 |  |
| |||||||||||||||
Штурм отбит | |||||||||||||||||
ДЕНЬ ЗА ДНЕМ 
1941 Штурм отбит |  Написать письмо |
Из книги: Подвиг Ленинграда. Документально-художественный сборник. М., Военное изд-во МО СССР, 1960
Всеволод Азаров
Кронштадт ведет бой
Мы еще на Неве, но в лицо уже бьет настойчивый сильный ветер Балтики. Справа над гранитным парапетом виден бронзовый, потемневший, 'Словно от зноя и штормов, памятник славному мореплавателю Крузенштерну. Позади остались ростральные колонны Васильевского острова, украшенные фигурными форштевнями старых кораблей.
Взморье. Синие волны с белыми гребешками подкатывают к бортам корабля, из Петергофа доносится музыка. Самсон раздирает пасть льва, сверкающая хрустальная струя взлетает в небо. Но вот исчезают фонтаны, деревья в темно-зеленой листве. Море меняет тона, оно уже не синее, а чугунно-темное, таящее в себе непокорную большую силу. Совладать с ним - задача достойная самых смелых и выносливых.
Мимо стремительно проносится торпедный катер... Он как бы летит над водой, вскипающей пеной. Скоро Кронштадт...
Я бывал здесь в предвоенные годы, служил в ледяную зиму 1939/40 года. Но всякий раз, когда приходилось вновь навещать город-крепость, я волновался, как при первой встрече.
В конце июля 1941 года Политуправление Краснознаменного Балтийского флота перевело меня из газеты "Красный Балтийский флот" в Кронштадтский укрепленный сектор для организации многотиражной газеты. После Таллина, находившегося тогда на переднем крае военных событий, Кронштадт сперва показался тылом. В Таллине с аэродромов, соединений торпедных катеров и подводных лодок шли вести о новых боевых схватках. Матросские отряды уходили с кораблей в морскую пехоту... В газете мы работали оперативно, воспевали героизм моряков, хлестали фашистов огнем сатиры в "Балтийской полундре", выпускали, по примеру легендарных "Окон Роста" Маяковского, плакаты со стихотворными подписями "Бьем". В Кронштадте мне очень не хватало фронтовых друзей: души "Полундры" художника Льва Самойлова, моряка - поэта Юрия Инге.
Улицы Кронштадта были залиты солнцем. Рядом с новыми домами возвышались бурые от времени здания старинной кладки. В Школе оружия молодые флотские специалисты отрабатывали тактику и оружие пехоты, со стальных громад линкоров, стоявших на рейде, доносились сигналы боевых тревог.
В парке на Советской играли дети. У здания райкома партии теснились немолодые люди. Здесь были участники штурма Зимнего, красногвардейцы и красные партизаны, рабочие Морского завода, отставные военные моряки, педагоги. Сегодня они вступали в Народное ополчение. 'Снова, как в гражданскую войну, когда партия посылала их на защиту завоеваний революции, повторяли они сегодня клятву - "Мы из Кронштадта!"
Нет, Кронштадт не был тыловым городом. Его броня и могучее боевое сердце, его форты держались наготове.
Тишина и медовый запах цветов не могли обмануть. Фронт приближался к Ленинграду.
Политотдел Кронштадтского укрепленного сектора расположился в обшарпанном старом доме. Говорят, что здесь в начале века жил священник Иоанн Кронштадтский.
К Кронштадту беспрерывно пытались прорваться вражеские самолеты. Зенитчики фортов объявляли одну за другой тревоги. Я помню, какое было на форту ликование, когда посты наблюдения подтвердили, что "юнкере", сбитый огнем зенитной батареи, упал в воду. А на батареях главного калибра днем и ночью проводились учения. Дальномерные посты четко давали дистанции, снаряды били прямо в щиты, отведенные далеко в море.
