Дни пребывания в госпитале остались позади. Я шагал по улицам Ленинграда, предвкушая радость встречи с боевыми друзьями. Хотелось скорее узнать фронтовые новости, снова сесть в кабину бомбардировщика и подняться в небо. Освобожденный от блокады Ленинград набирался сил. Улицы города были залиты ласковыми лучами апрельского солнца, голубоватая дымка слегка затушевывала даль, в воздухе были едва уловимые запахи талого снега. На мокрой мостовой играли солнечные блики. Полупустой трамвай, громыхая на стыках рельсов, привез меня на окраину города, к Нарвским воротам. Здесь я пересел на попутный грузовик и доехал до аэродрома, где теперь базировался наш полк.
В общежитии меня встретил дневальный.
— Я летчик, прибыл из госпиталя, — начал я объяснять матросу, видя его удивленное лицо.
— Здравствуйте, товарищ командир, — с улыбкой ответил дневальный. — Да я же вас сразу узнал.
Я устало присел на стул. По лицу катились крупные капли пота. Стало грустно от этой слабости. Сам понял, что еще не совсем здоров.
— Как ребята?
— Все очень ждут вас, — ответил матрос. — Летают, воюют.
— Далеко до аэродрома?
— Километра три.
— Тогда пойду, — сказал я и вышел на улицу.
С Финского залива тянуло холодом, небо заволокли тучи. Как изменчива апрельская погода!
На полпути меня догнал бензозаправщик. Шофер остановил машину и предложил место в кабине. Через несколько минут я уже спускался в землянку своей эскадрильи.
— Ба! Кого я вижу! — воскликнул Аносов, увидевший меня первым.
— Командир приехал! — бросились ко мне штурман Анатолий Виноградов и воздушный стрелок-радист Михаил Степанов.
— Очень кстати прибыл, — пожимая руку, повторяли Усенко, Кабанов, Давыдов, Косенко.
Я был снова в кругу друзей. Ребята наперебой задавали вопросы, смеялись, шутили. От такой встречи неуютная землянка казалась отчим домом.
— Ну как там? — спросил Косенко. Такой вопрос тогда задавали всем, кто побывал в Ленинграде. Людей интересовала жизнь города, который они защищали в блокаду. А старшего лейтенанта этот вопрос волновал еще и потому, что там осталась его любимая девушка Шура.
— Ленинград дышит полной грудью, — ответил я. — Люди повеселели, жизнь налаживается.
Самому мне хотелось побыстрее узнать полковые новости.
— А где же остальные ребята?
— Нет их, Андрюха, — тихо сказал Усенко. — Никого нет. В эскадрилье осталось всего три экипажа.
В землянке наступила гнетущая тишина, и я не стал больше ни о чем расспрашивать.
Мне довелось увидеть не всех товарищей, которых оставил перед уходом в госпиталь. Не было среди них Анатолия Журина, Николая Шуянова, Алексея Абушенко. В третьей эскадрилье не стало экипажей Дыньки и Фомичева. Война делала свое черное дело.
Произошли изменения и в руководстве полка. К нам пришел новый замполит — майор Т. Т. Савичев. До этого Тимофей Тимофеевич служил в .истребительной авиации, не раз ходил на боевые задания и храбро дрался в воздушных боях. После ранения врачи запретили ему летать на истребителе.
Майор оказался веселым и общительным, в кабинете не засиживался, старался быть всегда среди людей. Он понимал, что после ухода Шабанова ему придется немало потрудиться, чтобы завоевать такой же авторитет и уважение.
Ушел от нас и Григорий Пасынков со своим штурманом Михаилом Губановым и воздушным стрелком-радистом Василием Романовым. Теперь он стал командиром третьей эскадрильи.
Из рассказов друзей, я подробно узнал и о боевых делах, совершенных однополчанами за время моего отсутствия. А произошло вот что.
В январе — феврале 1944 года немецко-фашистские войска, блокировавшие Ленинград, были разбиты и отступали. Стремясь сдержать натиск советских армий, гитлеровское командование сосредоточило в Финском заливе большое количество боевых кораблей для поддержки своей пехоты, особенно на приморском фланге. В создавшейся обстановке авиация Краснознаменного Балтийского флота снова перенесла основные действия на морской театр. В эти дни группы пикировщиков непрерывно поднимались в воздух и уходили топить вражеские корабли. Разумеется, не все полеты проходили и завершались удачно.
