Над аэродромом медленно вставал рассвет. Край неба на востоке все гуще окрашивался в багряный цвет. Близился восход солнца. А авиаторы были уже на ногах.
Летчики, штурманы и воздушные стрелки-радисты, собравшись в землянке, слушали гвардии капитана К. С. Усенко. Командир эскадрильи ставил боевую задачу.
— На участке прибрежных коммуникаций Хамина — Котка, — говорил он, — замечено интенсивное движение немецких кораблей. Нам приказано с получением данных воздушной разведки уничтожить транспорты на переходе морем. Бомбы брать фугасные. Нагрузка семьсот килограммов, заправка горючим и боеприпасами полная, высота бомбометания... — После небольшой паузы Усенко спросил: — Задание ясно?
Потом стал задавать вопросы своим помощникам:
— Инженер, как самолеты?
— Почти готовы. Заканчивается подвеска бомб.
— Хорошо. Штурман, у вас есть дополнения? Объявляйте.
— Пойдем через остров Лавенсаари, — сказал гвардии капитан С. С. Давыдов. — При подходе к цели ведущим звеньев промерить ветер и уточнить прицельные данные на бомбометание. Запасная цель — корабли в Котке.
— Через десять минут быть у самолетов. Вылет по моему сигналу, — энергично заключил Усенко.
Экипажи разошлись по самолетам.
— Ну что, безлошадник, будем отсиживаться на земле? — уныло спросил у своего летчика гвардии лейтенант Н. О. Шуянов.
На машине гвардии лейтенанта А. И. Журина всю ночь работали механики, заменяя блок двигателя. Но если бы даже она и была готова к утру, требовалось еще облетать ее в воздухе.
— Почему отсиживаться? — с лукавой улыбкой ответил Журин. — А запасная «севрюга» номер девятнадцать? Инженер сказал, что она готова.
— Так почему же мы медлим? Идем к «севрюге». Шишков, пошли! — позвал Шуянов стрелка-радиста, и все трое направились к запасному самолету. Им так не хотелось отставать от друзей! Даже тогда, когда их самолет был неисправен. Давно они решили не пропускать ни одного боевого вылета.
Приняв рапорт от механика самолета, гвардии лейтенант А. И. Журин пригласил в рейфугу штурмана гвардии лейтенанта Н. О. Шуянова и стрелка-радиста гвардии старшего сержанта С. Т. Шишкова. Здесь они, расстелив на ящике карту, занялись проработкой задания. Еще раз обговорили, как лучше зайти на цель, уточнили прицельные данные, проверили, правильно ли нанесен маршрут. Вскоре к стоянке подъехала автомашина. Вооруженны сгрузили бомбы, подвесили их под самолет, ввернули взрыватели.
— Товарищ штурман, бомбы подвешены. Проверьте. Николай Шуянов обошел самолет, проверил подвеску бомб и отпустил вооруженцев. Затем он неторопливо поднялся в кабину. Летчик и стрелок-радист уже находились на своих местах.
Начинался новый фронтовой день. Казалось, ничего необычного он не предвещал. Летчик Анатолий Журин сидел в кабине с откинутой назад головой и любовался игрой красок разгоравшейся утренней зари. Глаза его были широко открыты, по лицу скользила улыбка. Всем своим видом он как бы хотел сказать: я молод, силен и наслаждаюсь прекрасной жизнью.
— Николай, слышишь, — обратился он к Шуянову. — Интересно знать, что делает сейчас твоя Клава?
— Вероятно, кормит маленького Сашеньку, — ответил штурман, несколько удивленный неожиданным вопросом командира. — К восьми ей на работу. А что?
— А моя Шура, конечно, еще спит, — вместо ответа задумчиво сказал Журин. — У нее уроки с девяти.
Почти полгода Анатолий не виделся с Шурой. Когда полк базировался в Ленинграде, то он частенько наведывался в Пискаревку, где она жила.
— А чего бы вам не пожениться? — спросил Николай после недолгого молчания.
— Эх, дружище, — вздохнул Анатолий. — Как бы это тебе объяснить. Ты вот до войны успел свое семейное счастье устроить. А сейчас — не время. Кругом столько горя. Я же вижу, как переживает за тебя Клава. — Он сдвинул набок шлемофон, еще больше откинул голову назад и мечтательно добавил: — Кончится война, мы обязательно с Шурой поженимся. Будем к вам в гости ходить...