22 августа наша газета напечатала обращение ко всем трудящимся города Ленина. Оно начиналось словами: "Над нашим родным и любимым городом нависла непосредственная угроза нападения немецко-фашистских войск..." С пачкой свежих газет ранним утром пришли мы на катере на один из отдаленных фортов. Товарищи собрались на митинг. Сомкнуты губы, суровы глаза комендоров. Звонко раскатываются под сводами каземата слова обращения, зачитываемые военкомом, бетон и сталь не приглушает их, а как бы сжимает, делает еще резче и тверже. Младший сержант, командир орудия, снимает с головы каску. Свежий ветер треплет пшеничный вихор. Моряк говорит: "Я ленинградец! На Обуховском заводе работали мой дед и отец. В гражданскую войну отец погиб, защищая Красный Петроград. Сегодня, как и тогда, решается судьба Ленинграда, судьба Родины. Будем верны заветам отцов и дедов. Защитим любимый Ленинград!"
После митинга три артиллериста-комсомольца подали заявление с просьбой принять их в партию.
"Клянусь перед партией, что буду драться, пока бьется сердце, пока руки будут держать винтовку. Отдам все силы для победы над врагом", - написал в своем заявлении сын героя-обуховца.
Мы понимали, что в Таллине положение тяжелое. Газета "Красный Балтийский флот" доходила теперь в Кронштадт оттуда с опозданием и большими перебоями.
Как там мои друзья?
В августовскую темную ночь нас собрал начальник политотдела. Мне сообщили в штабе - нами оставлен Таллин. Корабли Балтийского флота с боем прорываются в Кронштадт.
В эту и следующую ночь в городе-крепости не спали. Было ясно, что фашисты попытаются всеми имеющимися в их распоряжении средствами: торпедами подводных лодок, минами, бомбами самолетов - уничтожить ненавистный им Балтийский флот. Ведь, если он прорвется в Кронштадт, силы осажденного города Ленина возрастут. Мы читали сводки радиоперехвата: "Блестящая победа германского флота. Коммуникации для Балтийского флота закрыты. Ни один корабль не будет пропущен в Кронштадт..."
Фашисты под вопли фанфар передавали о торпедировании флагмана - крейсера "Киров". Не хотелось, нельзя было этому верить.
29 августа во второй половине дня кронштадтцы увидели на горизонте дымы. Весть донеслась в дома и на корабли, в учебный отряд и в .госпиталь... Возвращался в родную базу флот, который фашистская пропаганда объявила погибшим. Вот, минуя боковые заграждения, на большой рейд вышел могучий красавец - крейсер "Киров". Показались миноносцы, за ними транспорты. На палубах темно от голов. Товарищи выносят на палубу раненых. Мы еще не различаем лиц, не знаем, все ли друзья вернулись. Горны играют "захождение".
На палубе минного заградителя, бывшей императорской яхты "Штандарт", в торжественном строю стоят моряки. Впереди старый кадровый русский офицер - командир минзага Мещерский.
У кронштадтских пирсов становится тесно. Около двухсот боевых кораблей и транспортов вырвалось из огненного ада, где гибель казалась почти неминуемой. В Кронштадт возвратилось боевое ядро кораблей Краснознаменной Балтики. Но многих вымпелов и тысяч людей нет. Рассказывают о подвиге миноносца "Яков Свердлов". Когда там увидели торпеду, посланную фашистской подводной лодкой в крейсер "Киров" и готовую неминуемо поразить его, моряки эсминца повернули бортом к смерти, приняли ее удар на себя.
Не хватает мест в кронштадтском госпитале. Моряков с потонувших кораблей размещают в экипаже, в Школе оружия, Подплаве.
29 и 30 августа я побывал во всех этих местах. Но тех, кого искал, там не было. Погибли дорогие друзья Юрий Инге и совсем молодой поэт - краснофлотец Вася Скрылев. Ушел на дно со своим транспортом моряк дальнего плавания, брат жены, Павел Молдаван. Всякий раз была ниточка надежды, находились участники перехода, которые видели моих друзей за миг до катастрофы целыми и невредимыми. Нет, говорили мне уверенно, они не могли погибнуть. И я искал, искал...
В начале сентября положение под Ленинградом круто изменилось к худшему. Фашисты вышли к Неве у Ивановских порогов. Захвачены пригороды Ленинграда - Пушкин, Красное Село.
