«Ленинград принимает бой» — так называется книга этих маленьких очерков. Это только короткие описания, отдельные зарисовки, небольшие эпизоды из ленинградской жизни, охватывающие период с мая 1942 года по конец января 1944 года.
Первый очерк написан после не имеющей равных по трудностям зимы сорок первого — сорок второго года. Последний очерк закончен, когда уже прогремел ленинградский салют победы, кольцо осады было разбито вдребезги, а орды гитлеровцев находились в полном отступлении, разгромленные доблестными войсками Советской Армии.
Далек тот первый день войны, но ленинградцы никогда его не забудут. Я помню, как это было.
С Невы набегал такой же легкий ветерок, облака в небе плыли самые мирные, было воскресенье, гудели трамваи, набитые людьми, спешившими за город, на дачу, в пригородные парки, на гулянья, на прогулки.
И вдруг заговорило радио. Сейчас же около репродукторов собрались толпы. Выскакивали из трамвая, останавливали машины и вылезали послушать. Постепенно стихал говор толпы, менялось выражение лиц. Я запомнил двух. Они, вероятно, хотели идти кататься на лодке, купаться, они еще шумели за минуту до этого; теперь, выслушав речь, и девушка и молодой человек резко повернули от Невы — они шли домой. Она говорила: «Что ты возьмешь с собой? Надо тебе сейчас же приготовить белье, сапоги, гимнастерку».
На улицах стояло суровое молчание. Люди не расходились от репродукторов, стояли и ждали. Им казалось, что сейчас еще что-то будет сказано. Но уже наступило сознание неотвратимости происшедшего, уже надо было думать, жить, работать по-другому, не по-мирному.
К вечеру завыли сирены тревоги и в городе стало известно о том, что на границе идет бой.
С финской границы, ставшей снова фронтом, привезли первых раненых. Первые бомбы налетчиков упали в залив. Врага не допустили к городу.
В эти часы залп зенитной батареи Пимченкова сбил у города первый немецкий бомбардировщик «Юнкерс-88», экипаж которого, взятый в плен, состоял из сплошь увешанных железными крестами отборных гитлеровских молодчиков, дотоле безнаказанно бомбивших столицы Европы. Этот залп прогремел как первый удар возмездия. Наступила первая боевая ночь. Первая боевая вахта. Потом они стали обыкновенными. Но в эту белую ночь 23 июня, бессонную, тихую, полную угроз, впервые ленинградцы встали на боевом посту. Стало ясно, что Ленинград должен превратиться в крепость, и он стал крепостью.
Когда враг приблизился к городу, он даже не мог представить себе всю силу той ненависти, какой кипели ленинградские люди, всей мощи сопротивления, всей гордости ленинградцев за свой город, всей их решимости бороться до конца, бороться, если это будет надо, не только на подступах к городу, но и на его улицах, сражаться за каждый дом, за каждый перекресток.
Если взять вражеские листовки, эти гнусные бумажонки, полные угроз, лжи, разбойничьего цинизма и обмана, листовки, которые сбрасывали немцы над городом, то по их тексту видно, как немцы сначала думали, что они легко возьмут город, потом они стали угрожать полным его уничтожением, потом стали подло льстить, попробовали хитрить, потом заигрывали с населением, потом снова пошли угрозы, и в конце концов они перестали бросать листовки. Они поняли, что им отвечают только презрением и ненавистью, они поняли, что ленинградцы никогда не сдадут свой замечательный город, что они народ особый и с ними не так просто справиться.
И этот особый народ показал наглому врагу такую силу сопротивления, что немецкие генералы долго ломали и, вероятно, до сих пор ломают себе голову, рассуждая, как это случилось, что они, подойдя вплотную к Ленинграду, не могли его взять ни штурмом, ни осадой, ни голодной блокадой. Они потеряли сотни тысяч солдат, тысячи самолетов, много танков и орудий; выйдя на окраины Павловского парка или с железнодорожного мостика в Пушкине, они уже видели дымившиеся трубы великого города, но билеты, отпечатанные для банкета в Астории, им пришлось порвать с позором: банкета не вышло. Ленинград отрубил вражескую руку, тянувшуюся к нему.
Как никогда, обнаружилось, что это — город большевиков, город пламенных революционеров, с традициями не умирающими, а получающими все новое и новое славное продолжение. Единственно, на чем сосредоточили ленинградцы свои мысли,— отстоять город, разбить и уничтожить врага.
Ради этого они перетерпели все. Немецкие варвары швыряли бомбы на ленинградские больницы, школы, ясли, музеи и жилые дома. Они убивали и калечили стариков, детей, женщин. Они ничего не достигли голодной блокадой, но в каждой семье ленинградцы сжимают кулаки, вспоминая жертвы этого периода, ненужные, страшные, бессмысленные. Этого мы никогда не простим врагам! Мы не простим им разрушение памятников нашей старины — прекрасных дворцов Пушкина, Петергофа, Гатчины, Павловска...