Особенно серьезные испытания выпали на долю экипажа гвардии лейтенанта И. А. Дыньки. Несмотря на юные годы, он был очень волевым и расчетливым летчиком. Своей неуемной энергией и оптимизмом он заражал штурмана и стрелка-радиста.
Однажды экипаж Дыньки вылетел на боевое задание в составе группы, возглавляемой командиром полка. Плотным строем пикировщики, прикрываемые истребителями, подходили к губе Кунда, чтобы нанести удар по вражеским дозорным кораблям. Но в расчетной точке целей не оказалось. На этот раз разведка сработала нечетко. Что делать? Не бросать же бомбы попусту в море! Гвардии подполковник М. А. Курочкин решил вести группу на железнодорожную станцию Кохтла. Там летчики обнаружили эшелон с войсками.
— Подходящий объект, — сказал обрадованный флагманский штурман гвардии капитан Д. Н. Фомин.
Вражеские зенитчики открыли по самолетам сильный огонь. Однако пикировщики сумели пробиться к цели и нанести по ней мощный удар. На станции возникло несколько очагов пожара. Товарный эшелон с войсками и боевой техникой был уничтожен. Летчики взяли курс на свою базу.
В этот момент в воздухе появились четыре «мессершмитта» и два «фокке-вульфа». Наши истребители вступили с ними в бой. Сражаясь с «мессерами», четверка «яков» отстала от строя «пешек». Воспользовавшись выгодной ситуацией, пара «фоккеров» прорвалась к пикировщикам и атаковала самолет Дыньки. Экипаж мужественно оборонялся и сумел отразить первое нападение фашистов.
Но вскоре последовала новая атака. На этот раз «фоккеры» ударили снизу, одновременно с двух сторон. Самолет лейтенанта Дыньки загорелся. Летчик попытался сбить пламя скольжением, но безуспешно. Машина продолжала гореть. Тогда Дынька подвернул самолет к берегу залива и, не выпуская шасси, притер его ко льду. Экипаж выбрался из горящего бомбардировщика и укрылся в ледяных торосах. «Фокке-вульфы» продолжали пикировать на охваченную пламенем машину до тех пор, пока она не взорвалась. Затем они развернулись и ушли на запад.
Лежа за ледяной глыбой, летчик гвардии лейтенант И. А. Дынька, штурман гвардии лейтенант Н. А. Трашенин и воздушный стрелок-радист гвардии сержант Л. Я. Белкин горячо обсуждали, что делать дальше.
— Берег, занятый противником, рядом. Нужно немедленно уходить, пока не появились фашисты, — сказал Дынька.
— Мне кажется, сначала нужно идти по заливу параллельно берегу, а затем свернуть к своим, — предложил Трашенин, рассматривая полетную карту.
На том и порешили. По заснеженному льду между торосами двинулись на восток. Шли медленно: ватные брюки и куртка сковывали движения, а меховые унты глубоко вязли в мягком снегу.
Силы иссякали. Все чаще приходилось останавливаться на отдых. Хотелось есть, мучила жажда.
— Сколько еще до линии фронта? — спросил Дынька штурмана.
— Километров двенадцать, — ответил Трашенин. — Это самый опасный участок пути. Немцы близко, нас могут заметить.
— Отдохнем до темноты здесь, — решил командир экипажа. — Но к утру непременно надо выйти к своим.
Всю ночь три друга почти без отдыха шли по заливу. За час до рассвета они приблизились к берегу. Залегли, всматриваясь в темноту.
— Ребята, вижу лес! — обрадованно сказал Трашенин.
— Тише, — шепотом одернул его Дынька. — Еще неизвестно, кто там, свои или враги.
Едва ступили на землю, как их окликнули:
— Руки вверх!
На берегу оказались свои. Выслушав рассказы авиаторов о том, как их сбили и как они пробирались на свою территорию, пехотинцы отогрели смельчаков, накормили и уложили спать.
На следующий день Дынька, Трашенин и Белкин вернулись в родной полк, а через некоторое время снова ушли в полет.
Теперь шестерку «пешек» повел на задание гвардии старший лейтенант Г. В. Пасынков со своим штурманом гвардии старшим лейтенантом М. Г. Губановым и воздушным стрелком-радистом гвардии старшим сержантом В. А. Романовым. Предстояло потопить вражеские корабли, обнаруженные разведкой в тридцати километрах мористее Кунды. К моменту прибытия группы погода в этом районе испортилась. Низкая сплошная облачность вынудила пикировщиков снизиться до высоты шестисот метров.
