Успех боевых действий балтийских подводных лодок первого эшелона вынудил командование группы армий «Север» издать директиву о серьезной угрозе морским перевозкам. Немецко-фашистское морское командование решило перевести часть своих кораблей противолодочной обороны с Северного и Норвежского морей на Балтику, а до прихода их привлечь для борьбы с советскими подводными лодками все имеющиеся силы флота, включая даже учебные корабли, временно прекратив обучение подводников.
Между тем давно ли немецко-фашистские «морские авторитеты» хвастливо заявляли о том, что-де «скорее английские подводные лодки смогут прорваться в Балтийское море через датские проливы, нежели советские подводные лодки выйдут из Кронштадта». Они риторически вопрошали: «Как командование советского флота подготовит такие серьезные походы? Как оно сможет произвести в голодном и замерзшем городе должный ремонт? Как снабдит экипажи для автономных длительных плаваний топливом и провиантом? Где найдутся люди, способные решиться на такой подвиг?» И «авторитеты» безапелляционно заключали: «Пока наши армии остаются на занятых рубежах, нечего и думать, что советские подводники выйдут в море. Балтийских подводников надо снять со счета».
Однако на Балтике действовали именно советские подводные лодки. Краснофлотцы, старшины, командиры вместе с рабочими блокированного Ленинграда ремонтировали и доковали лодки под артиллерийскими обстрелами. Мерзли, голодали, но свою задачу выполнили отлично. Лодки выходили в море и возвращались с победами, умножая славу отечественного флота.
Что бы теперь, задним числом, ни писали западногерманские реваншисты, уже тогда уверенность врага в эффективности и непреодолимости своих оборонительных рубежей рухнула. Фашисты принимали срочные меры по усилению охраны коммуникаций и непосредственной обороны конвоев. Они продолжали постановку мин на рубеже к югу от Гогланда. Минный интервал уменьшился до 25 метров. Противник усиливал также минное заграждение к северо-востоку от Гогланда. Первая флотилия германских катерных тральщиков, финские сторожевые суда создали новое минное поле на маршруте советских кораблей между Шепелевским маяком и островом Сескар. Кроме того, противник увеличил в Финском заливе число сторожевых и поисковых кораблей, усилил дозорную службу в устье залива и на узлах коммуникаций. Вражеские транспорты начали ходить только в составе конвоев под охраной противолодочных и других кораблей, а также авиации. Наконец, для борьбы с советскими подводными лодками в Финском заливе были развернуты финские и немецкие подводные лодки.
Все эти ответные мероприятия противника сильно затрудняли боевую деятельность, наших подводников. Проход Финским заливом стал еще сложнее и опаснее; редко какая из лодок не встречала мин на своем пути в Балтику или обратно, участился подрыв на антенных минах («Щ-407», «Щ-323», «Щ-310»). Число встреч и боевых столкновений наших лодок с вражескими дозорными и поисковыми кораблями увеличилось, преследования стали более длительными, и резко возросло количество сбрасываемых глубинных бомб. Атаки против сильно охранявшихся транспортов были сопряжены с большими трудностями и риском.
Но меры, предпринятые противником, не остановили порыва подводников Балтики, не отвратили их ударов по фашистскому флоту.
Первой подводной лодкой второго эшелона была назначена «Л-3». Район ее действия намечался к западу от острова Борнхольм, включая и Померанскую бухту.
Для участия в подобных боевых походах подводные лодки типа Л были превосходно приспособлены. Они имели носовые торпедные аппараты, в корме — трубы для постановки мин. Сравнительно небольшие размеры в известной мере облегчали этим лодкам уклонение от противолодочных сил противника. В надводном положении это были могучие стройные корабли, и казалось, их корпуса принадлежат миноносцам, на палубах которых смонтированы еще не все надстройки.
Мы особенно дорожили в ту пору «Фрунзевцем», то есть «Л-3», так как по несчастью ее предшественница «Л-2», идя осенью 1941 года в составе отряда надводных кораблей, подорвалась на минах, всплывших после шторма и дрейфовавших на фарватере. Мы очень тяжело переживали эту потерю еще и потому, что вместе с «Л-2» погиб ее штурман — замечательный поэт-маринист Алексей Лебедев. Это был очень яркий человек, он гармонично сочетал в себе высокую морскую и поэтическую культуру. Родом из Суздаля, он происходил из учительской семьи. Окончил девятилетку, работал подручным слесаря, три года плавал юнгой и матросом на рыбацких судах. А когда исполнился 21 год, его призвали на военную службу. В Кронштадте Лебедева определили в школу радистов. Через два года командование флота рекомендовало его для поступления в Высшее военно-морское училище имени М. В. Фрунзе, где он проучился с 1936 по 1940 год. В финскую кампанию Лебедев проходил практику на эсминце «Ленин». Там он написал стихи о смерти Нахимова и циклы стихов, посвященных артиллеристам, минерам, машинистам и связистам корабля. Делалось все это для боевого листка.
Лебедев стремился стать подводником и готовил себя именно для этого поприща. Молодой поэт писал:
Ты видишь простор океанский,
Далекого солнца огонь,
К штурвалу тревоги и странствий
Твоя прикоснулась ладонь.
Развитие поэтического таланта Лебедева сопровождалось становлением его как боевого морского офицера.
В столбах огня дай полный ход,
Дай устремление торпеде.
Таким в боях идет к победе
Моряк, чья жизнь и сердце — флот.
Не могу назвать себя знатоком или даже страстным любителем поэзии. Но произведения Алексея Лебедева меня волновали, и я подумал, нельзя ли как-нибудь поберечь поэта. И все же понял, что оскорблю молодого лейтенанта, если не подпишу приказ о его назначении штурманом подводного минного заградителя «Л-2».
Увы, все кончилось трагически. Но успокаивает то, что поэтический вклад поэта Лебедева неотделим от вклада флотского офицера Лебедева в нашу победу.