Как больно сознавать, что священные для нас места, где воспитывался, творил молодой Пушкин, тенистые рощи, уютные улицы, испоганены ненавистным врагом...
Теперь мы выпускаем газету кронштадтских артиллеристов втроем, с редактором, старшим политруком Семеном Миновичем Федоренко и краснофлотцем Антиповым, работавшим в радиогазете одного из фортов. Утверждено и название газеты - "Ленинец".
С любовью продумываем, каким должен быть клишированный заголовок. Ленин с простертой рукой на фоне знамен. Передовая - "Огнем сокрушим врага". Под ней лозунг:
Ленинград! Город-крепость, город-герой
Не повергнуть фашистам во тьму.
Мы - твои сыновья, мы гордимся тобой,
Мы тебя не сдадим никому.
Нет, мы не думали в то время, что этот листок с пометкой "По прочтении уничтожить" будет когда-то выставлен в Военно-морском музее как реликвия Великой Отечественной войны.
Дни, когда собирался, правился, печатался материал этих маленьких листков, были трагедийно суровы. Фашистские войска при мощной поддержке танков и артиллерии вырвались клином к Финскому заливу и захватили Петергоф, Стрельну, Урицк. Гитлеровцы заняли хорошо знакомые, родные ленинградцам прибрежные места протяженностью в 20 километров. Они тянутся от Монплезира и Большого Каскада Петергофского дворца до юго-западной окраины города Ленина.
Но наш приморский Ораниенбаумский плацдарм с его мощными фортами Красная Горка и Серая Лошадь оставался по-прежнему несокрушимым.
Как изменился Кронштадт за эти дни! Он словно сбросил защитный камуфляж осеннего золота, бирюзы, темно-зеленой листвы, обнажив стальные плиты брони и циклопическую, багряную петровскую кладку цейхгаузов и бастионов.
Звонко отдаются шаги молодых кронштадтцев, бойцов морской пехоты, шагающих по старинным чугунным плитам Якорной площади. Это Кронштадтское вече. Здесь выступали пламенные балтийские комиссары. Здесь слушали тысячи военморов в декабре 1919 года товарища Калинина. Он говорил: "Кронштадт - ключ Петрограда. И поэтому вполне естественно, что каждый рабочий, каждый красноармеец, каждый матрос должен постоянно чувствовать и думать, что он здесь находится на самом почетном и вместе с тем самом ответственном посту... Только тогда и бывает велика революция и только тот народ бывает великим, который преодолел огромные препятствия, который поборол сильнейшего врага, только подвиг такого народа записывается золотыми буквами в истории". Я нахожу эти строки в комплекте "Красного Архива", хранящегося в Кронштадтской морской библиотеке. Это замечательное книгохранилище, берегущее бесценные материалы по истории русского флота. Рядом склонился над материалами коренастый моряк с нашивками бригадного комиссара и орденами Ленина и Красного Знамени на кителе. История и нынешняя смертельная борьба перекликаются. Вот почему Всеволоду Вишневскому для его публицистической работы, так же как и мне для газеты, понадобилось в этот грозный, просвеченный солнцем и голубизной кронштадтский день сидеть за библиотечным столом. Звенят стекла, сыплется штукатурка, стены дрожат от близких разрывов. Фашистская артиллерия бьет по Кронштадту. А вот и ответный могучий голос артиллерии главного калибра. Линкоры "Октябрьская революция", "Марат", форты... Не по зубам фашистам этот огневой "орешек"!
Участились воздушные тревоги. Все небо покрывается алой рябью зенитных разрывов. А где-то на высоте тянутся белые следы "юнкерсов".
В Петровском парке, в саду вдоль Советской, вырыты неглубокие убежища. Но спускаются в них с неохотой, да и толку в том мало. Замечаю с грустью, что в Кронштадте много не вывезенных в тыл детей.
Обстрел прекратился. Перед тем, как отправиться на форты, навещаю расположенную на базе подплава редакцию "Дозор". Там работает Александр Крон. Мы соревнуемся с ним в несвойственном нам жанре - я пишу сатирические стихи "Приключения старшего краснофлотца Клотика", Крон - раешники, подписанные псевдонимом "Дед водяной". Часто помещаются в его газете стихотворения замечательного поэта, штурмана подводной лодки Алексея Лебедева.