— Работаем с горизонтального полета, — напомнил Губанов командиру.
Пасынков немедленно передал по радио всем ведомым:
— Атакуем с горизонта. Бомбы бросать по ведущему. Мощные кучевые облака мешали выполнять атаку.
Самолеты то погружались в белесую муть облаков, то выскакивали на чистый участок неба. Губанов нервничал, устанавливая прицельные данные, старался как можно лучше прицелиться. На малой высоте цель надвигалась довольно быстро. Наконец по команде штурмана летчик выполнил последний доворот самолета, и вражеский корабль вошел в центр перекрестья. Губанов нажал на боевую кнопку, и бомбы пошли вниз. На сторожевом корабле произошел взрыв. Возник пожар. Казалось — удача. Но как раз тут-то и начались неприятности. На развороте после сбрасывания бомб летчик гвардии лейтенант И. Т. Фомичев отстал от строя и затерялся в облаках. На аэродром он так и не вернулся. Самолет гвардии лейтенанта А. Г. Щеткина уклонился на север, а с ним ушли и два «яка» из группы прикрытия. Они пробили облачность вверх и продолжали полет за облаками, не видя ведущего.
Гвардии старший лейтенант Пасынков передал по радио:
— Всем собраться под облаками!
А там в это время появились «фоккеры». Связав их боем, четверка «яков» быстро отстала от группы Пасынкова.
— Гриша! В строю только четыре самолета, — доложил Губанов. — И те растянулись. Убавь скорость.
Вдруг сверху сзади из-за облаков вынырнули еще два ФВ-190. Видимо, они пытались только отвлечь внимание экипажей «Петляковых». Так и есть. Снизу, с высоты сто метров, два других «фоккера» атаковали самолет Дыньки. Пе-2 загорелся, накренился и упал в залив. Из-за малой высоты никто из членов экипажа не смог воспользоваться парашютом.
Но гитлеровцу все-таки не удалось уйти от кары. На выходе из атаки меткой очередью из пулемета его сбил флагманский стрелок-радист гвардии старший сержант В. А. Романов. Второй ФВ-190 попытался повторить атаку своего партнера, но также был сбит подоспевшими истребителями прикрытия.
Этот полет едва не стоил жизни и экипажу гвардии лейтенанта И. Д. Бедненко.Во время одной из атак «фокке-вульфов» его машину резко тряхнуло, и в тот же миг летчик ощутил сильный удар и острую боль. Правая рука безжизненно повисла на штурвале. Бедненко не растерялся: зажал барашками сектор газа и взял штурвал в левую руку.
— Вася, попробуй перевязать рану, — обратился он к штурману гвардии лейтенанту В. И. Мельникову.
Василий — однофамилец Георгия Мельникова — понимал своего командира с полуслова. Они летали вместе уже около года. Штурман готов был сделать все ради спасения экипажа. Когда между атаками фашистский истребителей наступила короткая пауза, Мельников бросился к летчику, чтобы оказать ему помощь. Он достал запасный шнур от шлемофона и в двух местах перетянул раненую руку Бедненко. Но летчик уже не владел ею и одной левой управлял двумя секторами газа и штурвалом. Мастерство и воля выручили его: самолет по-прежнему держался в строю, а штурман и воздушный стрелок-радист вели бой с «фокке-вульфами».
Летчика терзала нестерпимая боль. В голове у него шумело, перед глазами расплывались желтые круги. Силуэты самолетов стали похожи на тени.
Штурман с отчаянием посматривал на Бедненко.
— Держись, Ваня, держись! Осталось немного!
И гвардии лейтенант держался. Он нашел в себе силы, чтобы дотянуть до аэродрома и благополучно посадить машину.
После этого полета Григорий Пасынков был чернее тучи. Два лучших экипажа его эскадрильи не вернулись с задания. Опытный летчик Иван Бедненко получил тяжелое ранение.
К летчику Щеткину у комэска были особые претензии.
— Почему бросил ведущего? — строго спросил он его, выслушав доклад о выполнении задания.
— Я не бросил, я потерял вас на развороте, когда врезался в облако.
— Потерял на развороте...
— Товарищ гвардии старший лейтенант, вас и Щеткина вызывает командир полка, — перебил Пасынкова подбежавший посыльный.