С первых дней Великой Отечественной войны экипаж «Л-3» под командованием П. Д. Грищенко вел постановку мин заграждения у берегов противника. Люди этой лодки мужали в опасных и трудных боевых походах. В первые месяцы войны «Л-3» побывала на подходах к Данцигу, Мемелю, у Ирбена. Много тяжелых испытаний осталось позади. Теперь, отправляясь на левую позицию, экипаж знал, что может ожидать его в море.
Об уровне подготовки, политической сознательности и боевом духе экипажа лодки очень тепло отзывались писатели Леонид Соболев, Всеволод Вишневский, посетившие «Л-3» еще в начале войны. В 1942 году на лодке дважды был А. А. Фадеев. Он живо интересовался людьми корабля, и особенно его командиром П. Д. Грищенко, в котором увидел черты незаурядного человека, смелого бойца. Александр Александрович снова пришел провожать «Л-3» в Кронштадт, давая добрые напутствия военным морякам, к ним он был особенно расположен.
Лето в тот год было довольно жаркое, а преобладающие восточные ветры значительно понизили уровень воды в Невской губе. «Л-3» без запасов снабжения торпед и мин имела осадку такую же, как и на специальном лодочном фарватере, то есть никакого запаса чистой воды. Поэтому готовую «Л-3» пришлось выдерживать в Ленинграде почти две недели.
Около полуночи 10 августа «Л-3» в сопровождении базовых тральщиков и катеров МО вышла из Кронштадта. Боевой поход начался. На траверзе маяка Шепелевского в трале базового тральщика № 215 взорвалась мина, по-видимому поставленная катерами противника, которые были обнаружены накануне.
На рассвете лодка прибыла на Лавенсари и погрузилась до вечера на грунт. Утром над островом появился воздушный разведчик, а заодно сбросил серию бомб. Впрочем, самолеты противника почти ежедневно летали над Лавенсари, наблюдали за количеством кораблей, сбрасывали бомбы и улетали восвояси.
На Лавенсари капитан 3 ранга В. А. Полещук и командир «Л-3» совместно со штабом Островного сектора разработали план вывода лодки для самостоятельного форсирования через гогландский рубеж с учетом, что «Щ-323», следуя южным гогландским проходом, подорвалась на антенной мине и возвратилась на остров.
П. Д. Грищенко встретился на острове с капитаном 3 ранга С. П. Лисиным, командиром «С-7», возвратившимся с моря, уточнил с ним обстановку в заливе, курсы и генеральное направление движения, а еще через сутки катерные тральщики, выполнив предварительное траление, вместе с морскими охотниками вывели «Л-3» к точке погружения. Все шло благополучно, за исключением одной взорвавшейся мины противника в трале. Дальше «Л-3» начала самостоятельно форсировать Финский залив. Базовые тральщики и морские охотники возвратились на рейд Лавенсари.
Могучее веретенообразное тело подводного минного заградителя бесшумно скользило на относительно большой глубине между островами Большой Тютерс и Гогланд. Первую зарядку Грищенко провел на западном Гогландском плесе, вторую — южнее Хельсинки. На корабле вместе с экипажем с разрешения Военного совета флота находился писатель Александр Зонин, в прошлом политработник, прошедший суровую школу гражданской войны, седой, выглядевший немного мрачноватым.
Перу Александра Ильича Зонина принадлежат такие произведения, как «Жизнь адмирала Нахимова», «Капитан «Дианы», «Морское братство», «Свет на борту», «Воспитание моряка», «На верном курсе». Во время этого боевого похода писатель накрепко вошел в экипаж, сдружился с ним и стал «своим человеком». Зонин много рассказывал подводникам о морской истории нашей Родины, говорил о прошлогоднем прорыве флота из Таллина в Кронштадт, во время которого он был на «Казахстане» и испытал все, что выпало на долю этого многострадального транспорта.
17 августа в районе Ландсорта (остров на подходах в шведские шхеры. От Ландсорта идет главный фарватер вдоль шхер до Стокгольма) вахтенный офицер Л. И. Шелобод обнаружил конвой в составе 14 транспортов, трех миноносцев, множества катеров противолодочной обороны и трех самолетов. Малые глубины мешали немедленному выходу в атаку, и Грищенко направился к югу в район Вестервик. Расчет оказался правильным. Тут на больших глубинах можно было маневрировать, а вскоре не замедлил появиться и новый конвой из 12 транспортов со столь же мощным охранением.
Волнение моря не превышало двух-трех баллов, дул норд-вест, и Грищенко решил атаковать с близкой дистанции. Он искусно прорвал охранение и даже замедлил ход, потому что чуть не наскочил на судно. В перископе появилась носовая часть транспорта, а потом всю линзу заняла темная стена высокого борта.
Помощник командира В. К. Коновалов отсчитал 15 секунд, пока раздались два взрыва и над целью появился огненный столб. Пора было опускать перископ и уходить. На лодку уже мчался немецкий миноносец и сбрасывал первую серию бомб. Скоро последовала вторая порция.
— Создавалось такое впечатление, — рассказывал впоследствии П. Д. Грищенко, — будто нас схватила рука гиганта и злобно трясет. После третьей серии полетели манометры, разные измерители, лампочки. После четвертой серии отказал гирокомпас, а герметический оптический нактоуз магнитного компаса запотел, и мы остались совсем без компасов. Пришлось повернуть на обратный курс, рассчитав его по времени циркуляции, а магнитный компас включить на осушение. Уже через десять минут началось просветление экрана, и мы подсчитали, что отклонились на 5 градусов от правильного курса. Два часа продолжалось преследование, взрывы 38 бомб насчитали в лодке. Проанализировав весь ход атаки, я убедился, — продолжает П. Д. Грищенко, — что рано мы ушли от маяка Богшер. Надо было потренироваться еще. Не имея достаточного опыта стрельбы торпедами залпом, выходить в атаку не годится. За тяжелую блокадную зиму люди утратили навыки, необходимые подводникам для успешного маневрирования лодки в период атаки.