...Как хорошо в Петровском парке. Дорожки его усеяны золотистой, шуршащей листвой. Бронзовый Петр неукротимыми, зоркими глазами глядит в море. На постаменте надпись: "Оборону флота и сего места держать до последней силы и живота, яко наиглавнейшее дело".
Катер ждет у пирса...
Северный форт, куда мы попадаем, похож на закованного в броню великана. Волны разбиваются о гранитные глыбы основания старинной пристани. Решетка из чугунных пушек. Вековые бастионы, древние, необычно широкие в проемах стены.
При царизме в этих казематах томились борцы за свободу. Сюда, гремя кандалами, входили под конвоем участники Севастопольского, Свеаборгского, Кронштадтского восстаний 1905-1906 годов. Там, где стоят возле орудий расчеты, пятнадцать шагов вправо, пятнадцать шагов влево - вышагивали часовые.
Революционные матросы, томившиеся в казематах годами, завещали балтийцам сражаться за добытую в 1917 году свободу.
Звонко разносится сигнал боевой тревоги. На командный пункт докладывают: "Батарея к бою готова!"
Капитан Григорий Алексеевич Астахов проходит быстро вдоль фронта нацеленных орудий, готовых к бою расчетов. У пушек старые, обстрелянные не раз, воины. Бок о бок с ними только что присланная из учебного отряда молодежь, принимающая сегодня боевое крещение.
Форт стоит на огневой вахте у северного берега залива. Недавно, когда фашисты наступали на Белоостров, они попытались навести через реку Сестру переправу. Наше армейское командование запросило у балтийцев "огонька". Заговорил главный калибр форта. Вскоре с берега сообщили: "Переправа разрушена. Противник отступил". Поддержанные нашим огнем, армейские части выбили 5 сентября финские войска из Белоострова и удерживали его вплоть до 11 сентября. В тот день, когда мы были на форту, одна из его батарей вступила в поединок с батареями противника. Старшина комендоров старший сержант Логинов носит здесь имя артиллерийского "бога". Он попросил у Астахова разрешение "обстрелять" молодого матросика, замочного из нового пополнения.
- Добро! - Логинов передает в рупор приказание. Командир орудия Воробьев взмахивает красным флажком. Новичок, взволнованный и гордый, дергает шнур. Залп следует за залпом. Астахов, скупо усмехаясь, наблюдает, как привыкает к канонаде молодой матрос. Задание выполнено. Наблюдательная вышка, с которой фашисты корректировали огонь по Кронштадту, получила четыре прямых попадания. Раздосадованный враг открыл ответный огонь по форту.
Фашистские снаряды падают вразнобой - то не долетают, то перелетают через нас. А корректировщики уже успели запеленговать вражескую батарею.
"Батареей!"... Тишина. Слышен крик чаек над волнами. Короткое слово - "Огонь!" - и воздух содрогается от грохота.
На берегу наш корректировщик. Командир слышит в трубку телефона его взволнованный, прерываемый разрывами голос:
- Меня не накрой. Я рядом с фашистами!
И снова залп. Медные гильзы не успевают еще со звоном коснуться бетона, а отовсюду уже несется: "Орудие к бою готово!"
Над берегом, захваченным врагом, в мглистой дымке поднимаются белые облачка разрывов.
- Ваши попадания точны, - докладывает корректировщик. - Фашистская батарея выведена из строя!
"Дробь, - несется по проводам приказ с командного пункта. - Прочистить, смазать орудия!"
В короткие промежутки между огневыми атаками люди на форту умеют и пошутить, и помечтать. Целая экспедиция отправляется на шлюпке за свежей рыбкой, оглушенной немецкими снарядами, упавшими в воду. Это неплохое прибавление для стола, начавшего уже оскудевать. В ленинской комнате, в многослойной толще камня и стали, - веселое оживление. Здесь выпускается очередной номер "Боевого листка". Рядом - моряки с волнением слушают беседу военкома о положении на Ленинградском фронте. На форту замечаешь, как рождается содружество московских, орловских, тульских, харьковских ребят, защищающих теперь Ленинград.