— Командир, зеленая ракета! — неожиданно прервал мечты Анатолия стрелок-радист Шишков.
— От винтов! — крикнул в форточку Анатолий и запустил моторы.
Журин взлетел и занял место ведущего в своем звене. Усенко удивился появлению Журина в строю. Хотя тот нарушил его указание, Усенко одобрительно показал большой палец. Стоит ли ругать летчика за страстное желание сразиться с врагом?!
С набором высоты «Петляковы» под прикрытием «яков» взяли курс к чужим берегам. Внизу медленно проплывала пустыня залива. Изредка встречались мелкие острова — отличные ориентиры в полете над морем. Показался Лавенсаари. По меридиану этого острова проходила кромка неподвижного льда, за ним виднелась темная гладь воды. С запада приближалась весна.
Командир эскадрильи вывел группу точно в указанное место. По расчетам штурмана начался поиск цели. Развернувшись влево, Усенко взял курс к вражескому берегу. «Корабли не могли далеко уйти, — подумал он. Прячутся где-нибудь в шхерах».
— Кажется, нашли, подверни чуть влево, — вдруг громко скомандовал штурман.
— Усенко, смотрите, слева корабли, — тут же прозвучал в эфире голос командира истребителей сопровождения майора П. И. Павлова.
— Да, да, вижу, — ответил Усенко.
Около пятнадцати кораблей шли вдоль изрезанного шхерами берега. Они спешили в Котку.
— Приготовиться к атаке! — подал команду Усенко.
— Сушкин, выйдите вперед, сфотографируйте корабли! Наблюдайте за ударом и зафиксируйте результат, — передал по радио ведущий группы прикрытия. Пара «яков» устремилась вперед.
В небе появились дымные шапки — открыла огонь корабельная зенитная артиллерия. Экипажи «Петляковых» сосредоточили теперь все внимание на прицеливании. Усенко первым бросил свою машину в пике. За ним последовали остальные. А с палуб кораблей навстречу пикировщикам потянулись пунктиры трассирующих снарядов.
Павлов заметил, что ниже в стороне от кораблей вертятся вражеские истребители. «Ожидают выхода наших «пешек» из пикирования», — догадался ведущий группы прикрытия и молниеносно ринулся вниз. Используя преимущество в высоте, «яки» первыми атаковали «фоккеров» и не дали им возможности приблизиться к «петляковым «. Но тут появилась еще четверка ФВ-190. Наши истребители не успели преградить ей путь, и она обрушилась на звено Журина. Загорелся самолет левого ведомого — гвардии младшего лейтенанта Н. Г. Туренко. Объятый пламенем, Пе-2 пошел вниз.
В это время и Журин почувствовал, как сильно тряхнуло его машину. Глаза вдруг затянуло какой-то пеленой, и силуэты самолетов расплылись. В первый миг он не мог понять, что .произошло. Мысль работала замедленно. Машинально он провел рукой по лицу и увидел, что перчатка в крови. «Ранен», — с тревогой подумал Журин. Напрягая внимание, он осмотрелся кругом. «Фокке-вульфов» поблизости не было. Взглянул на штурмана.
— Что с тобой, Коля?
Шуянов сидел на полу в неудобной позе и смотрел на свою перебитую ногу, безжизненно лежавшую теперь поперек кабины. Лицо его было белым как полотно.
— Ногу оторвало, — тихо простонал Шуянов.
Слова Николая сильнее огня опалили сердце Журина и сразу вывели его из оцепенения, в которое он впал после удара в голову. Сознание прояснилось. Теперь он знал, что надо делать.
— Держись, Николай, не отчаивайся! Еще не все потеряно! — пытался он утешить Шуянова и передал своим ведомым приказание подойти ближе.
— Командир, правый мотор дымит, — доложил воздушный стрелок-радист.
Журин понял всю опасность создавшегося положения. Надо бы немедленно садиться, но куда? Под крылом — сколько видел глаз — простиралась холодная мартовская вода.
— Передай ведущему, что уходим на Лавенсаари, — сказал он Шишкову.