У подводника должно быть развито чувство глубины. Особенно это касается боцмана и инженера-механика. Важно удержать подводную лодку на заданной глубине и своевременно зафиксировать момент, когда она норовит подвсплыть или погрузиться. Боцман, стоящий на рулях глубины, и контролирующий его инженер-механик обязаны мгновенно отреагировать на малейшее отклонение.
Петр Денисович Грищенко как истинный штурман мог часами толковать о девиации, о магнитных склонениях, а как командир — о размагничивании корабельных корпусов. Но вытягивать из него драматические описания боев было крайне трудно.
Я не раз испытывал затруднение в разговорах с ним, хотя, казалось, положение комфлота облегчало участь. Дар слова он обретал только для объяснений по специальным вопросам. А мы хотели знать о всех перипетиях похода, атаки. Терпеливые расспросы все же помогли получить ясную картину четырехчасового преследования его лодки. «Л-3» еще дважды оставалась в темноте, и было неизвестно, кого следовало больше опасаться — эсминцев, круживших над лодкой с грозным рокотом винтов, или стаи гончих — катеров противолодочной обороны.
Грищенко поднял перископ уже ночью. На темном фоне неба виднелась огромная огненная стена шириной более 100 метров. Так горел танкер, пораженный его торпедой, пока не взорвался. А когда это произошло, на море стало по-дневному светло. Горящее топливо разливалось по поверхности моря, и будто тысячи факелов освещали лодке дорогу.
«Л-3» отправилась в Среднюю Балтику путем, который пролегал через узкий район моря между мысом Сандхаммарен на шведском берегу и островом Борнхольм, ширина которого всего 20 миль. Правда, «Л-3» могла в целях обхода предполагаемых минных заграждений противника идти ближе к скандинавскому берегу в надводном положении. Там было довольно оживленно — плавали шведские и датские каботажники, а также рыболовецкие суда. Но Грищенко не хотел, чтобы «Л-3» обнаружила себя до своих минных постановок. Оставалось форсировать минное поле.
После прохода на траверзе Висбю (остров Гогланд) лодка была обнаружена противником. Началось с того, что «Л-3» встретилась с рыбачьей шлюпкой, имущество которой даже не проверили. А едва «Л-3» ушла от рыбаков, оставляя на воде фосфоресцирующий след, те послали в эфир сообщение. Затем подводную лодку стали искать с разных сторон, и на нее устремились сторожевые катера. Ночью Грищенко четыре раза приказывал всплывать для зарядки и столько же раз уходил на глубину от упрямо следовавших за лодкой миноносца и группы катеров.
Дорога прямо на юг была перехвачена, а уклоняться далеко на восток командир не хотел. Он остался в районе, где находился еще сутки. И не зря! В перископ Грищенко увидел пять вражеских транспортов и два миноносца охранения. Было ясно — здесь важная коммуникация противника.
В своем дневнике находившийся на борту лодки А. И. Зонин записал: «Командир «Л-3» приказал отметить на карте это место как вероятную точку встречи конвоев различного назначения, а своему помощнику Коновалову сказал, что после возвращения с постановки мин тут стоит поохотиться».
Много лет спустя писатель сделал такое добавление к своим записям: «В другом районе моря Грищенко решился бы атаковать миноносец. Но близко от позиции такой удар сделал бы противолодочную оборону врага более бдительной... И потому следовало стоически терпеть досадное движение гитлеровского эсминца по пятам... Старались не запускать издающую шум помпу, ходили в тапочках, а воду кипятили по отсекам в чайниках и не готовили горячей пищи... «
«Л-3» находилась наконец в Померанской бухте — в логове врага, на меридиане Берлина. Все вокруг звало к мести — и то, что горели все огни, и что пароходы ходили без затемнения, и что безнаказанно новые вражеские подводные лодки и надводные корабли занимались боевой подготовкой.
Почти трое суток ушло на разведку путей и узлов, где нужно было поставить мины. Затем Грищенко решил выставить мины на трех отдельных банках. Такой метод — отдельными банками — создавал у врага мнение о большой опасности. Достоверно известно, что на этих минах скоро подорвались и погибли два транспорта и шхуна «Фледервеен».
Теперь облегченный минзаг начал охоту за вражескими судами. Петр Денисович очень сжато докладывал о победах на обратном пути. Грищенко по многим причинам не хотел атаковать из подводного положения. Он понимал, что атаки из подводного положения ночью сложны и рискованны, особенно в районах сильной противолодочной обороны. В то же время у него было огромное желание бить со стопроцентной уверенностью. Он ничего не любил делать на авось, а отсутствие устройства для беспузырной стрельбы помогало врагу при хорошо поставленном наблюдении вовремя отвернуть с курса. Все же, несмотря на сложность и риск, было решено атаковать ночью из надводного положения.
Грищенко увидел радующую сердце картину кучного расположения судов и кораблей конвоя. Удалось занять позицию для атаки так близко от цели, что отвернуть от торпед было, пожалуй, невозможно. Грищенко в одну минуту реализовал свою задачу: два транспорта погрузились на дно бухты. Минута — и шестнадцать тысяч тонн на дне!
Из Померанской бухты «Л-3» могла теперь уходить, предоставив фашистам гадать, отчего у них погибли четыре больших судна. Грищенко повел лодку на север, чтобы проверить район, где ранее наблюдали встречу конвоев. Но случилось так, что вражеские дозоры нащупали лодку. Один катер, к счастью, принял ее за свой корабль и запрашивал опознавательные. Грищенко приказал срочно погружаться.
Катера, разумеется, вызвали подкрепление.
Но все же на поверхности моря вражеский миноносец новой постройки, обладавший большой скоростью, не терял, очевидно, надежды расправиться с нашей лодкой. Его присутствие не давало возможности вентилировать лодку и пополнять запас электроэнергии, в чем она крайне нуждалась. Дольше терпеть было уже нельзя. И Грищенко решил ночью всплыть, готовый вступить в единоборство с фашистским кораблем. Так оно и произошло. Миноносец никак не смог предотвратить стремительную атаку. Торпеда попала в цель. А через короткое время после всплытия «Л-3» сюда подошел гитлеровский конвой.