В эти короткие минуты передышки артиллеристы на форту замечают и то, как прекрасно охваченное закатным заревом море. Они дорожат каждой веточкой, каждым листком немногочисленных деревьев, выросших на этой гранитной гряде.
Сорвало ветром лист червонный,
Нам дорог одинокий клен.
Среди суровых бастионов
Он сотней залпов опален.
Здесь пробегает после боя
Зенитчик или комендор...
В листке, шуршащем под ногою,
В нем наше русское, родное -
Всех парков, всех лесов простор!
...Поздно вечером возвращаюсь в Кронштадт. По улицам, освещенным скупым блеском луны, шагают патрули. Сотни глаз бдительно следят, не мелькнет ли где предательская полоска света, не прокрался ли в город-крепость фашистский лазутчик.
В этот день, рассказывают товарищи в редакции, над Кронштадтом летали вражеские самолеты, сбрасывали листовки с угрозой превратить "Ленинград в поле, а Кронштадт в море". Позднее нам стало известно, что это не просто бахвальство, а популярное изложение директивы Гитлера, сформулированной в приказе верховного командования фашистскими вооруженными силами: "Фюрер снова решил, что капитуляция Ленинграда, а позже Москвы не должна быть принята даже в том случае, если она была бы предложена противником".
Но Ленинград и Кронштадт, так же как и Москва, и не собирались капитулировать перед врагом. Обстрелы осадной артиллерии, массированные налеты авиации не смогли поколебать стойкость защитников Ленинграда и его могучего флотского форпоста.
В критические сентябрьские дни, когда за Нарвской заставой ленинградцы строили баррикады, на главную базу Балтийского флота были обрушены массированные звездные налеты фашистской авиации.
Мы только что закончили печатание очередного номера "Ленинца", когда завыли сирены воздушной тревоги. Рядом с политотделом Кронштадтского укрепленного сектора расположен жилой дом. В его подвалах - женщины, старики, дети. От прямого попадания такое укрытие вряд ли защитит, да и как-то неловко нам, людям в военной форме, там находиться. Мы выбрались на крышу. Небо почернело от летящего со всех сторон фашистского коршунья. Море зенитного огня вздымалось над Кронштадтом. В облачном с голубыми просветами небе в этот солнечный осенний день на всех ярусах кипела ошеломляющая, стремительная битва. С воем обрушивались на остров и кипящую синеву рейда пикирующие бомбардировщики. Вот пронеслись им вдогонку наши "чайки". Но их мало! Зенитный огонь нарастает. Осколки барабанят по крыше. Тьмою и пламенем заволокло центр Кронштадта. В гавани, в районе Морского завода, раздаются мощные удары, рвутся бомбы.
Там линейные корабли "Октябрьская революция" и "Марат", крейсеры, миноносцы, подводные лодки. Засевшие на южном берегу фашисты уже не раз чувствовали силу линкоровских "гостинцев". Теперь враги хотят сквитаться. В этот день фашистской авиации благодаря нашей стойкой зенитной защите не удалось нанести .флоту большого ущерба. Был поврежден лишь один миноносец. Имелись жертвы в городе.
Перед вечером я отправился к товарищам на Советскую, 43 в Дом флота. Здесь же во дворе помещался корреспондентский пункт газеты "Красный флот". Признанным старшиной военных корреспондентов-писателей был сражавшийся на Балтике уже третью войну Всеволод Вишневский. Он был собран, решителен, оптимистичен и трезв в прогнозах!
Мы сидели в полумраке одной из комнат. Света в тот вечер в Кронштадте не давали, так как в результате налета во многих концах города были оборваны провода.
Говорили о том, что видели в городе. С болью рассказывал Всеволод Витальевич о мичмане, прибежавшем после налета в дом, где он жил. Дом был разрушен, убежище завалено. Моряку сказали, что там его дети, жена. Вместе с другими начал он разрывать вход. Жену и дочку он нашел мертвыми. Двоих ребят, тяжело раненных, но еще живых доставил в госпиталь. А сам вернулся в часть.
