Афанасьев Николай Федорович и Стрелецкий Петр Федорович

Во время войны американский киноактер Рэд Скельтон прислал защитникам Ленинграда подарок - бомбардировщик "Бостон-А-20-Ж". Машину, приобретенную на деньги актера, и его личное письмо передали балтийскому летчику Петру Стрелецкому.

Петра Федоровича не смутило, что все надписи на приборах, инструкция и, конечно, письмо были на английском языке. Еще в лётном училище он довольно основательно занимался английским и теперь мог вполне обойтись без переводчика. Прежде всего он, конечно, прочел белую надпись на носу самолета - "Всё сделаем".

Уже потом Стрелецкий узнал, что это любимая фраза американского актера.

Что же касается советского летчика, то он воспринял эти слова в самом прямом смысле. Надо думать, Рэд Скельтон не сомневался в том, что его подарок будет передан в надежные руки. Именно поэтому письмо его заканчивалось так: "Желаю Вам счастья и удачи, успешно бить врага, хотя я знаю - не мне Вам говорить, как надо бить врага".

Но что сказал бы Скельтон, узнав, как сражался на его самолете русский летчик!

Для этого нет надобности рассказывать о многих боевых вылетах Петра Федоровича Стрелецкого. Достаточно остановиться на подробностях только одного полета 27 февраля 1944 года. Правда, о нем одном можно рассказывать больше, чем о других ста.

Балтийцы, всегда активно участвовавшие в боевых операциях Ленинградского фронта, помогали теснить врага и памятной зимой сорок четвертого года. Помогали не только ударами по фашистским войскам. Каждое потопленное в море немецкое судно ослабляло силу сопротивления врага. Это отлично понимал летчик Стрелецкий, когда приближался к транспорту противника. Ударили корабельные зенитки, но Стрелецкий шел на сближение. Борта судна лишь чуть возвышались над водой - так основательно он был нагружен. Разве можно упустить такую цель!

Самолет уже находился на боевом курсе, когда Стрелецкий почувствовал сильную боль в левой ноге. Он старался не думать о ране, надо было точно выдержать боевой курс. Самое незначительное отклонение - и торпеда пройдет мимо...

И, как на грех, все прицельные приспособления на американском самолете были сосредоточены у летчика. Расчет угла прицеливания и дистанции, с которой надо бросать торпеду, да и само сбрасывание - все это должен был делать пилот. Что касается штурмана, то на американском самолете его обязанности ограничивались прокладкой маршрута, ведением детальной ориентировки и фотографированием результатов удара по цели. В случае нападения истребителей противника штурман вел огонь из пулемета.

Хуже было другое - штурман и стрелок-радист сидели в задней кабине, отделенной от кабины летчика бензиновым баком и бомбовыми люками. Товарищи даже не видели Стрелецкого, не знали, что с ним. Единственное, что их связывало с командиром экипажа, это переговорное устройство.

Стиснув зубы, летчик повел самолет в атаку. Как только взорвалась торпеда, горящее вражеское судно начало уходить под воду...

Придерживая штурвал правой рукой, левой летчик ощупал ногу. В меховом сапоге было мокро от крови. Стрелецкий чувствовал, что зацепило крепко. Как жаль, что штурман Николай Афанасьев в другой кабине! Будь он рядом - перевязал бы рану, помог пилотировать машину.

Штурман, встревоженный тем, что самолет то теряет высоту, то неожиданно взмывает, уже несколько раз допытывался:

— Что с тобой, Петро?

Летчик отмалчивался. Да и что он мог ответить? Сказать правду? Как тогда почувствуют себя штурман и стрелок, у которых нет никакой возможности помочь командиру? Зачем расстраивать их...

Стрелецкий отстегнул от планшета длинный ремешок и стянул им перебитую ногу. Так хотя бы кровь не хлестала из раны.

Штурман Афанасьев почувствовал недоброе. Он как можно прямее проложил курс и снова спросил:

— Что случилось, Петро?

Они были товарищами и даже в полете называли друг друга по имени.

— Ты слышишь, Петро? - настойчиво переспросил Николай.

— Слышу, - глуховатым голосом ответил летчик.- Я ранен.

Штурман попытался узнать подробности. В ответ услышал:

— Потом...

Афанасьев понял, что летчику трудно говорить. И уже сам, не спрашивая у командира разрешения, продиктовал старшему сержанту Трусову радиограмму: "Задание выполнил, имею на борту раненого".

Стрелецкий не знал об этом. Не знал, что на аэродроме уже стоит наготове санитарная машина, что люди с тревогой смотрят на небо, прислушиваются.

— Петро, как ты там? - с тревогой спросил штурман.

Стрелецкий разжал пересохшие губы:

— Ничего, тяну...

Лететь оставалось самое малое часа два. Боль усиливалась, и, чтобы хоть немного отделаться от нее, Стрелецкий старался думать о чем-нибудь постороннем. Вспомнил, как отец, вытаскивая однажды иглой занозу из пальца Петра, приговаривал: "Ты думай, сынок, про другое, тогда и болеть меньше будет".

Это было очень давно. Отец - высокий, статный, с большими усами - казался тогда самым сильным. А может, и не казался. В Криничном все считали Федора Стрелецкого геройским человеком. В империалистическую он храбро дрался с немцами и вернулся домой с двенадцатью ранами. В детстве Петр думал, что именно потому отца выбрали сначала председателем Криничненского сельсовета, потом председателем колхоза имени Ленина.