Грищенко принял решение повторить залп из четырех торпед. Еще при атаке миноносца обнаружилось, что в условиях шторма трудно держаться перископной глубины: под воздействием тяжелой и высокой волны лодка проваливалась. Поэтому, когда готовилась атака на транспорты, командир «затупил» угол встречи на 10 градусов.
Думаю, что он не был спокоен, давая залп четырьмя торпедами с интервалом в семь секунд. Первый транспорт оказался за пределами курса торпед. Но в кильватер за ним следовали два транспорта водоизмещением порядка по 10 — 12 тысяч тонн. И в оба торпеды попали. Когда один из атакованных транспортов тонул, другой оставался на волнах без хода и травил пар.
Уже много лет спустя после войны, когда Александр Ильич Зонин был тяжело болен, во время наших встреч мы часто касались плавания «Л-3». Писатель рассказывал во всех деталях, как после каждой атаки он все больше убеждался в огромной сплоченности экипажа корабля. Эти люди, молча выполняющие свои обязанности, не видящие дневного света, лишенные свежего воздуха, говорил он, ежеминутно подвергающиеся страшной опасности, готовы были умереть в стальных отсеках, глубоко под водой, за нашу Советскую Родину, во имя ее победы над врагом.
Грищенко, помнится, довольно долго не отвечал на радиограммы из Кронштадта. Он был исключительно дисциплинированным в радиопереговорах, особенно в обстановке такого тесного театра, как Балтика, и обилия радиопеленгаторных станций противника. «Л-3» молчала, и поползли слухи, что минзаг потоплен. Были даже мнения, что пора доложить в Ставку о потере. Но я и мои коллеги по Военному совету флота почему-то верили в то, что Грищенко отзовется, верило в это и командование соединения подводных лодок. И какое-то шестое чувство нас не обмануло.
Однажды ночью мне позвонил командир соединения А. М. Стеценко. Срываясь с тона официального донесения, он кричал:
— Живы! Все в порядке! Запрашивают перед входом в Финский залив. Семь побед! Слышите? Семь!
Немедленно штабные радисты передали заранее подготовленные директивы В. В. Титкову — виртуозному радисту и секретарю комсомольской организации на «Л-3». Впрочем, информацию штаба соединения с рекомендованными новыми курсами Грищенко не использовал. После всего, что испытала лодка на ее долгом пути, после многих сотрясений от бомб Петр Денисович был уверен: компасы показывают неверно. Так на что же было полагаться при переходе в узкостях с их малыми глубинами и обилием крутых поворотов? Всего вероятнее на то, чтобы только не выдать присутствие лодки вражеским батареям, авиации и корабельным дозорам. А последними залив к осени буквально кишел. Два миноносца противника встретили победоносный минзаг перед самым устьем залива и вынудили его прервать зарядку и уйти на глубину. На этом трудном пути лодку подстерегали и другие опасности.
6 сентября рано утром в четырех с половиною милях юго-восточнее маяка Поркаллан-Каллбода на глубине 15 метров лодка коснулась минрепа, произошел сильный взрыв, осколки мины посыпались на палубу. Были повреждены почти все плафоны электрического освещения. Через полтора часа снова два сильных взрыва вызвали легкое повреждение рубочного люка. Около 11 часов — опять оглушительный взрыв, и чуть позже — два новых удара, но глуше. Начали шалить гирокомпас и эхолот. Напряжение в лодке достигло предела. Но в кают-компании продолжали даже шутить и разговаривать на посторонние темы. Только однажды после сильного взрыва антенной мины кто-то заметил, что «Л-3» стала в море «подводным тральщиком».
Экипаж подводной лодки ждали еще большие трудности. Оказалось, что не только компасы, но и указатели оборотов дают неправильные показания. Лодка очутилась на мели возле банки Каллбодагрунд. Это и в мирное время чрезвычайное происшествие, а теперь вблизи вражеского берега — почти верная гибель.
Экипаж принимал все меры, чтобы скорее ускользнуть под воду. Перегоняли балласт из носовых цистерн в кормовые. Но усилия команды долгие часы не давали результата.
Командир лодки коммунист Грищенко, как он позднее об этом сам говорил, решил в подобном катастрофическом положении использовать любой шанс, чтобы как можно больше ущерба нанести врагу. Он приказал Коновалову и Дубинскому приготовить к бою оба орудия, станковый и ручной пулеметы, вынести на мостик пистолеты и гранаты.
Вдруг уже перед самым рассветом лодка, видимо соскользнув с края мели, рывком начала погружаться. Сразу запищал включенный эхолот. Пошли на погружение. Трюмные тщательным образом осмотрели лодку — никаких повреждений, никакой течи! Спасибо советским кораблестроителям!
В сложных условиях проводил Грищенко последнюю зарядку аккумуляторов. Мглу, которая, как периной, укрыла воду, он сделал своим союзником и буквально по пятам следовал за дежурившими, но ослепшими сторожевиками противника, ориентируясь по их отличительным огням, мигавшим в тумане. Будь у сторожевиков радиолокаторы, командир за свою дерзость был бы, конечно, наказан. А здесь обошлось.
Когда лодка была еще в Балтийском море, мы предупреждали командира о новых немецких антенных и донных минах, появившихся в Финском заливе в районе Порккала-Удд, на гогландском рубеже и в Нарвском заливе. Мы рекомендовали обходить Гогланд с севера.
Но Грищенко от этого варианта отказался. Ему, конечно, было виднее, он на своем опыте узнал, что значит плавать с плохим компасом в мелководном районе, и пошел своим прежним курсом, огибая Гогланд с юга.
«Хотя здесь у врага была сильная противолодочная оборона — катера, мины, сети, но зато глубины позволяли маневрировать. Корабль любит воду, — я всегда буду помнить этот девиз», — говорил командир.