Позабыв о своем ранении, Анатолий думал о спасении жизни штурмана. За самолетом тянулся длинный шлейф белого дыма. Журин сбавил обороты подбитого мотора, сбалансировал машину в горизонтальном полете и развернулся на Лавенсаари. Он знал, что это самый близкий аэродром, на который можно произвести посадку. Только бы дотянуть...
Мотор стал дымить меньше. Журин увидел, как пара «яков» отвалила от общей группы и пристроилась к нему. Это был старший лейтенант Г. М. Шварев со своим ведомым. На душе стало легче. «Спасибо вам, дорогие друзья», — подумал Анатолий.
В бескрайнем просторе моря показался маленький остров.
— Коля, вижу Лавенсаари, — обрадовался Журин. — Потерпи еще немножко!
Напрягая усилия, Шуянов пытался ответить командиру, но не смог произнести ни слова. Он только согласно кивнул головой. Глаза его тускнели, как огоньки в густеющем тумане. Вначале он еще верил в свое спасение, а теперь для него все померкло.
Летчик поставил рычаг шасси на «выпуск» и взглянул на контрольные лампочки. Они продолжали гореть. Шасси не выпускались, где-то, очевидно, была повреждена система. Журин повел машину со снижением, рассчитывая сесть с ходу на фюзеляж. Со старта навстречу ему полетели красные ракеты. Там решили, что он забыл выпустить шасси. Не обращая внимания на ракеты, летчик подвел машину к земле и выключил зажигание. Через мгновение она с треском и скрежетом ударилась о землю, проползла метров сорок и остановилась. В наступившей тишине Журин услышал приглушенный ст.он и тяжелое дыхание Шуянова.
— Жив, Николай!.. Порядок!.. — закричал командир экипажа.
Он аварийно сорвал фонарь, и кабина сразу наполнилась холодным воздухом. Рядом, на плоскости, появился Шишков.
— Товарищ командир, вы ранены? — бросился он к Журину, увидев его окровавленное лицо.
— Это пустяк. Ты взгляни на штурмана, — уныло ответил летчик.
Посмотрев на как бы раздавленное тело Шуянова, стрелок-радист все понял.
А по летному полю к самолету мчалась санитарная автомашина, бежали люди. Над распластанной на земле «пешкой» низко пронеслись два «яка». Покачав крыльями, они взмыли вверх. В ответ Шишков приветливо помахал им рукой.
Подбежавшие люди начали вытаскивать Шуянова из кабины. Штурман не выдержал боли и отчаянно закричал:
— Не трогайте меня!
Перебитая нога Николая, державшаяся, видимо, только на коже и на изодранной одежде, зацепилась за борт кабины.
— Ногу приставьте... ногу... — простонал Шуянов и потерял сознание. Его отвезли в санчасть.
Журину промыли раны, забинтовали голову и предложили койку в палате той же санчасти. Но он отказался ложиться.
— Теперь мой штурман в безопасности, врачи ему помогут, — заявил летчик. — А мы с Сергеем вполне здоровы. Нам надо добираться в полк. Есть у вас катер или самолет, чтобы перебраться на Большую землю?
— Через час туда пойдет Ли-2, — ответил кто-то. Простившись с другом, А. И. Журин и С. Т. Шишков перелетели в Кронштадт. Оттуда командиру экипажа удалось дозвониться до своего полка и доложить командиру о случившемся. Присланный в Кронштадт По-2 доставил летчика и стрелка-радиста на свой аэродром.
— Вы действовали, как настоящие гвардейцы, — сказал командир полка, пожимая руку Журину и Шишкову.
— Молодцы! — с улыбкой добавил замполит.
Подошедшие лётчики, техники, воздушные стрелки-радисты плотным кольцом обступили друзей, радуясь их возвращению.
— Что с Николаем? Где он? — наперебой спрашивали они.
* * *
А перевитый бинтами гвардии лейтенант Н. О. Шуянов лежал в это время в санчасти, на далеком острове Лавенсаари. Открыв глаза, он увидел рядом незнакомых людей в белых халатах.
— Как себя чувствуете? — спросил его врач.
У Николая сильно болели голова и ступня раздробленной ноги. Не было сил пошевельнуться. Мучила жажда.
— Пить, — простонал штурман. Ему подали воду.
— Отправляем вас в Ленинград, в стационарный госпиталь, — заявил врач. — Необходима срочная операция.
