Солнце немилосердно палило. В одном из кварталов городка рвались вражеские снаряды. Но в этой части Колпина жизнь текла своим чередом. Пешеходы прислушивались к доносившемуся грохоту разрывов и, держась теневой стороны улиц, продолжали путь, каждый по своим делам.
Пронеслась по улице карета скорой помощи. Чеканя шаг, промаршировал взвод бойцов. На перекрестке девушка-милиционер сдавала пост другой.
Враг был близок, и городок, форпост Ленинграда, жил напряженной фронтовой жизнью.
В этот день у Николая Чернова гостили Коля Буралев, Вова Калека и Петя Садовский. Друзья только что вошли в дом. На улице, укрываясь под арками от снарядов, они с жадным любопытством разглядывали мчавшиеся к окраине танки, автомашины с красноармейцами, пушки на прицепе тракторных тягачей.
Коля неплохо играл на духовых инструментах. И он, вымыв запачканные в грязи руки, взял трубу и стал наигрывать популярный военный марш.
Внезапно дверь открылась, и вошел отец. Его обычно ласковые глаза были суровы, поперек лба легла тугая морщина...
— Сынок! Помоги-ка собраться!
— Куда?
— Иду в ополчение.
Старый шлифовщик строго посмотрел на сына.
— Гляди за ребятами, матери помогай!
Коля оставил товарищей одних и вышел за отцом в соседнюю комнату.
Укладывая вещи, Георгий Ефимович повеселел, потом обнял и расцеловал детей, жену и, по старому русскому обычаю посидев с минуту, ушел.
Через три дня он зашел домой. Семилетний Борис с радостным криком кинулся отцу на шею, ощупывал отцовское обмундирование, трогал гладкий ствол винтовки, без конца напяливал на себя зеленую пилотку. Коля не спускал с отца глаз и задумчиво разгуливал по комнате, не проронив ни слова.
— Чего словно мышь на крупу дуешься? — спрашивал отец.
— Так, — нехотя отвечал сын.
Под вечер Георгий Ефимович стал прощаться с родными. Когда он обнял старшего сына и поцеловал в лоб, Коля цепко сжал отца и умоляюще сказал:
— Папаня, возьми меня с собой!
Шлифовщик ласково улыбнулся, потрепал сына за плечи.
— Не берут у нас малых. И без вас хватает.
— А ты упроси, скажи: на кухню или в музыканты. Может связистом. Я все смогу.
— Поговорю, сынок!
— Не забудешь?
— Честное пионерское! — пошутил отец.
Фронт был тут же, буквально рядом. Некоторые колпинцы сидели в окопах, вырытых у самого их дома, а кое-где наши огневые точки находились в первых и вторых этажах домов. Георгий Ефимович через несколько дней сном на полчасика зашел домой. Он принес с собой небольшую буханку хлеба, две банки консервов и пакетик с сахаром.
Еще стоя в дверях, отец воскликнул:
— Собирайся, парень, взяли!
— «Сборы были недолги...», — напевал Коля, набивая походную сумку предметами, которые ему хотелось взять с собой.
Так пятнадцатилетний Чернов стал бойцом Ижорского батальона. Николай окунулся в боевые будни ополченцев. Ему страстно хотелось рядом с отцом идти в бой. Но Николая прочили в музыканты. Тогда Коля, нарушив все уставные порядки, ввалился прямо в комнату комбата. Командир долго смотрел в черные, горящие огоньком глаза подростка, потом приказал:
— Зачислить стрелком.
Колиной радости не было конца. Она удесятерилась, когда юный боец узнал, что будет служить в одной роте с отцом.
Николаю сшили по росту обмундирование, выдали оружие. В военном деле он показал необыкновенные для своих лет способности: быстро освоил винтовку, далеко метал гранату.
Бронированная немецкая машина наседала на Ленинград. Ижорцы поклялись умереть, но не пропустить врага через свой рубеж. Все ближе и ближе к заводу подступал огонь сражений. Немец бомбил и забрасывал снарядами маленький, не желавший сдаваться городок.
В один из таких дней Георгий Ефимович сказал сыну:
— Разрешили заглянуть домой, пойдем!
Лицо пулеметчика было мрачным. Тревога охватила и Николая. Не решаясь спрашивать взволнованного отца, Коля молча оделся, прихватил оружие и пошел. Посреди дороги Георгий Ефимович взглянул на сына и положил руку на его плечо.
— Ничего не объявили. Говорят, управдом вызывает. Голос отца дрожал.