Я так подробно пишу об этом походе потому, что он весьма показателен как пример мужества и героизма людей, их возросшего боевого мастерства на втором году войны. Опасности подстерегали экипаж буквально на всем пути. Почти все время до Лавенсари лодка шла под водой. Снова пришлось прибегнуть к системе регенерации воздуха. Именно на последнем этапе «Л-3» пробыла под водой трое суток подряд. Нелегко дались экипажу эти 69 часов до прихода в точку встречи. Многие подводники спасались сном, благо в лодке теперь было мало работы. Кое-кто посасывал кислород из прибора. Но все знали: движение к востоку продолжается, 5 сентября антенные мины рвались над лодкой в районе Найссаар, Каллбода, а 7 сентября они рвались уже в районе к юго-востоку от острова Гогланд. Но родная база была недалеко.
Какова же была радость, когда освободили от тросов поврежденную крышку рубочного люка и в лодку хлынул свежий воздух, а вместе с ним донеслись возгласы «ура» и шум катерных моторов.
10 сентября мы встречали лодку на Большом Кронштадтском рейде, несмотря на дождь, очень торжественно.
Должен отметить, что нас приятно поразил вид командиров и краснофлотцев «Л-3». Все были выбриты, обмундирование выглажено со щегольством. Грищенко не хотел подражать некоторым командирам из первого эшелона, которые считали шиком бороды и усы, бакенбарды и густые шевелюры.
Позже на банкете под общий смех А. И. Зонин выдал секрет этого преображения до прихода в базу. Оказалось, что между командирами был уговор, П. Д. Грищенко, В. К. Коновалов и М. А. Крастелев отказались фотографироваться в общей группе до тех пор, пока каждый из команды не приведет себя в порядок. Были бурные дискуссии, в которых особо горячились обладатели баков и просто ленивцы. Но их посрамили. Сразу после партийного собрания на многие часы в отсеках начался бытовой аврал.
Во втором эшелоне отличилась «М-96». Ее командир А. И. Маринеско, несмотря на серьезные повреждения, полученные лодкой от артиллерийского обстрела в феврале, сумел выполнить сложный ремонт и наладить отменную подготовку экипажа.
12 августа «малютка» вышла из бухты Лавенсари, погрузилась и начала самостоятельный переход в намеченный район боевых действий. При форсировании гогландской позиции северным проходом лодку обнаружили дозорные корабли.
Сразу, конечно, началось преследование. От взрывов глубинных бомб на лодке погас свет, вышли из строя гирокомпас и некоторые измерительные приборы. Моряки «малютки» под руководством инженер-капитан-лейтенанта Новакова (он, кстати, был секретарем партийной организации) исправили повреждения, и лодка скрылась от преследователей в район Палдиски.
Минуло еще четверо суток. Не обнаружив объектов для атаки, Маринеско благополучно привел лодку в маневренную базу на острове Лавенсари, а затем — в Кронштадт.
Самостоятельный боевой поход «М-96» продолжался 11 суток. Подводная лодка прошла 400 миль под дизелем и немногим менее — 380 миль — в погруженном состоянии. Она пересекла до 20 линий минных заграждений и вернулась в Кронштадт с крупным успехом. Экипаж «малютки» отличался выдержкой, мужеством, высоким пониманием воинского долга. А командир лодки Александр Иванович Маринеско был настойчив в поиске врага и искусен в торпедных атаках...
В середине августа началось общее движение подводных лодок, включенных в состав второго эшелона. 13 августа, следуя непосредственно за тралами, на Лавенсари прибыла «Щ-407», которой командовал капитан 3 ранга В. К. Афанасьев. Четверо суток потребовалось на уточнение обстановки, и только поздно вечером 17 августа «Щ-407» покинула базу.
Вскоре после погружения лодку обнаружил противник. Между островами Большой Тютерс и Гогланд ее атаковали вражеские самолеты. Бомбы разорвались близко от корпуса, лодка сильно накренилась. Электрическое управление вертикальными и горизонтальными рулями были вынуждены заменить ручным. Еще серия бомб. Погасло обычное освещение, выведены из строя некоторые электроизмерительные приборы, указатели положения рулей и машинный телеграф. Испортился магнитный компас, пропала видимость в командирском и зенитном перископах. Ослабли две заклепки прочного корпуса, и появилась течь.
Такое положение не поколебало решения командира продолжать движение на запад.
«Пока перископы не действуют, буду атаковать в надводном положении», — сообщил он в донесении.
Только 21 августа «Щ-407» выбралась из стесненного Финского залива. К этому времени почти все неисправности на лодке были устранены. Но не удалось еще ввести в строй перископы, что лишало командира возможности определять местонахождение корабля по маякам и береговым знакам. Решение этой задачи облегчил дивизионный штурман М. С. Солдатов, который участвовал в походе. Вместе со штурманом лодки произвели за время боевого похода до 100 астрономических определений своего места. Командир пользовался их надежными результатами, принимая полученные данные за исходные и назначая новые курсы.
Но «Щ-407» не везло. Более 30 суток лодка находилась на боевой позиции, и ни одной атаки. Просто не было для этого ни одного случая. 24 сентября Афанасьев получил приказ возвращаться в базу. На следующий день лодка подошла на глубине 35 метров к району Маяка Поркаллан-Каллбода.
Ранее наши подводники миновали этот район без всяких происшествий. Афанасьеву и здесь не повезло. Внезапно послышалось зловещее трение минрепа о борт, и над лодкой раздался сильный взрыв, она стала погружаться. Между пятнадцатым и двадцать вторым шпангоутами обнаружили вырванные заклепки, в отсеке зашумела вода. Перестали действовать носовые горизонтальные рули, но безотказно работали электронавигационные приборы. Афанасьев приказал передать в отсеки, что ничего страшного не случилось: лодка управляется, значит, все решит быстрая и тщательная ликвидация течи.