Все, что происходило дальше, Николай воспринимал как во сне. Временами он слышал голоса людей, шарканье ног, гул моторов. Ночь прошла в кошмарах. Утром его положили на операционный стол. Что делал хирург, Шуянов не видел и не чувствовал. Очнулся он в палате. Нестерпимо жгло пятку раненой ноги. Николай откинул одеяло и тут все понял... Ногу ампутировали до колена. Сердце сжалось от горькой обиды, а может быть, и от страха, тугой комок подступил к горлу, со щек медленно катились слезы. Ко всему был готов Шуянов, .вылетая на самые опасные боевые задания, по такого исхода он никогда не предполагал. «Как буду жить? Ведь мне всего двадцать три! Что скажет Клава?» Двое суток провел Николай в горьких раздумьях, не решаясь сообщить жене о случившемся.
Клава сама пришла к нему в госпиталь. Маленькая, хрупкая, в белом халате, она вбежала в палату и прильнула к груди Николая.
— Здравствуй, родной!
Глаза Николая наполнились слезами. Немного успокоившись, он спросил:
— Откуда ты узнала?
— Люди, Коля, сказали. А ты что же не написал?
Шуянов молчал. Он мучительно думал, как сказать жене о случившемся. Думал и не находил слов.
— Сашу у соседей оставила, — начала Клава. — Он такой спокойный, больше спит. Бабушка любит его.
«Сын мой, долго еще расти тебе надо», — подумал Николай и, глядя жене в глаза, сказал:
— Калека я теперь, Клава.
— О чем ты, Коля?
Николай откинул одеяло, и Клава увидела забинтованную половину ноги. Губы ее сжались, на лице чуть заметно дрогнули мускулы. Но Клава не показала своего отчаяния, даже не заплакала: она была из тех ленинградок, которые пережили все ужасы блокады, не раз выносили из квартир трупы умерших от голода соседей, подбирали раненых на улице после артобстрела, сами бывали в объятиях смерти. Она погладила русые кудри Николая и начала горячо целовать его губы, щеки, шею.
— Коля, родной. Все будет хорошо, вот увидишь, все будет хорошо... — шептала она. — Ты жив, и это — главное.
О многом они переговорили тогда. Уходя из палаты, Клава сказала:
— Еще больше люблю тебя, поправляйся скорей.
— Спасибо, родная, — ответил Николай.
Шли долгие и однообразные дни лечения Шуянова в госпитале. Тем временем в полку назревали новые события...
Штурманом в экипаж гвардии старшего лейтенанта А. И. Журина назначили гвардии старшего лейтенанта А. В. Исакова. В полк он пришел недавно, но уже успел побывать в боях и зарекомендовал себя хорошо. Экипаж получил новый самолет Пе-2 и вскоре начал летать на боевые задания.
Но 2 апреля 1944 года экипаж Журина не вернулся домой. Группа «Петляковых» вылетала тогда на уничтожение вражеских кораблей в Нарвском заливе.
Боевую задачу пикировщики выполняли вместе со штурмовиками. Группу «Петляковых», сопровождаемую истребителями, вел гвардии подполковник М. А. Курочкин. По другому маршруту на малой высоте шли к цели «илы» соседней дивизии. Заметив корабли, они с ходу начали их штурмовать, подавляя зенитный огонь и тем самым обеспечивая благоприятные условия для действий бомбардировщиков. С большой высоты Журин хорошо видел их стремительные атаки.
— Над целью уже носятся «илы», — раздался в наушниках голос ведущего истребителей прикрытия.
Группа пикировщиков начала разворот. Чтобы не проскочить цель, ведущий резко развернулся влево, и звено Журина, находившееся в левом пеленге, внезапно оказалось впереди всей группы. Но перестраиваться было уже некогда, и гвардии старший лейтенант передал по радио своим ведомым:
— Держитесь плотнее, атакуем первыми!
Дальнейшие события развивались с молниеносной быстротой.
— Фоккеры! — услышал Журин голос стрелка-радиста и сразу почувствовал, как заработал его пулемет.