Вишневский говорил о том, что в газетной публицистической работе надо отбросить всякую выспренность, декламацию, писать сурово, конкретно, а главное - правду. Надо глядеть вперед. Страна к зиме обучит и поднимет миллионы людей. Промышленность даст новое снабжение. Эта война будет трудной и долгой.
Я возвращался по улице, засыпанной стеклом и битым кирпичом. В темноте копошились тени, это рабочие бригады чинили водопровод, исправляли проводку.
Тоненький лучик фонаря ткнулся в мое служебное удостоверение. Внимательные глаза скользнули по лицу. "Проходите!"
На другой день звездный налет повторился. Установка противника ясна - вывести из строя крупные корабли. Над Кронштадтом свыше двухсот фашистских самолетов. Сорок бомбардировщиков один за другим пикируют на линкор "Марат". Им наперерез самоотверженно бросается небольшая группа наших истребителей. Матросы у раскаленных от беспрерывного огня зениток подняли над линейным кораблем пылающую завесу. Они видят, как отрываются от "юнкерсов" черные бомбы. В ушах грохот, нестерпимый усиливающийся свист. Столб огня взлетает из расколотой палубы. Гигантская, выше корабельных надстроек, волна вздымается вместе с обломками и людскими телами. Мостики и надстройки, орудийная башня, сотни моряков, стоявших по боевому расписанию на постах в задраенных отсеках, вся носовая часть "Марата" уходит в эти роковые мгновения на дно. Ревущая вода стремится в расколотые переборки. Ослепленные, обожженные моряки на уцелевшей части линкора борются за его живучесть. И что самое поразительное: смертельно раненный корабль и его люди продолжают сражаться.
Это черный день Кронштадта. Но фашистским убийцам не уйти от возмездия. Один из наших маленьких самолетов-истребителей бросается наперерез "юнкерсу" в самую гущу зенитного огня. Давя и прижимая бомбардировщик, истребитель поджег его и сбросил в воду.
Вскоре на кронштадтском аэродроме мы встретились с этим летчиком. Николаю Губанову тогда еще не исполнилось двадцати лет. Вряд ли поверил фашистский ас, если бы ему сказали, что его собьет этот худенький юноша, недавний воспитанник детского дома. Советская власть дала Губанову все: она спасла его от беспризорщины, обучила труду, открыла красоту музыки, поэзии. Тогда, во фронтовой землянке, Губанов неожиданно заговорил со мной о "Мцыри". Оказалось, что он знает поэму Лермонтова наизусть, что это самое любимое им произведение. Наверное, когда-то Коля и сам походил на дикого волчонка Мцыри. Когда я спросил Губанова, кто дал ему внутреннюю закалку, воспитал характер, молодой летчик назвал два имени. Первое - Елизавета Григорьевна Тихомирова, его воспитательница. Она помогла мальчику найти свое место в жизни. Второй... Лицо Губанова потемнело... "Второе - Сергей Михайлович Боровских, мой учитель и старший друг. Сколько раз мы с ним здесь, вот на этих нарах беседовали. Он рассказывал о сыне Шурике, о двухлетней дочери. В последний раз мы с ним летали на штурмовку. Он шел ведущим в первом звене. Внизу, на развилке дорог, заметили моторизованную пехоту. Я ясно видел, как провел Боровских рукой по усам, это была его всегдашняя привычка перед тем, как идти в атаку. Он спикировал раз, второй, третий. Вдруг самолет покачнулся. Боровских был подбит с земли разрывной пулей".
Губанов достал из планшета листок, протянул его мне: "Дорогие друзья и товарищи моего мужа, вы также и мои друзья. К вам обращаюсь с сердцем, разрывающимся от горя, с глазами полными слез. Отомстите за Сережу, отомстите за нашу разбитую жизнь. Мстите за сирот и вдов".
"Мы открыли счет мести за Сергея Боровских, - продолжал Губанов. - Сегодняшний "юнкере" также вписан в этот счет..."
В следующие дни в Кронштадте хоронили маратовцев. Мы хотели отдать долг памяти нашего товарища, редактора линкоровской газеты, комиссара зенитчиков Иоганна Зельцера, также погибшего на "Марате".