— Может, мать заболела иль ребята? — спросил Николай.
— Придем — узнаем. Что ж прежде времени расстраиваться...
Из-за поворота показался знакомый угол дома, и оба бойца вздрогнули. Сразу все стало ясным. Георгий Ефимович прибавил шагу. Через несколько минут он, низко опустив голову, стоял у окровавленного тела жены. Квартиры Черновых не было. Груды щепок, кирпичей перемешались с обломками мебели. А во дворе на уже пожелтевшей траве рядом с матерью лежали Борис, Тамара. Их трудно было сразу узнать. Снаряд изуродовал маленькие тела.
Ужасное зрелище потрясло Николая. Он помутневшими глазами смотрел на трупы дорогих и близких ему людей. Потом тяжелый ком подступил к горлу, ноги подкосились, и Коля, опустившись на колени, припал головой к телу матери и заплакал тихо, неудержимо...
Обратно в батальон Георгий Ефимович шел чуть шатаясь, осунувшийся, со впалыми глазами. Они были сухи, и зловещий огонь сверкал в глубине орбит. Николай всю дорогу не переставал тихо плакать.
Когда подходили к части, отец глухим, охрипшим голосом произнес:
— Плакать, Коля, хватит.
Он отвернулся и с такой злобой посмотрел в ту сторону. где чернел лесок немецкой передовой линии, словно готов был один броситься туда сейчас же через блиндажи, окопы и минные поля, впиться в горло врагу и душить, душить, душить!
На утро пришел приказ о наступлении на пункт Я. — И. Земля стонала от взрывов бомб, в воздухе стоял нестихающий гул, рвались снаряды, выли мины, свистели пули. Георгий Чернов со своим пулеметом занял позицию и с яростным ожесточением вел огонь по немцам. Недалеко от отца, за бугром лежал боец Николай Чернов и одну за другой посылал из винтовки пули врагу. Немцы пробовали броситься в контратаку, но, не выдержав нашего огня, залегли, а потом стали отходить.
Николай услышал крики «ура!». Справа поднимались бойцы. Он тоже, весь охваченный азартом боя, встал и бросился вперед. Но в этот миг он почувствовал острую боль в ноге и, пробежав еще несколько шагов, свалился.
...Очнулся Коля Чернов в госпитале. Приподняв тяжелые веки, он увидел около себя женщину в белом халате.
Теплая рука нежно приподняла его голову.
— Где я?
— Успокойся, — тихо сказала сестра, — это госпиталь. Тебя вынесла с поля боя дружинница.
— Варя?
— Не знаю. Вашего подразделения.
— Варя. Она с нами в бой шла. Она...
Николай хотел сказать что-то еще, но сил не хватило. Голова его, горячая и потная, тяжело опустилась на подушку.
...Рана Николая постепенно заживала. Он уже считал дни, которые отделяют его от возвращения в родной полк. За стенами госпиталя часто рвались снаряды, тревожно выла сирена. Когда она утихала, в палату доносился гул мотора вражеского самолета.
В такие минуты Николаю хотелось превратиться в орла, могучего, ширококрылого, подняться ввысь и оттуда ринуться на голову фашистского летчика.
...Одну ночь Коля никак не мог заснуть. Он думал об отце, которого давно не видел, и какая-то смутная боль щемила сердце.
Утром с пачкой писем в руках в палату вошла санитарка. У кровати Чернова она остановилась, протянула синий конверт.
«От отца», — подумал Коля, вскрывая конверт.
Там лежала небольшая бумажка, и, едва он прочел первые строки, у него закружилась голова, глаза затуманились. Бумажка выпала из рук и полетела на пол.
Николай не плакал, он только тихо простонал:
— Папка!
Командование полка сообщало красноармейцу Николаю Чернову, что его отец, пулеметчик Георгий Чернов, пал в бою смертью храбрых.
Для Николая это был не только горячо любимый отец, но и боевой друг, рядом с которым он сражался, у которого учился мужеству и стойкости, любви к Родине и ненависти к врагу.
Но сейчас образ отца предстал перед ним таким, каким он помнил его не в бою. В памяти возникал тихий летний день. Берег речки. Отец, мурлыкая песенку, возится с удочками, Коля ему помогает. Потом они усаживаются в старенькую лодку, и, выгребая одним веслом, Коля выводит ее на середину реки. Здесь они с отцом в выходной день часами проводили время за рыбной ловлей.
