-«охотниками». Но главное внимание уделили не оборонительным, а наступательным действиям в различных условиях воздушного боя, а также осмотрительности в боевых и учебно-тренировочных полетах. В ходе всего занятия комиссар, используя примеры из своего боевого опыта, вносил предложения, давал подробные расчеты теоретических приемов воздушного боя в одиночных и групповых схватках, настойчиво обращал внимание летного состава на четкую организацию и тесное взаимодействие в различных боевых порядках. А в конце занятия Кожанов, достав из планшета сложенный вдвое лист бумаги, сказал:
— Товарищ командир! Товарищи летчики! Вчера вечером и сегодня в промежутках между боевыми вылетами я набросал черновичок плана по организации и проведению вечерних занятий с летным составом. В нем предусмотрено создание крайне необходимой учебной базы. Без этого качественных занятий не получится. Нам надо сделать так, чтобы все свободное время, а при плохой погоде его бывает много, мы использовали для повышения тактического мастерства, огневой подготовки, детального изучения воздушного и наземного врага. Да и свой самолет, его огневые средства надо знать лучше.
Присутствующие настороженно молчали. Видимо, многих удивило предложение комиссара. Развернуть планомерный учебный процесс в полевых условиях при такой большой боевой нагрузке — на это мало у кого хватит энергии и сил.
Напряжение разрядил шутливый вопрос заводилы игры в «козла» сержанта Бугова — ведомого комиссара:
— Товарищ комиссар! Скажите, помимо занятий время на домино, на «козла» любимого останется?
Грохнул дружный смех. Не удержались и мы с комиссаром. А когда смех затих, комиссар серьезно ответил:
— Вопрос твой, Саша, правильный. Вездесущий «козел» имеет свою положительную сторону — он ведь каждому технику и механику, которые сутками полуголодные готовят самолеты к бою, или летчикам, вернувшимся с трудного боевого задания, дает разрядку. Но есть у «козла» и отрицательная сторона — он съедает вместо капусты очень много свободного времени, так нужного летчикам для учебы. Учиться так же упорно, как и воевать, да что там воевать, просто работать очень трудно. Ведь мы, здесь присутствующие, в большинстве своем до поступления в военные училища заканчивали аэроклубы. Учились летать и постигали азы авиации без отрыва от производства, школ и техникумов и на «козла» время не тратили. Разве мы об этом жалеем?
Кожанов внимательно посмотрел на сосредоточенные лица летчиков и добавил:
— Я, как летчик и комиссар, призываю вас начать учиться.
Скандинавский циклон, бушевавший почти пять суток, приковал и нашу и вражескую авиацию к занесенным снегом аэродромам. Вихри, снегопады, нулевая видимость ограничили даже одиночные вылеты на воздушную разведку. И эта передышка помогла нам многое сделать по созданию учебной базы. Были проведены несколько занятий по тактике боев с различными группами вражеской авиации, по изучению материальной части и вооружения самолетов, а главное — состоялась теоретическая конференция «Наступательный бой с истребителями-«охотниками» и осмотрительность на всех этапах полета».
Впервые среди подразделений авиации Балтийского флота была создана учебно-тренировочная база. Усилиями летчиков и техников были построены нехитрые тренажеры, макеты самолетов противника, оборудована учебная радиостанция, составлены памятки летчикам и техникам. Для проведения занятий мы привлекали самых опытных летчиков, имевших большой боевой опыт и не одну победу над врагом. Особое внимание уделялось умению использовать в схватках с вражескими истребителями реактивные снаряды. Это грозное оружие было еще недостаточно освоено новичками эскадрильи. Как показало будущее, именно «эрэсы» помогли нам одержать первые победы над хвалеными гитлеровскими «охотниками».
И душой нашей фронтовой «школы» всегда был комиссар Кожанов. В боевой учебе на земле еще ярче раскрылись его организаторские способности, умение доходчиво объяснить, научить, передать свой опыт. Наверное, умению находить контакт с людьми, заставить слушать себя помогало то, что до прихода в авиацию в 1939 году Петр несколько лет работал учителем в школе на Белгородчине.