Два ФВ-190 словно ошпаренные выскочили горкой из-за шайбы «Петлякова» и подставили животы под пулемет штурмана. Исаков нажал на гашетку и длинной очередью прошил одного фашиста. Беспорядочно переворачиваясь и оставляя шлейф дыма, «фокке-вульф» пошел к воде. Гвардии старший лейтенант Журин оглянулся назад и ужаснулся: сверху с разных направлений на него шли еще два ФВ-190. Они как бы взяли его машину в клещи.
Журин метнулся в сторону, но опоздал. Что-то тупое ударило ему по правой ладони. Штурвал вырвало из рук, и самолет опустил нос. Левой рукой летчик схватил штурвал, с силой потянул его на себя и выровнял машину. Появившееся на плоскости пламя начало быстро распространяться по всему самолету.
— Что будем делать, Алексей? — спросил командир звена своего штурмана.
Ответа не последовало. Летчик обернулся назад. Окровавленный Исаков лежал на полу кабины с закрытыми глазами. Журин понял — штурман мертв. «Что делать дальше? — лихорадочно думал командир. — Посадить машину уже невозможно: за время снижения она сгорит. Да и куда сажать, если под крылом ледяная вода. Штурман убит, кругом огонь, сам тяжело ранен. Остается последнее средство — парашют». Летчик дает команду стрелку-радисту:
— Оставить самолет!
Гвардии старший сержант Шишков прыгнул и повис под белым куполом парашюта. Журин с трудом сорвал колпак кабины, но выбраться Из нее с искалеченной рукой оказалось не под силу. А пламя уже подобралось к нему, обжигая лицо и руки. Загорелась одежда. Летчик уже с трудом различал предметы в кабине. Смерть стояла с ним рядом. Но Журин еще жил, главное, хотел жить во что бы то ни стало! Охваченный огнем, он снова попытался подняться и... не смог. А самолет с нарастающей скоростью приближался к воде.
Последние надежды на спасение рухнули. Наступило самое страшное: апатия, сладкое забытье, безразличие. Нет, нельзя поддаваться слабости, даже на минуту! Надо встряхнуться, мобилизовать себя. Напрягая последние силы, Журин перевернул самолет на спину, оттолкнул ногой от себя штурвал и вывалился из горящей машины. Секунда, другая... Пора раскрывать парашют. Но обгоревшая правая рука плохо слушалась Журина. А левой ему никак не удавалось нащупать кольцо парашюта. Морская пучина стремительно приближалась. Наконец он выдернул кольцо. Над головой раздался хлопок — парашют раскрылся. Через несколько секунд Журин очутился в воде. Спасательный жилет автоматически наполнился газом и вытолкнул летчика на поверхность залива. Но одежда быстро намокла, и ледяная стужа подобралась к телу. Началась борьба с холодом.
Не более десяти минут прошло с момента приводнения, а летчик уже начал терять сознание. В последний момент он услышал едва различимый шум мотора... и все померкло...
Очнувшись, Журин долго не мог ничего понять: гул, тряска... В помещении темно и пусто. В углу шевельнулся какой-то комок, и тут же послышался голос:
— Жив, командир?
По голосу летчик узнал своего стрелка-радиста.
— Где мы, Сергей? — шепотом спросил он.
— На каком-то корабле. Немцы подняли нас с воды, — отозвался Шишков.
«Немцы подняли... Значит — плен... — подумал Журин. — Значит — все... Замучают фашисты...»
Слабость во всем теле, пережитый кошмар, чувство неизвестности угнетали Журина. Страшное слово «плен» тяжелым камнем легло на сердце.
— А как штурман? — спросил Шишков.
— Алексей Исаков убит в самолете, — тихо ответил Журин.
Воздушный стрелок-радист вспомнил свой аэродром, улыбающегося перед вылетом Исакова, его шутки, задорный смех. Всего несколько минут назад в воздушном бою он действовал решительно и смело, сбил одного «фокке-вульфа». И вот Исакова нет в живых. Не было бы и его, Шишкова, если бы...
— Командир, когда ко мне подошел немецкий корабль, я хотел застрелиться, — сказал он. — Стал взводить затвор пистолета и... Сил не хватило. Руки окоченели.
Шишков помолчал. Иллюминаторы на корабле, были задраены, в помещении темно. Шишков не видел лица Журина и не знал, слушает он его или думает о другом.
— Я наблюдал за твоим прыжком, командир. Думал все... разобьешься. Над самой водой раскрылся парашют.