Несколько часов экипаж усердно работал над устранением повреждений. Но затем вода начала выдавливать заплаты, и Афанасьеву пришлось уложить лодку на грунт в районе маяка Родшер.
Чтобы форсировать самый сложный участок пути — гогландскую позицию — в надводном положении, надо было рисковать. Риск диктовался непреложными требованиями сохранить живучесть корабля, жизнь экипажа и, наконец, элементарной необходимостью ориентироваться в навигационной обстановке, тем более что перископы оставались неисправными.
«Щ-407» следовала в позиционном положении...
29 сентября Военный совет флота слушал доклад о тяжелом походе «Ш-407». Афанасьев с большой теплотой говорил о всех командирах лодки и в особенности о командире электромеханической боевой части инженер-капитан-лейтенанте Кудрявцеве, о тех, кто непосредственно в отсеке боролся с водой.
Большой интерес вызвали у нас, членов Военного совета, некоторые цифры, характеризующие «хождение по мукам» «Щ-407». Форсируя финский залив в обоих направлениях, подводная лодка самостоятельно прошла 375 миль, из них 170 миль под водой. Риск, о котором шла речь выше, неожиданно выдвинул Афанасьева почти на рекордное место по сокращению маршрута форсирования (в подводном положении), у большинства лодок путь в заливе равнялся 415 — 630 милям. Следует подчеркнуть еще одну важную черту перехода «Щ-407», связанную с этим риском: 150 миль она прошла без навигационных и астрономических определений! А всего в боевом походе с неисправными перископами лодка прошла 360 миль.
Только колоссальная выдержка и настойчивость экипажа в соединении с искусством кораблевождения, продемонстрированным дивизионным штурманом капитан-лейтенантом М. С. Солдатовым, обеспечили успешный исход боевого похода.
Готовность к подвигу создавала совершенно особую атмосферу на наших подводных лодках.
Без преувеличений можно сказать, что в неимоверно трудной кампании 1942 года наши замечательные люди неоднократно побеждали смерть, заставляли ее отступать, когда, казалось, она становилась хозяйкой положения.
Во втором эшелоне яркий пример такой моральной стойкости, сопротивления катастрофическим обстоятельствам показал экипаж подводной лодки «Лембит».
В первые дни Великой Отечественной войны «Лембит» выполняла боевые задания к западу от Борнхольма. На поставленных ею минах подорвались и затонули транспорт, железнодорожный паром и немецкий учебный корабль. Это были первые ратные успехи экипажа. В октябре командир лодки В. А. Полещук стал во главе дивизиона подводных минных заградителей. Командование «Лембитом» принял Алексей Михайлович Матиясевич, его помощник. Поздней осенью сорок первого года «Лембит» успешно выполнила минную постановку на коммуникациях врага.
17 августа «Лембит» получила «добро» на выход с Кронштадтского рейда.
На опыте первого эшелона нам пришлось довольно тщательно разработать меры обеспечения вывода и встреч возвращающихся подводных лодок. Это было тем более необходимо, что противник вел тщательное наблюдение как за рейдом Лавенсари, так и за выходом обеспечивающих кораблей-катеров и делал свои выводы о движении наших подводных лодок.
Командир «Лембита» А. М. Матиясевич, как и неделей раньше П. Д. Грищенко, скрыто провел свой корабль через Финский залив до назначенной ему позиции в северной части Балтики. Маневрируя в районе Богшера, Матиясевич 4 сентября открыл первую боевую страницу в книге ратных подвигов подводной лодки. Атака увенчалась успехом: ко дну пошел вражеский транспорт.
Полагая, что наши подводные лодки ориентируются по маякам, немцы выключили свет маяка Богшер. Но эта каверза не помешала действиям «Лембита». 14 сентября, когда лодка находилась в районе Утё, вахтенный офицер доложил о показавшихся на горизонте судах.
Да, действительно, двигались две колонны транспортов. В первой колонне уступом шли три транспорта. Их охраняла группа сторожевых кораблей и катеров противолодочной обороны. В другой колонне было два транспорта с таким же боевым охранением.
В отсеках все стояли на постах и прислушивались. Раздались ревуны-сигналы в торпедный отсек. Залп! Командир решил использовать замешательство на кораблях и судах конвоя и атаковать еще раз. Но фашистский сторожевик заметил перископ и помчался на «Лембит». Быстроходный конвоир проскочил над погрузившейся лодкой и выбросил по корме серию глубинных бомб.
Лодка стремительно уходила на большую глубину. Отлично выполненный маневр укрыл ее от таранного удара, но не избавил от беды. Вокруг кипели бомбовые разрывы. В их тесном кольце лодку подбрасывало вверх, она то проваливалась в пучину, то качалась, как коромысло, то кренилась на один или другой борт. Такие резкие крены не раз случалось выдерживать подводным лодкам советской постройки; возможно, они сошли бы благополучно и для «Лембита». Но от сотрясения корпуса появилась искра, которая попала в яму одной из двух групп аккумуляторных батарей. Газы воспламенились, раздался взрыв, и начался пожар.
Но сильнее взрыва и пожара, сильнее врага оказались советские люди, составлявшие экипаж «Лембита».
17 сентября в назначенной ранее точке встречи «Лембит» всплыла, но своих катеров не обнаружила, пришлось лечь на грунт. В момент всплытия ее увидел рейдовый пост наблюдения и связи острова Лавенсари. Немедленно в точку встречи вышли на морских охотниках командир дивизиона В. А. Полещук и командир истребительного отряда катеров капитан 3 ранга М. В. Капралов. Они вскоре с помощью звуковой подводной связи приказали лодке всплыть. Подходные фарватеры к Лавенсари еще накануне были проверены катерными тральщиками. После всплытия Матиясевич доложил комдиву о выполнении боевого задания.
Доклад Матиясевича Военному совету флота о разыгравшемся под водой поединке экипажа со смертью за спасение корабля произвел огромное впечатление. У меня сохранился блокнот с заметками, которые делал на этом заседании. Вот одна из записей: «Свыше десяти часов на грунте в отравленном воздухе. Это выше человеческих возможностей. А экипаж работал, и не все имели кислородные приборы...»