Завершилась напряженная работа этих ненастных дней открытым партийным собранием с повесткой дня: «Поднять боеготовность и боеспособность эскадрильи — долг каждого гвардейца». Собрание удалось на славу. Жаркие споры и откровенный обмен мнениями затянулись до поздней ночи. Последним в прениях слово взял Кожанов, на конкретных примерах он проанализировал причины неоправданных потерь за последние четыре, месяца:
— Недостаточная выучка летчиков и плохая осмотрительность, несоответствие между применяемыми нами боевыми порядками, организационной структурой трехсамолетного звена и новой тактикой ведения воздушного боя, приверженность к оборонительным боевым действиям в пресловутом «круге» и, наконец, неумение использовать полностью маневренные и огневые возможности самолета И-16, имеющего дополнительное оружие — реактивные снаряды большой мощности. Устранить недостатки — задача нелегкая. Она по плечу только дружному, сплоченному коллективу коммунистов, комсомольцев и передовых воинов, им и надлежит первыми приступить к устранению недостатков, о которых здесь много говорили гвардейцы. А для нас — комиссара, парторга и партийного бюро — решение партийного собрания будет важным наказом и ориентиром в работе.
Мы с комиссаром вернулись в свою землянку в половине первого ночи. Было довольно холодно, поэтому мы залезли в спальные мешки не раздеваясь. Несмотря на усталость, заснуть не удавалось. Первым не выдержал Петр:
— Василий Федорович! Я сегодня слушал молодых гвардейцев и думал: выдержат ли они такое напряжение? Не крутоватый ли подъем мы избрали для эскадрильи? При столь большой боевой и учебной нагрузке времени на остальное просто нет. А ведь люди-то молодые, большинству по 19—20 лет. И кино вечером хочется посмотреть, книги и газеты почитать, письмо написать, да и просто отдохнуть, расслабиться.
Я лежал молча, пытаясь найти убедительные слова для ответа. Моя заминка оказалась как нельзя кстати, потому что уже в следующую минуту Кожанов сам ответил на свои вопросы:
— Наверное, я зря сомневаюсь. В душе я на сто процентов уверен — справятся наши ребята с такими нагрузками, иначе и быть не может.
Я слушал его, а сам думал, что уже с первых дней пребывания Кожанова на должности комиссара эскадрильи его неутомимая энергия и вера в людей сразу нашли отклик у всех летчиков и техников. И это было естественно, так как обязанности комиссара широки и многообразны. И чтобы справиться с ними с честью, необходимы советы и поддержка боевых друзей. Петр Павлович сумел найти прочную опору и помощь среди коммунистов и комсомольцев эскадрильи.
Комиссар продолжал:
— Нет, пусть будет трудно, но отступать нам нельзя. Главное — нужно постараться свести к минимуму потери летчиков и самолетов. Я должен признаться, что в свое время тоже чуть не стал жертвой собственной неосмотрительности и до сих пор не могу простить себе той оплошности. Это было в начале ноября 1941 года, вылетели мы звеном на штурмовку войск в районе Тихвина. Ведущим был майор Рождественский. Мы своевременно обнаружили автоколонну противника. Истребителей прикрытия не оказалось, и мы без помех трижды атаковали головную часть. Зажгли четыре фургона, уничтожили две автомашины с зенитными установками и, довольные успехом, на высоте трехсот метров полетели домой.
Далеко позади осталась линия фронта. Ничто, казалось бы, не предвещало опасности. Вот я и расслабился... Вдруг откуда-то сверху на нас навалилась четверка «мессеров». Не успели мы замкнуть злосчастный оборонительный «круг», как справа по мотору хлестнула очередь. Самолет затрясло, как в лихорадке, мотор чихнул два раза и замолчал. Пламя и черный дым поползли из мотора к кабине. Медлить нельзя. Резко потянул ручку управления. На остатке скорости набрал высоту метров четыреста и, закрыв левой рукой лицо от огня, выбросился из самолета. Парашют раскрылся буквально над верхушками деревьев. Вот и ношу с тех пор на лице и руках рубцы ожогов как напоминание о необходимости постоянного внимания.