На командный пункт комэск и летчик шли молча. Каждый думал о своем. Невеселой была их встреча с командиром полка. Оборвав доклад Пасынкова, подполковник Курочкин гневно взглянул на Щеткина и резко спросил:
— Какой же вы боец, когда в воздухе были рядом с командиром и потеряли его из виду?
— Если бы не облака... — пытался оправдаться Щеткин, но не договорил до конца.
— Облака, облака... — кипел от негодования Курочкин. — Знаете, как это расценивается трибуналом?
В комнату вошел замполит Савичев.
— Не горячись, Михаил Алексеевич, нужно разобраться, — успокаивал он командира полка.
Щеткин молчал, заметно мрачнея. Слово «трибунал», неосторожно оброненное командиром полка, ранило его в самбе сердце.
«Не верят мне, — думал Щеткин. — Разве я умышленно отстал от строя?»
— Нужно опросить летчиков-истребителей, которые шли со Щеткиным, и полнее восстановить картину боя, — предложил Савичев. — Тогда и примем решение.
Курочкин позвонил командиру истребительного полка майору П. И. Павлову, и вскоре летчики старший лейтенант Е. В. Макаров и лейтенант Н. Д. Серых, прикрывавшие Щеткина, прибыли на КП.
— Кто из вас был ведущим? — спросил у них Курочкин.
— Я, товарищ гвардии подполковник, — ответил Макаров.
— Почему откололись от группы?
— Мы с лейтенантом Серых прикрывали замыкающее звено, — начал докладывать Макаров. — На развороте вместе с «пешками» внезапно врезались в облака. А когда вышли оттуда, увидели только самолет Щеткина. Группы Пасынкова здесь уже не было. Щеткин пробил облачность вверх, надеясь, видимо, найти ведущего там. Мы потянулись за ним. Но над облаками «пешек» тоже не оказалось. Тут появились два «мессершмитта», завязался бой. Щеткин стал уклоняться от атак вражеских истребителей, умело используя облачность...
— И правильно делал, — добавил Серых. — Он облегчил и наши действия, и свою участь. Мы отогнали «сто девятых» и сопроводили одинокую «пешку» до самого аэродрома.
— Это вам не «пешка», а грозный боевой самолет Пе-2, — с раздражением заметил Курочкин.
Видимо, подтверждение летчиков-истребителей о правильных действиях Щеткина в создавшейся обстановке не успокоило командира полка.
— Если бы «Петляковы» шли компактной группой с шестью «яками», потерь могло бы не быть, — глядя на Щеткина, строго сказал Курочкин. — На вашей совести лежит гибель экипажей Фомичева и Дыньки.
И снова, словно ножом по сердцу, резанули Щеткина слова командира полка. Фомичев и Дынька были его близкими друзьями. Утрата их была особенно тяжела для него, а тут такое обвинение...
Гвардии майор Савичев стоял рядом с командиром полка и, слушая рассказ летчиков, внимательно смотрел на Щеткина.
— Вы думаете, что я трус? — вырвался гневный крик у Щеткина. — Я докажу вам обратное!
— Успокойтесь, товарищ Щеткин. Мы знаем вас и верим...
Гвардии лейтенант посмотрел на замполита доверчивым взглядом и чуть не заплакал.
— Верим, понимаешь? Верим, — понизив голос и перейдя на «ты» продолжал Тимофей Тимофеевич. — Иди отдыхай.
От командира полка летчик уходил с чувством досады и обиды за незаслуженное обвинение. «Неужели отдадут под трибунал? — тревожно думал он, но тут же успокаивал себя: — Нет, не может быть, ведь должны же разобраться во всем. Замполит верит мне».
А гвардии майор Т. Т. Савичев думал о Щеткине. Прав ли командир? Должен ли так разговаривать с летчиками, когда сам ходил на задания и хорошо знает, что в бою всякое бывает? Курочкин — волевой и решительный руководитель, всего себя отдает выполнению служебного долга. Он не прощает оплошностей ни себе, ни подчиненным. Правильно делает. Таким и должен быть командир. Однако быть крутым по отношению к людям не следует. Грубость с требовательностью несовместима. Она рассчитана лишь на внушение страха.
Горячность командира, разговор с подчиненными на повышенных тонах, неосторожно оброненное обидное слово вместо ожидаемой пользы приносят вред, вызывают раздражение и нервозность, сковывают инициативу. Такая практика оценки действий запугивает летчиков, вызывает у них чрезмерную осторожность в бою.