Душевные слова сказал поэт Всеволод Азаров в своих стихах, посвященных Матиясевичу и мужественному экипажу:
С чем сравнить людей — со сталью?
Но погнулась сталь сама,
А они над смертью встали,
Славь своих сынов, земля,
Что в бездонной тьме спасали
Жизнь родного корабля...
От имени Президиума Верховного Совета СССР я наградил весь экипаж орденами и медалями, а лодку «Лембит» наградили орденом Красного Знамени. К концу Великой Отечественной войны боевой счет этой подводной лодки под командованием А. М. Матиясевича составил восемь транспортов и кораблей противника.
Одной из первых во втором эшелоне была готова к боевому походу «Щ-309». Ею командовал капитан 3 ранга И. С. Кабо, способный, культурный командир, который немало потрудился для развития нашего подводного флота и после Великой Отечественной войны.
В ночь на 13 августа лодка вышла из Ленинграда. На переходе она трижды была обстреляна батареями врага, но принятыми контрмерами огонь врага был подавлен, и «Щ-309» благополучно пришла в Кронштадт.
Четыре дня потребовалось на приемку всех необходимых запасов, уточнения обстановки с учетом вернувшихся из боевых походов лодок, и в ночь на 18 августа, сопровождаемая базовыми тральщиками и морскими охотниками, она вышла на Лавенсари.
Несколько дней пребывания «Щ-309» на боевой позиции в Аландском море прошли спокойно. Ждали добычу, а ее все не было. Наконец около полудня 25 августа вахтенный командир старший лейтенант А. И. Беглов доложил о появлении вражеского конвоя. Кабо внимательно посмотрел в перископ и стал маневрировать для сближения. Впрочем, пусть поведает сам командир. В его рассказе свои интонации человека, пережившего азарт боя.
— В перископе у меня сначала маячил самолет, а уж потом появились последовательно тральщик, транспорт и эсминец. Строй кильватера — это ясно. Но никак не определю скорость хода основной цели — транспорта. А тут еще кто-то шепчет: «Ох, задаст нам задачку после атаки этот эсминец». Не от испуга шепчет, а будто ждет удовольствия. Думаю, значит, все спокойны и надо поддержать общее настроение, царившее в центральном посту... Ну вот, заканчиваю маневр, в лодке тихо-тихо. Изредка посматривают на меня, словно спрашивают: «Ну как, будет удача?» Командиру очень важно верить в своих людей, а людям — в своего командира. Получается взаимная зарядка. Тогда меня только один боцман беспокоил — с ним я в первый раз в атаку выходил. Удержит ли он лодку на заданной глубине? Вдруг она выскочит, обнаружит себя, да и точность хода торпед нарушится.
За несколько минут до прихода в точку залпа Кабо увидел, что эсминец ближе к лодке, чем транспорт, и даже закрывает его частично своим корпусом. Говоря об этом, командир развел руками:
— Хотя и говорят, что за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь, я решил стрелять разом и по транспорту и по эсминцу.
Во-первых, уж если топить, так топить, а во-вторых, от преследователя избавимся. Дал первый залп. Как держит глубину? Хорошо! Второй залп. Наперекор всем усилиям боцмана лодка всплывает. Я видел след торпед — пошли нормально. Хотелось посмотреть, как они попадут. Но удерживать лодку на поверхности было опасно. Если эсминец не торпедирован и нас заметят на поверхности, то положение станет катастрофическим. Решил как можно быстрее идти на глубину. Погрузились, но и за шумом воды в балластных цистернах отчетливо донеслись взрывы обеих торпед.
Через несколько дней «Щ-309» вновь выпал случай для атаки. На этот раз встретили конвой из двух транспортов в охранении катеров и самолета. Штурман Антипов, склонившись над картой, вел прокладку боевого маневрирования. Рулевой Анишин не спускал глаз с картушки компаса и не позволял лодке уходить с курса. Атака прошла отлично. Одна за другой торпеды настигли цель.
Наблюдавшему в перископ Кабо приходилось время от времени закрывать глаза, чтобы давать им отдохнуть от ярких солнечных бликов. Вдруг мелькнула мысль: «А если сделать солнце союзником? Надо только идти в атаку с такого направления, чтобы вражеских наблюдателей слепили лучи».
И командир начал маневрировать на крайне близкой дистанции от очень крупной цели. Потом скомандовал и прислушался — лодка содрогнулась, торпеды вышли из аппаратов. В следующую минуту они ударили в борт транспорта. Напрасно вражеские катера теперь бросали бомбы. «Щ-309» легко оторвалась от преследователей. Этот тактический прием был, по существу, хрестоматийным. Кабо успешно применил его, обратив неблагоприятные обстоятельства в свою пользу, сочетая искусство и творческую мысль с дерзостью.
Подходило время возвращения. И снова экипажу «Щ-309» повезло: лодка встретила крупный конвой. Командир решительно пошел на сближение и после быстрого расчета выпустил торпеду. К сожалению, противник заметил ее след и отвернул в сторону. В ту же минуту по следу торпеды бросились катера. Началась жестокая, упорная охота врага за нашей лодкой.
Командир приказал срочно погружаться и опустил перископ. Но вдруг заклинились горизонтальные рули, к счастью в положении «на погружение». Это помогло лодке в начальный момент быстро уйти на глубину. Но лодка с дифферентом на нос проскочила предельную черту погружения, что, однако, не вызвало повреждений в корпусе и механизмах. Но от бомб она все же пострадала. Корабль бросало из стороны в сторону, вверх и вниз. Сыпалась и крошилась изоляционная пробка корпуса, один за другим вылетали предохранители.