После того боя я твердо усвоил: поднялся в воздух — вращай головой на 360 градусов! Заметил противника первым, значит, ты уже в более выгодном положении. Есть время подумать, рассчитать, подготовиться и атаковать так, как нужно тебе. Ну а проморгал — сам становишься мишенью, да к тому же ставишь под удар не только себя, но и товарищей. Урок тот горький запомнил на всю жизнь.
Длинные вечера и ясные короткие февральские дни пролетели быстро. Упорная учеба давала свои положительные результаты. По нашему примеру и в других эскадрильях начали проводить занятия. Штаб полка развернул наземную радиостанцию, создал два пункта визуального наведения истребителей: один — в Кобоне, второй — на линии фронта в полосе 54-й армии, где во второй половине февраля действовал наш авиационный полк. В это время Ладожский район ПВО на ледовой трассе — остров Зеленец — впервые развернул радиолокационную станцию «Редут-59». Данные о целях стали поступать прямо на КП полка и пункты наведения. Но все это пока были дела наземные, подготовительные, организационные. А воздушные схватки с «охотниками» над линией фронта и ледовой трассой в большинстве продолжали оставаться оборонительными.
Оказалось, что на деле не так-то просто отказаться от привычки вести бой в плотных боевых порядках, выработанной годами, и освоить систему ближней и дальней осмотрительности с учетом повышенных скоростей истребительной авиации и быстротечности маневренного боя.
С улучшением погоды фашистские «охотники» на Ме-109Ф стали частыми «гостями» и над нашим аэродромом Выстав. Они прилетали, как по вызову, к взлету или посадке наших самолетов. Однако благодаря тому, что над аэродромом постоянно барражировали самолеты прикрытия, нам удавалось избежать больших потерь. Но этого было недостаточно. И мы, летчики третьей эскадрильи, перед каждым вылетом разрабатывали два-три варианта наступательно активного боя с «охотниками».
— Нам сейчас как воздух нужна убедительная победа,— сказал летчикам комиссар Кожанов перед одним из заданий.— И не просто победа, а показательная, психологическая, достигнутая на глазах у всего личного состава авиационного гарнизона...
12 марта рано утром полк подняли по тревоге. Командир авиабригады полковник Романенко поставил задачу: полковой группой с наступлением светлого времени нанести штурмовой удар по железнодорожной станции Мга, куда подошли для разгрузки три вражеских эшелона с войсками и боезапасом.
Ударную группу создали из первой и второй эскадрилий, группу прикрытия в составе шести самолетов составляла наша третья эскадрилья. Оставшиеся три самолета предназначались для прикрытия посадки в случае появления «охотников». Как правило, вести группу прикрытия должен командир эскадрильи. Но я принял другое решение.
Проработав задание, я задержал Кожанова и спросил:
— Я надеюсь, что ты, комиссар, понял, почему группу прикрытия ведет Байсултанов, твоя пара в середине, а моя замыкающая?
— Понял, понял,— ответил, улыбаясь, Кожанов.— Если нам удастся добиться внезапности массированного удара по Мге, противник этого не простит, и «охотники» постараются отквитаться, когда мы будем возвращаться на аэродром, особенно при посадке, то есть в тот момент, когда у нас фактически закончатся горючее и боезапас.
— Да, Петя, встреча с «охотниками» сегодня должна состояться, и вероятнее всего именно в конце задания в районе аэродрома. Поэтому прошу тебя, не просмотри «мессеров», обеспечь прикрытие группы на посадке, а сам садись последним. За меня не беспокойся. Я своей парой отстану от вас километров на восемь — десять. Лететь буду на 200—300 метров выше вас, боезапас на своем самолете сохраню, в том числе и реактивные снаряды. Ведомый тоже оставит половину пулеметного боекомплекта. Если ты первым завяжешь бой, веди его ложными атаками, на предельно малой высоте, а я помогу тебе сверху. Мне кажется, что «мессеры» жертвой изберут мою пару — отставшую от группы. Я же постараюсь навязать короткий бой в районе аэродрома. Но это тоже все планы...