«Надо при случае потолковать об этом с командиром», — подумал Савичев. Но время шло, а подходящего повода для такого разговора замполит пока не видел. Он, как и Курочкин, все время был слишком занят — полк вел интенсивные боевые действия.
Командир полка, разумеется, и не думал отдавать Щеткина под трибунал. Он ограничился серьезным разговором с ним. Летчик по-прежнему выполнял ответственные боевые задания и не раз проявлял мужество и стойкость, высокое летное мастерство.
О делах нашей эскадрильи я узнал из разговоров с гвардии старшим лейтенантом Ю. X. Косенко. Он восхищался действиями некоторых летчиков, штурманов и воздушных стрелков-радистов. А вот о себе всегда помалкивал.
Но штурман гвардии лейтенант Е. И. Кабанов, что называется, подвел командира. Он-то и рассказал мне об одном очень трудном полете, о котором я знал только понаслышке.
Было это в феврале 1944 года. Полк получил задание уничтожить вражеские корабли, направлявшиеся в Нарвский залив. Гвардии подполковник Курочкин решил предварительно послать один экипаж на воздушную разведку, чтобы уточнить место нахождения судов и их ордер. Выбор пал на Косенко и его друзей. И не случайно: такое задание было по плечу лишь опытным летчику и штурману. От первого требовалось мастерское умение пилотировать самолет над морем, от второго — способность быстро и безошибочно распознавать с воздуха классы кораблей противника.
Ранним утром самолет гвардии старшего лейтенанта Косенко поднялся в воздух и взял курс к морю. Экипаж без труда нашел корабли и, возвратившись на аэродром, доставил командованию необходимые данные. Однако немедленному вылету пикировщиков мешали сложные метеоусловия. Пришлось ждать улучшения погоды. Прошли час, два, а облака все так же низко висели над землей. Чтобы не потерять противника, Курочкин снова послал экипаж Косенко на воздушную разведку.
Едва «Петляков» после набора высоты отошел от аэродрома, как летчик заметил, что начал перегреваться левый мотор. Температура воды и масла стала повышаться. Косенко попытался открыть жалюзи радиатора, но они бездействовали.
— Проверь предохранитель жалюзи, — приказал он штурману.
Кабанов открыл щиток за сиденьем летчика и по схеме нашел нужную плату.
— Предохранитель цел, — доложил штурман. Косенко попробовал еще раз — жалюзи не работали.
Температура двигателя быстро повышалась. Вот-вот закипит вода. Тогда ее выбьет из-под пробки, и мотор заклинит. Чем ждать этого момента, лучше сразу сбавить обороты. Летчик уменьшил обороты левого мотора и прибавил газу правому. Машину он все время удерживал в горизонтальном полете. При такой неисправности Косенко согласно инструкции имел право на возвращение домой. Но он знал, что полк находится в полной боевой готовности, что на аэродроме с нетерпением ждут свежих разведданных. Если он возвратится ни с чем, выполнение задания может быть сорвано. Ведь пока вылетит новый разведчик, вражеские корабли наверняка уйдут из-под наблюдения.
— Дудки вам, — вырвалось у Косенко. Увидев вопросительный взгляд Кабанова, пояснил: — Греется левый.
— Почему?
— Жалюзи не работают. А мотор в порядке.
— Дотянем?
— Сколько осталось до цели?
— Минут пятнадцать.
— Дотя-я-нем, — как можно спокойнее ответил Косенко.
Самолет шел на тысяче метров и еле держался в горизонтальном полете. Большую высоту набрать было невозможно. Винт левого мотора вращался, но не тянул. Недостаток тяги летчик компенсировал ювелирной техникой пилотирования. «Только бы не встретить истребителей, — думал Косенко. — Зенитки не так страшны».
Погода постепенно улучшалась. Чем больше самолет удалялся на запад, тем выше и реже попадались облака, Под крылом — сколько видел глаз — простиралась морская гладь. Когда машина отклонялась и начинала терять высоту, Косенко чуть прибавлял обороты левому мотору, восстанавливал нормальное положение самолета и снова убирал их, ровно настолько, сколько требовалось для того, чтобы идти без снижения.
— Где-то здесь должны быть корабли, — сказал штурман.
— Вниз я почти не смотрю, — предупредил Косенко. — Слежу за приборами и удерживаю самолет, чтобы не свалился. Ты, Кабанов, ищи корабли, а ты, Марухин, наблюдай за воздухом, — приказал он штурману и стрелку-радисту.