28 сентября командир «Щ-309» получил приказание возвращаться в базу. По нашему предположению, противник поставил антенные мины юго-восточнее Гогланда. Поэтому мы рекомендовали командиру оставить остров к югу. 1 октября в девяти милях юго-западнее маяка Поркаллан-Каллбода лодку обнаружили катера противника. Она немедленно погрузилась, но подверглась преследованию.
2 октября, находясь в 10 милях юго-восточнее банки Каллбодагрунд, в районе, где производилась зарядка аккумуляторов, Кабо получил сообщение, что лодка «Д-2», следуя из Кронштадта на позицию, обнаружила к северу от Гогланда противолодочные сети. Командир решил возвращаться через Нарвский залив. Зарядив вечером с возможной плотностью аккумуляторы, Кабо приказал погружаться. С этого момента «Щ-309» затратила 27, 5 часа на то, чтобы совершить переход до назначенной ей точки встречи с нашими катерами.
Несколько раз выходили катера для встречи ее в назначенной точке, но «Щ-309» не появлялась. Катерам пришлось находиться в бухте в полной готовности к выходу по первому сигналу.
Лодка, задержавшаяся в море из-за длительного преследования, пришла с небольшим опозданием. Ранним утром 5 октября она всплыла в позиционное положение на видимости сигнального поста Лавенсари. Тотчас ей навстречу от пирса устремился морской охотник № 121 — вестник родной земли. В этот же день Кабо рапортовал о благополучном прибытии в базу.
Вечером 9 октября вместе с канонерской лодкой «Волга» под эскортом базовых тральщиков и сторожевых катеров «Щ-309» взяла курс на Кронштадт, куда и прибыла на другой день.
При форсировании залива лодка прошла около 240 миль в надводном и 290 миль в подводном положении, при этом 37 раз пересекала линии минных заграждений противника. И этот путь при активном противодействии со стороны вражеских противолодочных сил она проделала за девять суток.
14 октября Военный совет флота проводил торжественное заседание в зале Революции Высшего военно-морского училища. Собрались прославленные подводники, летчики, экипажи торпедных катеров, тральщиков. От имени Президиума Верховного Совета СССР мы награждали орденами и медалями экипажи подводных лодок «Л-3», «Щ-309» и «Лембит».
За доблесть и мужество, умножившие славу советского боевого оружия и славу родного флота, был награжден и экипаж «Щ-309». Орден Ленина вручен И. С. Кабо, а весь личный состав награжден орденами Советского Союза. Высоких правительственных наград удостоен весь экипаж «Лембита». Орденами Ленина были награждены командир корабля А. М. Матиясевич и военком П. П. Иванов.
Через несколько месяцев подводной лодке «Щ-309» приказом народного комиссара Военно-Морского Флота было присвоено гвардейское звание.
Завершающей во втором эшелоне выходила в море подводная лодка «Щ-310» под командованием капитана 3 ранга Д. К. Ярошевича. В ночь на 20 сентября, следуя за базовыми тральщиками, она оставила Кронштадт, благополучно дошла до Лавенсари, выведена в точку погружения, откуда направилась на позицию, самостоятельно форсируя Финский залив.
К утру 21 сентября лодка форсировала восточный Гогландский плес, пройдя при этом девять линий вражеских минных заграждений. В течение трех дней она успешно миновала все препятствия в Финском заливе. После полуночи 25 сентября Ярошевич вывел лодку в Балтийское море.
В ту же ночь в 20 милях юго-западнее банки Штольпе «Щ-310», следуя в надводном положении, с дистанции двух кабельтовых потопила фашистский сухогрузный транспорт «Франц Рудольф».
Однако из-за неисправности вертикального руля и неблагоприятной погоды (резкое похолодание) командование флота отдало Ярошевичу приказ о возвращении в базу.
Весь ее переход от Гогланда совершался в условиях свежей погоды. На траверзе северной оконечности острова над носовой частью «Щ-310», находившейся в подводном положении, взорвалась мина, и лодка стремительно провалилась; при ударе о грунт ее легкий корпус деформировался. В первых четырех отсеках появились повреждения. Начала поступать вода. Перископы, эхолот, акустические приборы вышли из строя, но гирокомпас уцелел. На глубине 39 метров лодка уперлась в подводное препятствие. Повсюду погас свет.
Благодаря правильным и энергичным действиям капитана 3 ранга Ярошевича и отличной подготовке личного состава через короткий промежуток времени удалось значительно уменьшить поступление воды. Течь образовалась в трех местах, где разошлись швы прочного корпуса. Исправили и пустили в ход поврежденную взрывом носовую помпу. Наконец к ночи, не считаясь с большим креном на левый борт и с дифферентом на нос из-за повреждения носовой балластной цистерны, Ярошевич решил всплыть и продолжать путь под дизелями. Это сократило время, затраченное на достижение точки встречи с нашими охотниками. Уже через три часа дозор, которому было назначено эскортировать «Щ-310», увидел опознавательный знак над ее боевой рубкой.
Таким образом, лодка форсировала Финский залив, пройдя 270 миль в надводном и 250 миль в подводном положении, 54 раза пересекала линии минных заграждений. Общая продолжительность самостоятельного боевого похода составила 20 суток, из них семь — затрачено на форсирование Финского залива.
Второй эшелон заканчивал свою боевую работу, в Ботническом заливе оставались еще «С-13» и «С-9». Я писал, что уже поход «Л-3» оказал ошеломляющее впечатление на фашистскую клику. Но еще большим было воздействие факта появления советских подводников на севере Балтики. Большим потому, что и в Финляндии, и в нейтральной Швеции настроения все более складывались не в пользу гитлеровских «стратегов».
Какие же это были «владыки» Балтийского моря, если советские подводники смело и результативно действовали на огромном пространстве от самого дальнего юго-западного района в Померанской бухте до крайнего севера в Ботническом заливе! К тому же балтийская морская коммуникация из ботнических портов для военной экономики Финляндии имела большее значение, чем железнодорожная связь со Швецией и портом Петсамо на севере.
Сам собой напрашивался вывод: гитлеровцы — не хозяева в Балтийском море!
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