Военный моряк, он стал литератором. "Моряки", "Подводная лодка Т-9", "Искатели счастья" - таковы названия наиболее известных фильмов, снятых по его сценариям. Мускулистый, крепкий, от него веяло здоровьем. Трудно было представить, что Вани Зельцера уже нет с нами. По боевой тревоге он поднимался к зенитчикам на фок-мачту. Во время взрыва Зельцера вместе с подъемником, в котором он находился, швырнуло в море. Там он и был позднее найден, в кителе с ввинченным орденом Красной Звезды. Незадолго до своей гибели Иоганн писал родным: "Не знаю, доходят ли к вам мои письма, знаете ли вы о нашей жизни. Кругом - насколько глаза видят - пожарища! Выйдешь ночью на палубу, смотришь, смотришь без конца. Смотришь и запоминаешь. За все враги заплатят сполна. Положение наше серьезное, но мы знаем всю суровую правду и будем биться до конца. Может быть, мне не придется больше увидеть вас, знайте, буду драться до последнего, пока будет теплиться сознание и я смогу действовать. Часто задумываюсь над тем, что мало сделал. Мало, не знаю, останусь ли я в памяти нашего поколения, но в памяти детей я, наверно, останусь. Воспитай их так, чтобы любовь к Родине, к нашим коммунистическим идеям была для них выше всего остального. Помните меня, я вас очень любил".
Кронштадт погребает своих погибших и ведет в битву живых. На удар он отвечает двойным, тройным ударом, по-ленинградски, по-балтийски! "Марат", оправившийся после смертельного ранения, снова бьет по врагам огнем своих башен.
Осень в Кронштадте кончается. Облетают последние листья кленов, дубов Петровского парка. Метет белая крупка. Ледяное дыхание Балтики уже сейчас, в октябре, прохватывает врагов до костей.
Кронштадт готовится к суровой, осадной зиме. Воздушные тревоги, обстрелы...
Тщетно навещаю я почту в ожидании писем от отца, матери и брата. При переводе сюда, не зная еще полевой почты, я телеграфировал родным на Украину адрес "до востребования".
У окошка очередь. Одни отходят счастливые с долгожданными письмами, другие - угрюмые, разочарованные. Вероятно, и меня ждет такая участь. Огромное пространство от Балтийского до Черного моря в яростном пламени фронтов разделяет нас... Мне подают большую, на двух листках телеграмму. Вглядываюсь в слепой машинописный текст: "Волнуемся... сообщаем полевую почту брата..." Телеграмма шла долгим, кружным путем. Город, из которого она отправлена, вот уже четыре дня у фашистов.
...Снова на форту. Горе, общая боль роднит людей. Беседую с командиром батареи. Недавно он получил письмо от жены младшего брата, бежавшей из мест, занятых врагом. Лейтенант узнал, что его старой матери и жены второго брата-летчика нет в живых. Проведав, что они родные красных командиров, эсесовцы связали женщин, втолкнули в родной дом и сожгли. Люди батареи любят своего командира, делят с ним его несчастье. Раскрываю дневник боевых действий. "13.01 - открыл огонь по батарее, обстреливавшей форт. 13.07 - фашистская батарея подавлена. На другой день - открыли огонь по скоплению войск. Прямое попадание в дом, где расположен штаб. На третий день - разгромлена автомотоколонна..." И так каждодневно.
В полночь на форту опять сыграли боевую тревогу. Ночь переговаривалась гневными, громовыми голосами орудий с кораблей, фортов, выстрелами зениток, ударами сброшенных фашистами бомб.
Небо пересекали яркие трассы пуль. Вот где-то над Ленинградом вспыхнул красный вихрь пожара, но скоро пропал, словно прихлопнутый гигантской ладонью.
- Молодцы в городе, быстро тушат, - тихо сказал своему товарищу сигнальщик.
Фронт рядом - в испещренном вспышками черном небе. Артиллеристы у своих орудий ждут нового приказа открыть огонь.
| < Предыдущая страница | Оглавление | Следующая страница > |