Полковая группа истребителей И-16, почти прижимаясь к верхушкам деревьев, сделала обходный маневр и к объекту удара зашла со стороны вражеского тыла, чего явно фашисты не ожидали. Несколько десятков реактивных снарядов и пушечно-пулеметный огонь обрушились на противника с двух направлений в тот момент, когда все железнодорожные пути и подъезды к станции Мга были буквально забиты войсками, боевой техникой, платформами с боеприпасами, продовольствием, цистернами с горючим.
Сразу вспыхнуло более десятка пожаров, начались взрывы. К счастью, вражеских истребителей над объектом не оказалось, и наши эскадрильи, преодолевая плотный заслон зенитного огня, произвели повторную атаку с трех направлений, после которой пожары и взрывы охватили всю станцию.
Командир группы старший лейтенант Васильев повел самолеты через тылы врага к Малуксинским болотам, где мы и пересекли линию фронта. Фашистские истребители, поднятые на перехват, рыскали вдоль линии фронта, но обнаружить нас им не удалось.
Теперь мы с комиссаром были убеждены, что «охотники» спешат в район нашего аэродрома, рассчитывая нанести удар по почти беззащитным самолетам.
«Посмотрим, кто кого перехватит...» — подумал я и начал, как было задумано, вместе с ведомым отставать от группы, уделив особое внимание осмотру задней полусферы. И не напрасно. Километров двадцать не долетая до аэродрома, над лесом сзади себя обнаружил пару Ме-109Ф. Дистанция около двух километров. Качнув крыльями, дал сигнал ведомому (по радио переговоры в таком случае были запрещены), он повторил мои действия, что означало — «цель вижу».
Прослушивая эфир и наблюдая за «мессерами», понял, наша группа завершает посадку, а враги летят над лесом и дистанцию не сокращают. Значит, их замысел — быстрый догон и показательное уничтожение наших самолетов над собственным аэродромом. Ну что ж, этого момента я давно жду, ждет и вся третья эскадрилья.
Пора! Постепенно увеличиваю скорость и высоту. Вижу — задымили моторы «мессеров», переведенные на максимальную нагрузку для быстрого догона и атаки снизу. Внимательно слежу за сокращением дистанции и, достигнув центра аэродрома, делаю резкий, с предельной перегрузкой, левый боевой разворот для выхода в лобовую атаку.
Вот когда пригодились теоретическая подготовка и учет множества вариантов и расчетов на такой маневр!
Завершаю разворот с преимуществом высоты. Противник этого явно не ожидал и был вынужден принять лобовую атаку.
Оба «мессера», задрав желтые носы, пошли на меня, видимо рассчитывая, что я, оставшись без боезапаса, стану их легкой добычей. Да и отворачивать им уже было поздно. Крученые трассы пулеметно-пушечного огня потянулись к моему самолету. Ловлю в прицел ведущего «охотника», дистанция немного больше пятисот метров. Две секунды осталось на все — на жизнь и смерть. Машинально выжимаю общую гашетку трех пулеметов, и очереди пронизывают тонкое тело «мессершмитта», мелькнувшего ниже меня метрах в пяти. Опять бросаю самолет в боевой разворот. И выше себя впереди вижу уходящий вверх второй «мессер». Навскидку прицеливаюсь и пускаю ему вслед четыре РС-82. Черные шапки разрывов накрывают самолет врага, но он еще круче уходит в высоту.
Что такое? Противник, сделав петлю и ведя пулеметный огонь, пошел вниз, потом, продолжая стрелять, уходит на вторую петлю.
Неужели он намеревается дать бой в одиночку? Или хочет увидеть горящий самолет своего ведущего?
Сейчас дорога каждая секунда. Даю команду ведомому бить «мессера» внизу, а сам круто набираю высоту, чтобы встретить его в верхней точке его безумных петель.
На третьей и четвертой петле почти в упор стреляю по мотору и кабине самолета, ведомый атакует его снизу. Но вражеская машина каким-то чудом продолжает свой странный полет. И только тут понимаю, что у «мессера» безвыходное положение: видимо, осколками реактивных снарядов заклинило рулевое управление и повреждена система огня.