Они бомбили и сожгли артобстрелом Пулковскую обсерваторию, известную всему миру. Они думали запугать мирных ученых-астрономов, но добились другого. Известнейший ученый-астроном, отойдя от обломков разбитого телескопа, взял винтовку. Хранители дворцов ушли в партизаны. Писатели встали у орудий, художники дрались в рукопашном бою, профессора научились метать гранаты. Фашисты думали, что гуманисты не могут сражаться, а могут только рассуждать и оплакивать свои бедствия. На своей шкуре испытали они силу ударов ленинградских патриотов-гуманистов. Фашисты почти тысячу дней терзали наш город налетами и обстрелами, но даже дети научились не бояться снарядов. Фашисты бросали зажигалки — их тушили домохозяйки, школьники, даже старики и старухи. В каждом доме образовался гарнизон, строили бомбоубежища, проверяли посты, овладевали всей техникой противовоздушной обороны.
Чужой не мог безнаказанно проникнуть в дом. Школьники — и те разоблачали диверсантов и парашютистов. В Ленинграде не было, как в Мадриде, пятой колонны. Вся нечисть была выметена из города. Газеты запестрели лозунгами, мобилизующими бдительность и подтверждающими уверенность в победе. Народ был един, народ был уверен в своей силе.
Неустанно день за днем работали заводы. Они дали фронту много танков, минометов, орудий, автоматов, снарядов. Они производили ремонт боевых машин и кораблей.
Работать в условиях зимнего Ленинграда, под ежедневным обстрелом, при голодном пайке, работать день и ночь могли только закаленные ленинградские рабочие — люди железной воли и выдержки. И они работали. Они показали высокое мастерство, они оправдали великое звание потомственного ленинградского пролетария.
Жизнь в Ленинграде становилась зимой сорок первого года с каждым днем все сложнее. Паек был скуден до чрезвычайности. Был период, когда часть населения получала на день до ста двадцати пяти граммов хлеба и то со всякими примесями. Обстрелы стали докучно частыми. Бомбежки длились долгими часами. В одну из таких бомбежек молодой летчик Севастьянов первым в мире совершил ночной таран над городом. Он сбил немецкого воздушного пирата, найдя его в ночном зимнем небе.
Трудности прибывали. Никто не роптал. Люди стали суровыми. Все стало просто и понятно. Враг хочет сломить город голодом — город сломить нельзя. Работать продолжали. Трамваи перестали ходить. Люди делали пешком огромные концы. Не было света — стали приспособлять коптилки. Не было дров — стали разбирать заборы, старые деревянные дома. Не было транспорта — хлеб в кооперативы привозили сами на санках.
Город был величествен и мрачен. Среди сугробов стояли вмерзшие в снег машины и трамваи, вереницы людей спускались к прорубям за водой, гремя ведрами и бидонами. Не успевали хоронить умерших от голода, копали братские могилы и укладывали в них тела, как на поле сражения. Над городом полыхало пламя пожаров, которые нечем было тушить — не было воды. Их тушили, засыпая снегом, разбирая стены и забрасывая огонь разобранными балками и железом, создавали ледяные сквозняки, заставлявшие свертываться пламя.
В квартирах, на лестницах стены были покрыты атласными полосами мерзлоты. При коптилках работали ученые, писались научные рефераты, студенты готовились к зачетам, художники делали рисунки, композиторы писали музыку. Ничто не могло убить волю ленинградцев, дух творчества, несокрушимую энергию.
Так шла зима сорок первого — сорок второго года.
Очерки, собранные в настоящей книге, и начинаются с описания города в мае, то есть в тот период, когда уже самые страшные испытания остались позади. Остались позади дни, о которых когда-нибудь будут написаны большие книги, в которых эпопея Ленинграда раскроется со всей силой.
Люди этой героической эпопеи, ленинградские патриоты, и дальше, до победы, до разгрома гитлеровцев под Ленинградом, стояли на своем посту так же непоколебимо и бесстрашно. Они верили в то, что они разобьют вражью силу и уничтожат грязное логово гитлеровцев, раскинутое перед великим городом. Боевой дух ленинградцев был неукротим. Работница Булышова с завода имени Егорова, дававшая во время всей войны вместо шестидесяти деталей сто пятьдесят, узнав, что ее наградили орденом, сказала:
— Я чувствовала себя как на фронте! Я говорила себе: воюй крепче, Булышова! Бей фашистских поганцев, уничтожай их! Одно у меня стремление: работать, работать, работать. Не щадя сил, жизни. Один смысл имеет моя жизнь, жизнь всех нас: добиться самой великой награды, ощутить счастье полной победы над ненавистным врагом!
Она выразила мысли всех защитников Ленинграда!
1943—1958
| Содержание | Следующая страница |