Стрелецкого знобило, по телу ползли мурашки. Что-то похожее на это он испытал еще мальчишкой, слушая рассказ матери о том, как ее избивали в восемнадцатом году. Почти сразу же после рождения сына отец ушел из села. Приближались белополяки, и он вступил в отряд красных партизан. Враги требовали, чтобы Мария Стрелецкая сказала, где ее муж и остальные партизаны. Она молчала. Ее били, но она так ничего и не сказала.

Потом в село пришли петлюровцы. И опять жену красного партизана Федора Стрелецкого допрашивали, опять били, а она молчала. Где теперь мать? Отец воюет, это Петр знал точно. Давно уже невоеннообязанный, он все-таки настоял, чтобы его взяли в армию. Написал сыну, что к двенадцати старым ранам прибавились еще две. В шлемофоне послышался голос штурмана:

— Скоро будем дома.

Увидев полоску аэродрома, Стрелецкий решил идти на посадку с ходу, не делая положенного круга. Но, чтобы нацелить машину точно на прямоугольник посадочной полосы, все равно надо было довернуть и, как на грех, влево. Летчик сдвинулся вниз, чтобы помочь раненой ноге всей тяжестью тела. От этого боль стала просто нестерпимой.

Посадочная полоса стремительно бросилась под колеса торпедоносца. Теперь оставалось одно - притормозить, чтобы самолет не вынесло за аэродром. Ткнувшись колесами в снег, он перевернется, скапотирует. Притормаживая, надо точно выдерживать направление, чтобы мчащуюся на большой скорости машину не занесло. Если это случится, то самолет завалится набок. Летчик двигал педалями, а боль росла, и что-то острое вонзалось в ногу все глубже и глубже... Когда открыли кабину, Стрелецкий не двигался. Он потерял сознание. Весь пол кабины был красным от крови.

Четыре часа Николай Афанасьев и Иван Трусов не отходили от дверей операционной. Наконец вышел врач. Штурман и стрелок-радист вскочили.

— Что с ним? - встревожено спросил штурман.

— Если говорить по-нашему, - ответил врач, - то у него слепое ранение с нарушением целостности всех костей левого коленного сустава и бедренной кости. Отсутствуют верхние семь сантиметров малой берцовой кости и треть коленного сустава. Выколото три сантиметра бедренной кости. А проще говоря - длина раны тридцать два сантиметра.

— И он с этой раной вел самолет два часа двадцать шесть минут! - сказал штурман.

Доктор покачал головой:

— Удивительный человек. Ногу мы постараемся сохранить, а вот за то, что он вернется в строй, ручаться трудно.

В строй Петр Федорович Стрелецкий все же вернулся. И вернулся с Золотой Звездой Героя. Указ застал его в госпитале. А после госпиталя Стрелецкий прослужил еще тринадцать лет. Гвардии капитан стал гвардии полковником.

Демобилизовался он в 1957 году. Живет теперь под Москвой и работает инженером на машиностроительном заводе. Ленинград и ленинградцев не забывает. Особенно хирурга Федора Марковича Дановича и медицинскую сестру Анну Ивановну Юрзину. Просил передать им привет. Он ведь обязан им многим.

И еще одну ленинградку не забывает Петр Федорович - Анастасию Соловьеву. Это ее кровь переливали раненому летчику шесть раз. Шесть раз по двести пятьдесят граммов! После войны Петр Федорович хотел разыскать ее, поблагодарить, но не нашел. Ведь кроме имени и фамилии Стрелецкий ничего не знал.

Лежа в госпитале, думал, что надо будет послать письмо Рэду Скельтону. Да так и не собрался. А жаль, пусть бы узнал Скельтон подробности хотя бы одного боевого вылета, совершенного советским летчиком на американском самолете.

Прочитав этот короткий рассказ о подвиге балтийского летчика и взглянув затем на помещенную здесь фотографию, всякий спросит: "Кто же из двоих Стрелецкий?"

Отвечаю: Петр Федорович Стрелецкий - справа. Рядом - штурман Николай Федорович Афанасьев. Эта фотография сделана 12 декабря 1943 года возле самолета, подаренного американским киноактером. Однако это не единственный повод, чтобы поместить здесь снимок друзей. Афанасьев - тоже Герой Советского Союза.

Штурман считал, что в победе, одержанной 27 февраля, его заслуги нет. Но именно он вывел самолет точно в район цели. И он же проложил наикратчайший маршрут к аэродрому. Это очень помогло раненому летчику.

Впрочем, если уж говорить о заслугах штурмана Афанасьева, то действительно следовало бы рассказать о другом - о том, как при любой, даже самой ненастной, погоде он бомбил железнодорожные составы на станциях Тосно, Чудово, Мга, Гатчина. Еще осенью сорок второго года он торпедировал канонерскую лодку врага.

За три вылета - 5, 17 и 18 октября 1943 года, - несмотря на сильный заградительный огонь зениток, Афанасьев потопил три фашистских транспорта. А в дни боев за освобождение Ленинграда от блокады Афанасьев бомбил узлы обороны врага. Он один из героев знаменитой ночи с 16 на 17 января 1944 года. Пять раз в эту ночь он выводил самолет на опорный пункт немцев в Ропше. Пять раз наносил меткие удары.

Небо полыхало от зенитных разрывов, его полосовали лучи прожекторов, а внизу была непроглядная тьма. И все-таки Афанасьев точно находил цели. Одна из бомб - 250-килограммовая фугаска - попала в командный пункт врага.

В общем, Стрелецкий и Афанасьев хорошо дополняли друг друга в боях. И не случайно Золотой Звездой они были награждены в один день - 31 мая 1944 года. Так что старый снимок, сделанный по случаю вручения экипажу подарка американского киноактера, оказался очень кстати.