На выходе из четвертой петли «мессер» зацепил за макушки елей возле стоянки нашей эскадрильи и рухнул в снег на небольшой полянке. Летчик выскочил из кабины, падая и поднимаясь, побежал в сторону леса, прямо к нашим самолетам. Сообщив об этом по радио, мы произвели посадку.
Победный бой произошел на глазах всего гарнизона, под громкие крики «ура». Сбылась мечта и стремление гвардейцев третьей эскадрильи — первыми сбить неуловимых «охотников».
Подруливаю к стоянке. Меня встречают летчики, техники, почти весь наличный состав эскадрильи. Среди них — комиссар. Он прыгнул на плоскость самолета. Я протянул из кабины руки, и мы молча крепко обнялись, как родные братья после долгой разлуки.
Через четверть часа механики принесли мертвого фашистского летчика. Сил у него хватило только отбежать от самолета. Он умер от ран, полученных в воздухе. Потом мы все вместе подошли к месту, где догорали остатки первого самолета. Затем осмотрели изрешеченный осколками и пулями самолет ведомого, на фюзеляже и киле насчитали 26 знаков — количество сбитых им самолетов. Судя по обозначениям, многие из них принадлежали другим странам, сражавшимся против гитлеровской Германии.
Значит, роль «охотников», летающих на лучших истребителях, выполняют самые опытные питомцы Геринга.
Поэтому наш долгожданный бой стал как бы переломным: он заставил поверить в свои силы каждого летчика.
Наша победа совпала с начавшейся 12 марта наступательной операцией на Любань с целью прорвать блокаду Ленинграда на восточном направлении. И штурмовой массированный удар по скоплению войск и техники на станции Мга стал хорошей поддержкой войскам в первый день наступления. Но главное было впереди.
В середине дня полк получил задачу: с воздуха прикрыть войска 54-й армии в районе Малукса. На это ответственное задание полетела первая эскадрилья. Михаил Васильев, прибежавший поздравить нас с победой над «охотниками», попросил пару «ишачков» для усиления его группы и страховки от атак «охотников».
— Хочу построить боевой порядок в три эшелона и схватиться с «мессерами» и «юнкерсами» над линией фронта. Пора нам, гвардейцам, и там показать настоящую силу.
— Ну что, комиссар, поможем? — обратился я к Кожанову.
— Конечно, поможем. Предлагаю временно откомандировать коммунистов: штурмана Анатолия Кузнецова и командира звена Володю Петрова. Эта пара будет сильнее любой четверки.
— Хорошо, Михаил Яковлевич,— ответил я старому боевому другу.— Через десять минут они придут на проработку задания. Желаем боевого успеха.
...И действительно, Васильеву удалось провести второй стремительный и показательный бой. Он двумя группами верхних эшелонов сковал боем истребителей прикрытия, а сам четверкой врезался в строй бомбардировщиков. Сбил три Ю-88 на глазах немецких и наших войск и без потерь привел эскадрилью на аэродром.
За полдня противник потерял пять самолетов, а мы — ни одного. Такого успеха у нас еще не было.
Под вечер подняли дежурное звено второй эскадрильи на перехват разведчика Хш-126, корректировавшего артогонь противника по автоколоннам на ледовой трассе.
И при выполнении этого задания летчики проявили незаурядное мастерство. Для атаки «хеншеля» они зашли со стороны вражеского тыла, тем самым отрезав ему путь к отступлению, и с первого же захода снарядами РС-82 зажгли фашистский самолет, доведя счет сбитых за день самолетов противника до шести.
— Настал наконец долгожданный день,— сказал Кожанов, когда мы вечером шли на полковой разбор.— Можно и мне, комиссару, слушать разбор с поднятой головой, да и всем пилотам открыто смотреть в глаза.
Полковой разбор был деловым и поучительным. Действиям нашей эскадрильи была дана высокая оценка. Отметили организацию интенсивной учебы, создание учебной базы и как результат — подъем боеспособности эскадрильи и конечно же первые сбитые морскими летчиками вражеские самолеты-«охотники».
Слушая похвалу в адрес эскадрильи, я подумал: «Как вовремя комиссар наладил боевую учебу и как быстро она дала результаты!»
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