Это было, кажется, совсем недавно. Но с тех пор точно весь мир перевернулся. Родной дом лежит в развалинах. Погиб отец, погибла мать, которая весело встречала их когда-то после рыбной ловли и потом стряпала вкусную уху. А что теперь делается на берегах милой речки, где они рыбачили с отцом? Там немцы. И к речке можно добраться только через огонь битв...
Когда Николай выписался из госпиталя, его провожали няни, сестры, врачи.
В расположение своего полка Чернов прибыл поздно вечером. Его накормили, и он тотчас же крепко заснул. Первым, с кем увиделся утром Коля, был старший лейтенант Щербаченко. Тот радостно обнял юного красноармейца и, тряхнув его за плечи, сказал:
— А ты кстати явился. Скажи, вот тот участок хорошо знаешь?
И Щербаченко показал рукой на видневшийся далеко лесок.
— Как не знать! Мы с ребятами туда не раз по грибы ходили.
— Отлично! Беру тебя на одну операцию.
— Какую? — жадно спросил Коля.
— Придет время — скажу.
Когда стемнело, Щербаченко собрал разведчиков.
— Где-то в том лесу стоит немецкая батарея, обстреливающая наши позиции. Нам дано задание пробраться в тыл противника, точно выяснить, где стоит эта батарея.
И лейтенант стал излагать бойцам план операции. Николай Чернов принимал в обсуждении живейшее участие как знаток местности, где разведчикам предстояло действовать.
Ночью группа разведчиков и с ними Николай поползли в сторону немецких позиций. Операция была выполнена блестяще. Разведчики под утро благополучно вернулись в часть и доложили командиру точные данные о расположении немецкой батареи. А остальное завершили наши артиллеристы. Сильным и точным огневым налетом они заставили навсегда замолчать вражескую батарею.
После этого Николая Чернова стали часто брать в разведку, и он не уступал опытным бойцам в этой сложной и опасной воинской профессии.
Чернов страстно полюбил разведку, но тяготился тем, что иногда приходилось подолгу бездействовать. Он обратился к командиру с просьбой выдать ему винтовку с оптическим прицелом.
— Снайпером хочешь стать? — спросил командир.
— Так точно! В перерывах между разведкой хочу охотиться на немцев.
Командир крепко пожал маленькую руку разведчика и распорядился выполнить его просьбу.
Николай стал часто забираться поближе к немецким траншеям. Здесь выслеживал он немцев. Первого фашиста он терпеливо поджидал несколько часов и, когда немец высунулся из окопа, точным выстрелом уложил его.
— За Томку!
Коля Чернов, мальчик из Колпина, открыл свой особый счет мести за отца, за мать, за маленьких Томку и Бориса, за родной дом, за Ленинград, где он за время войны не был, но о страданиях которого знал каждый боец полка.
Прошло несколько месяцев. Рота Чернова участвовала в важной боевой операции. Предстояло выбить немцев из одного пункта и отбросить их за речку. Николай участвовал в операции в качестве снайпера. Он продвигался на фланге роты и меткими выстрелами снимал вражеских пулеметчиков, автоматчиков, помогая таким образом расчищать путь нашим наступающим бойцам.
Немцы упорно сопротивлялись, но наша рота шаг за шагом продвигалась вперед. Вот наступил решительный момент. Бойцы поднялись, чтобы стремительным броском преодолеть стену огня вражеских минометов.
Коля как на крыльях помчался вперед. Он видел, как бежали немцы.
Вдруг Николай зашатался, выронил винтовку и упал. Густое кровавое пятно проступило через его гимнастерку. Последнее, что он, падая, успел заметить, было толстое дерево с огромным дуплом. Чернов узнал то самое место, где когда-то с отцом рыбачил в тихие летние дни.
Много дней пролежал Коля в госпитале. Рана была очень серьезной, и врачи упорно отстаивали жизнь юного воина. Страшную боль Николай переносил стойко, удивляя врачей своей выносливостью. Он думал только о том, чтобы снова возвратиться в строй, и терпеливо ждал этого дня.
Однажды врач на утреннем обходе ласково сказал:
— Ну, Чернов, завтра распрощаемся. Можешь поступать в ремесленное училище.
Николай понял. Врач хотел сказать, что он уже в бойцы не годится.
— Нет, я в ремесленники не пойду. Меня возьмут в полк. Руки есть, глаза видят.
* * *
Николай Чернов вернулся в полк. Его определили в оркестр. Но капельмейстеру он как-то сказал:
— Временный я жилец у вас, товарищ начальник. Все равно добьюсь своего — уйду в траншею. Мне еще много фрицев надо на тот свет отправить.
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
