 |  |
| |||||||||||||||
Фронтовые будни | |||||||||||||||||
ДЕНЬ ЗА ДНЕМ 
1943 Фронтовые будни |  Написать письмо |
Из книги: От Советского Информбюро... Публицистика и очерки военных лет. М., АПН, 1982
Вера Инбер
Так надо
Помню, в осенний вечер сорок первого года мы возвращались из филармонии, с концерта. Небольшая группка людей, мы долго ждали трамвая. Темный, темный город окружал нас. Смутно, как отяжелевшее облако, намечался купол Исаакия.
Внезапно где-то слева порозовело небо, алые отблески упали на клубящиеся тучи. «Луна», — радостно прозвучал в темноте женский голос.
«Луна ли?» — раздумчиво спросил мужской. «Обязательно она», — подтвердил старческий. И вдруг все голоса одновременно воскликнули: «Зарево!» И горестно умолкли. Это была война. Это были немцы. Мысль не мирилась с этим, душа не принимала. Как? Мы только что слушали Чайковского. Как хороши были скрипки. Мы ждем трамвая. Придя домой, мы сядем к столу, пододвинем лампу, раскроем книгу. А война уже рядом. Уже немцы жгут окрестности города. Нестерпимо все это было!
Но настанет день — и события потекут в обратном порядке. Еще будут на улицах бойницы, а уже будут сняты с окон синие шторы. Еще будут замаскированы боевые корабли, а уже первая яхточка, доверчиво трепеща парусами, пойдет навстречу морю. Но сначала надо добиться этого. Для того чтобы засветились окна, надо много еще сбить немецких «юнкерсов» и «мессершмиттов». Много усилий для этого надо приложить нашим прожектористам и зенитчикам, нашей истребительной авиации.
Для того чтобы яхточка распростерла крылья, нужно разминировать балтийские воды, отодрать от берегов приросших к ним немцев. Много еще предстоит трудной, грозной военной работы.
Я столько видела в Ленинграде трагического, трогательного, жестокого и человечного, что не знаю — хватит ли жизни, чтобы описать все это.
Я пережила там первые бомбежки, когда горели продовольственные склады. Ленинградцы молча глядели на зловещий жирный дым и говорили: «Это горит масло. Это горит сахар». Окутанный этими черными клубами, в море пламени шел на Ленинград голод. Позднее — люди бережно собирали возле сгоревших складов землю, пропитанную сахаром и маслом, кипятили ее, фильтровали, извлекая оттуда крупицы сахара, золотники жира.
В Ленинграде я видела первые артиллерийские обстрелы. В те дни в городе происходила внутренняя, «трамвайная», эвакуация. Из более опасных, «фронтовых», районов людей эвакуировали в менее опасные, «тыловые». В трамваях везли колыбельки с грудными детьми, стариков и старух. Везли мелкую домашнюю утварь, книги, иногда вазон с цветами, иногда клетку с птицей, все, что дорого сердцу по воспоминаниям.
Через два-три дня такая эвакуация сделалась бесполезной. Все районы стали одинаково опасными, все были в сфере огня, все были фронтовыми.
Зимой сорок второго года я видела, как две женщины, еле стоящие на ногах от утомления и голода, впрягшись в салазки, везли третью женщину с мертвым ребенком на руках.
Вдруг они остановились и сказали двум другим, незнакомым женщинам: «Нам пора на работу. На завод. А вы отвезите ее домой, вот адрес». И те молча впряглись в салазки и повлекли их дальше. В другой раз, в свежий весенний день, девушки вели на веревках баллон для аэростата. Ветер с моря, казалось, вот-вот вырвет из девичьих рук огромную махину. Проходивший мимо балтийский моряк сказал с добродушным лукавством: «Девушки, ох девушки. Оторвет вас, пожалуй, от мостовой и унесет куда глаза глядят».
Стройная девушка, борясь с ветром и отводя плечом бившие ей в глаза кудри, ответила твердо: «Не оторвет. Нас от нашей земли никто не оторвет».
Моряк остановился: «За такой ответ, девушка, хочу пожать вашу руку».
— Не могу, — ответила та. — Сейчас обе руки заняты. Вот победим — тогда...
Мне иногда задают вопрос: «Каковы условия писательской работы в Ленинграде?» В ответ на это и я задаю вопрос: «А зачем непременно условия? Можно писать и без условий, если это нужно».
В связи с этим мне вспоминаются два небольших эпизода. Первый произошел на фронте, на командном пункте артиллерийского дивизиона. Вся жизнь здесь протекала под землей, в блиндажах и землянках. Под землей мы провели литературное выступление, мы беседовали с бойцами, встретились с военфельдшером и врачом, завтракали у командира, слушали радио, побывали в редакции дивизионной газеты.
При входе в одну из землянок нам сказали: «Осторожнее входите. Здесь темновато, электричества нет».
Мы вошли. Со свету мы сначала не увидели ничего. Слышно было только чье-то мирное дыхание и похрустывание, кротко светились зеленовато-рубиновые огоньки. Милый запах сухого сена наполнял землянку.
Это была подземная конюшня. Здесь стояли три дивизионные лошадки, славные боевые коньки. Здесь их укрывали от опасностей, кормили их, ухаживали за ними. Силой обстоятельств кони свыклись со своим помещением, хотя, вероятно, наверное даже, порой и томились. Красноармеец-конюх ласково трепал их по шее, приговаривая: «Что делать, так надо. Война!»
Второй эпизод произошел на несколько месяцев раньше, в самом Ленинграде. С обеих сторон Аничкова моста стояли знаменитые бронзовые кони работы скульптора Клодта. Обнаженные юноши держали их под уздцы.
Когда начались в Ленинграде бомбежки и обстрелы, все наиболее ценные памятники на улицах и площадях были тщательно обложены мешками с песком и обшиты деревянными щитами. Что касается бронзовых коней с Аничкова моста, их укрыли где-то под землей. К постаментам вплотную подвезли площадки грузовиков, осторожно перегрузили на них коней и юношей. И увезли и тех и других от бомб и снарядов.
Мысленно я следую за ними, и воображение рисует мне надежные сводчатые подвалы старинной кладки. Там, в темноте, стоят бронзовые кони, глухо бьют копытами о древний камень, томясь по простору, к которому они привыкли на мосту. А юноши гладят их гривы, говоря: «Что делать, так надо. Война!»
Я вспомнила обо всем этом потому, что у нас, у поэтов, как известно, тоже есть свой конь. Имя ему — Пегас. Это волшебный крылатый конь, порожденный античным воображением тысячелетия назад, но вечно юный.
Это символ окрыленных замыслов, смелого полета мысли, широкого кругозора, этого «конька» нельзя держать в укрытии. Если ему и нужны иногда землянки и подвалы, то только для того, чтобы точнее описать их. Но укрываться там он не может. Не имеет права.
На фронте ли, в тылу — но он обязан быть там, где бьется пульс страны, где происходят решающие события, где идет борьба с врагом, где в тяжких трудах, грозных битвах добывается победа.
Если нашему коню иногда трудно, мы треплем его по гриве, говоря: «Что делать, так надо. Война!»
13 апреля 1943 года
| < Предыдущая страница | Оглавление |