— Вот они! — крикнул штурман. — Идут как на параде.
— Отлично, — отозвался летчик. — Марухин, немедленно радируй на базу, что цель обнаружена. А мы ее сейчас сфотографируем.
— Как? На одном моторе?
— Снимок нужен, понимаешь? — настаивал Косенко. — Очень нужен!
— Тогда пройди прямо над кораблями, — посоветовал Кабанов. — В зенит им труднее стрелять.
— Это верно, — отозвался Косенко. — Но самолет наш идет с креном, и фотоаппарат может не захватить цель. Пройдем чуть в стороне.
Косенко увеличил обороты и развернул «Петлякова» к кораблям. Ударили зенитки. Но их снаряды начали рваться далеко впереди. Вражеские артиллеристы вели огонь в расчете на большую скорость цели, а наш самолет едва давал двести восемьдесят километров в час. «Только бы не было истребителей», — тревожился Косенко.
Режим полета — скорость двести восемьдесят километров в час и высота тысяча метров — был непривычным не только для зенитчиков противника, но и для самого экипажа. Кабанов периодически посматривал в оптический прицел, по которому определил момент включения и выключения аэрофотоаппарата.
— Готово! Давай домой! — Кабанов убрал прицел и заглянул в карту. — Держись мористее, подальше от вражеского берега.
Домой лететь всегда легче. Машина уже не казалась такой тяжелой, как прежде, моторы тянули лучше. Но набрать высоту все равно не удавалось.
Косенко, Кабанов и Марухин занимались каждый своим делом. Но мысли у всех были уже дома. И тут появились вражеские истребители. Первым их заметил гвардии старший сержант А. А. Марухин. Пара «фокке-вульфов» со стороны берега спешила наперерез «Петлякову». Этого Косенко опасался больше всего. Его охватило чувство тревоги, по распоряжение экипажу он отдал спокойно:
— Приготовиться! Будьте внимательны. Действуйте, как договорились.
«Фокке-вульфы» ринулись в атаку сверху. Штурман гвардии лейтенант Е. И. Кабанов встретил их пулеметным огнем. Гвардии старший сержант А. А. Марухин внимательно следил за «фоккерами». Опытный воздушный стрелок-радист очень точно предугадал момент, когда они могли открыть стрельбу, и громко предупредил летчика:
— Маневр!
Косенко отпустил ногу, снимая давление рулей, и машину резко занесло в сторону неработающего мотора. Очереди «фоккеров» прошли мимо, а сами они нырнули вниз, куда-то под самолет.
Новую атаку противник предпринял снизу. Теперь уже Марухин отстреливался, а Кабанов подавал летчику команды на уклонение.
Косенко понимал, что маневрирование с одним работающим мотором очень опасно и чревато сваливанием самолета в штопор. Но тогда он не имел никакого выбора, на карту было поставлено все.
Снова атака «фоккеров» снизу. И опять Косенко успел сманеврировать. С дальней дистанции Марухин дал несколько коротких очередей из крупнокалиберного пулемета. «Фокке-вульф» задымил, накренился и пошел к воде.
— Сбили одного! — радостно закричал Кабанов.
— Это уже полдела, — обрадовался Косенко и добавил: — А снимки мы все же привезем на базу! Держись, ребята, перехожу на бреющий!
Летчик резко перевел самолет в пике. Снижаясь, машина начала переворачиваться вокруг продольной оси в сторону неработающего мотора. Большими усилиями Косенко устранил крен и выровнял ее почти у самой воды. Вражеских истребителей поблизости не было. На пикировании мотор немного охладился, можно было прибавить обороты. Вскоре показался берег, а затем и родной аэродром. Здесь разведчиков ждали боевые друзья.
Получив новые разведданные, полк вылетел на уничтожение вражеских кораблей, а Юрий Косенко сожалел, что из-за неисправности мотора он остался на аэродроме.
— Товарищ командир, вы ведь только что вырвались из объятий смерти. Вам нужно отдохнуть, — успокаивал его механик самолета.
— Из каких там объятий! Был обычный боевой полет, — ответил Косенко, снимая шлемофон.
Сколько таких «обычных» полетов довелось выполнить Ю. X. Косенко за два фронтовых года! И в каждом из них доходило до предела все: мастерство, воля, мужество, умение преодолеть присущий каждому инстинкт самосохранения. Это и есть настоящий героизм!
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