О чем дальше говорил Сергей, Журин не слышал — он снова потерял сознание. Сколько прошло времени, неизвестно. Летчик пришел в себя уже в лазарете. Теперь он знал, что попал в лапы фашистам. Шишкова с ним не было. Но что это? Ему оказывают помощь русские санитары. Они промыли раны, забинтовали лицо и руки.
— Может быть, я у своих? — с надеждой подумал Журин. Но сомнения рассеялись, когда в комнату вошел офицер и что-то громко сказал санитарам на немецком языке.
Журина втащили в автомашину, привезли на аэродром и посадили в самолет. Летели недолго. Потом снова ехали на машине. К вечеру советский летчик оказался в Саласпилсе, в лагере для военнопленных. Там вновь прибывших повели в баню. Журин едва мог держаться на ногах. У входа с него сняли бинты и грубо, вместе с обожженной кожей лица и рук сорвали повязки. Из ран хлынула кровь. Летчик снова потерял сознание.
Ночь прошла в бреду и кошмарах. Утром ему вновь забинтовали раны и бросили в барак, набитый военнопленными. Обессиленный и беспомощный лежал Журин, на холодном полу барака...
Как же дальше сложилась судьба летчика? Из Саласпилса Журина вместе с небольшой группой военнопленных перевезли в Польшу и поместили в лодзинский лагерь, где содержались в основном пленные советские летчики.
Медленно тянулись дни. Постепенно к Журину возвращались силы. Пришел день, когда он поднялся и самостоятельно сделал несколько шагов.
И вот однажды Журин увидел то, во что не сразу мог поверить: перед ним стоял его стрелок-радист. Сергей Шишков подошел поближе и стал в упор рассматривать своего бывшего командира. Сначала он не узнал его: так сильно изменили лицо Журина следы ожогов.
— Толя, это ты? — тихо спросил Сергей, оглядываясь по сторонам. Они осторожно, чтоб никто не видел, пожали друг другу руки. Вместе стало легче переносить лагерные тяготы, хотя видеться им приходилось очень редко. Они и работали в разных местах.
В конце 1944 года друзья совсем расстались. Сначала Журина перевели в международный авиационный лагерь Мюленберг, затем в Хемниц. Пленных избивали за малейшую провинность. Били прикладами и кололи штыками. Рядовым охранникам службы СС официально разрешалось при усмирении заключенных наносить им уколы штыком. За попытку к побегу или сопротивление военнопленных немедленно расстреливали перед строем.
Но как ни бесновались фашистские палачи, приближался час расплаты. С востока все сильнее доносилась канонада сражения. Советские войска завершали разгром гитлеровской армии и несли освобождение народам Европы.
Надвигались перемены и в Хемнице. 2 мая 1945 года служители лагеря объявили траур по случаю смерти Гитлера. Как потом Журин узнал, в этот день было решено начать восстание. Во время прогулки среди заключенных внезапно раздался резкий свист — это был сигнал к восстанию. Военнопленные тут же скрутили охранников, захватили пулеметы и автоматы. Администрации лагеря и некоторым офицерам СС удалось скрыться. Но многие были схвачены. Наиболее жестоких в обращении с заключенными фашистов тут же расстреляли, а остальных отпустили.
В городе также произошли столкновения восставших рабочих с отрядами фашистов. Вскоре Хемниц оказался полностью в руках восставших. Бывшие узники лагеря стали свободными. Среди них находился и Анатолий Журин.
«Теперь надо пробираться на Родину», — решил советский летчик. Такого же мнения придерживались еще около восьмидесяти человек. Бывшие узники — кто пешком, а кто на повозках и велосипедах, приобретенных у местных жителей, — двинулись на восток. Через трое суток, находясь уже на польской земле, они встретили колонну советских автомашин. Наши воины по-братски отнеслись к бывшим военнопленным, накормили их, приютили на ночлег. На следующий день были составлены списки освобожденных из концлагеря. После небольшой проверки им выдали документы, необходимые для возвращения на Родину. А вскоре Анатолий Журин снова оказался в родном авиационном полку. Правда, теперь уже авиаторы охраняли мирное советское небо.
Воздушный стрелок-радист Сергей Тихонович Шишков после войны тоже вернулся на Родину.
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
