Несмотря на тяжелые условия базирования в Ленинграде и Кронштадте, флот к началу кампании 1942 года обладал достаточно сильными воздушными, подводными, надводными силами, а также мощной береговой и железнодорожной артиллерией.
Мы также считали, что и на Ладожском озере боевой состав кораблей при поддержке самолетов имеет превосходство над противником.
Предстояло нанести по морским сообщениям врага ряд ударов, нещадно уничтожать транспорты с войсками, грузами и техникой. Естественно, что эту задачу не решить одним или несколькими скоротечными ударами. Требовалось систематическое, длительное воздействие на морских коммуникациях врага. И тут, конечно, первое слово оставалось за подводными силами.
Надвигалась самая ответственная пора. В марте 1942 года Военный совет флота поставил перед подводными силами задачи на предстоящую кампанию: уничтожение транспортов и кораблей противника в Балтийском море, постановка мин на его коммуникациях, выявление путей движения неприятельских кораблей, фарватеров и систем противолодочной обороны в Финском заливе. Хорошо помню апрельское заседание Военного совета. Начальник штаба вице-адмирал Ю. Ф. Ралль охарактеризовал обстановку на море с учетом последних разведывательных данных. Командир соединения в свою очередь доложил о готовности кораблей к выходу в море.
Выход подводных лодок намечался на май — июнь. Планировали выход трех групп (эшелонов) по 10 — 12 подводных лодок в каждой. В первый эшелон были включены корабли с наиболее подготовленными экипажами и командирами с боевым опытом. Последняя группа должна была покинуть базу в сентябре — октябре. Утвердили и управление подводными лодками, находящимися в море. Его осуществлял командир соединения со своим основным командным пунктом в Ленинграде, запасным в Кронштадте и вспомогательным на Лавенсари.
Конечно, в общих чертах мы предвидели, как поведет себя враг, каковы будут направления и сила его боевого воздействия, знали, что гитлеровцы, объявив себя монопольной силой на Балтике, будут стремиться в какой-то мере оправдать это самомнение. Но как проявится их активность после зимних неудач группы армий «Север»? Чем фашистское командование захочет возместить провал своих планов — полностью замкнуть второе кольцо блокады вокруг Ленинграда, где-то на Свири? Вот что хотелось понять точнее.
В начале апреля карты гитлеровского верховного командования понемногу начали открываться. Я уже писал, как противник лихорадочно создавал противолодочные рубежи в Финском заливе за Готландом, где море раньше освобождается ото льдов. Стало ясно, что десантов на острова Лавенсари, Сескар, укрепленные и оборудованные как форпосты Кронштадта и для обороны с моря юго-западного фланга Ленинградского фронта, пока опасаться не следует. А задачу непосредственного воздействия на силы нашего флота они возлагали на свою авиацию и артиллерию.
Но нас ждала новая каверза со стороны противника. Было это в дни, когда на Неве стал ломаться лед и двигаться по всей реке. Между Ленинградом и Кронштадтом появилась чистая вода. И добро бы она появилась там, где зимой ходили автомашины, то есть на пути от Кронштадта к Лисьему Носу. Нас даже устраивало скорейшее освобождение ото льда дороги от Петроградских ворот в Кронштадте между фортами и на север к Лисьему Носу. Освобождалась, однако, 238 к основная дорога кораблей — Морской канал, по которому только и можно было вывести из Невы подводные лодки, эскадренные миноносцы и тральщики.
Фашистская авиация это, конечно, тотчас учла.
Прекратив массовые дневные налеты на корабли в Ленинграде, немцы стали по ночам подкрадываться и сбрасывать мины на основной фарватер.
Галс за галсом кронштадтцы очищали фарватеры, хотя противник прикрывал свои минные заграждения артиллерией, расположенной в районе Стрельна, Петергоф. Он методично бил по квадратам, где работали наши тралящие катера и буксируемые трал-баржи, укрытые юркими дымзавесчиками. Выходя из закрытой части канала, корабли попадали в зону прицельного огня противника, и до поворота к северу их безопасность была под большим сомнением.
Разумеется, приходившие или, точнее, прорывавшиеся из Невы корабли мы рассредоточивали в гаванях Кронштадта, насколько было это возможно, и вновь маскировали. У причалов Кронштадта тоже требовалось соблюдать постоянную и строжайшую предосторожность, так как гавани крепости, обращенные на юг, просматривались фашистами со всех точек занятого ими южного побережья залива.
Экипажи кораблей, особенно подводники и катерники, впрочем, быстро привыкли к мысли, что живут в Купеческой и других гаванях под огнем противника. С хладнокровной деловитостью люди готовили свои корабли к боевым походам. Им надо было принимать мины, торпеды, топливо, тральное оружие и разные запасы, на рейдах определять девиацию компасов, выходить для размагничивания на Большой Кронштадтский рейд и делать многое другое в зоне обстрела. Но уж таков дух Кронштадта, чтобы все делать отлично. Команды успевали даже развлекаться: смотрели кинокартины, слушали концерты балтийских артистов и участников художественной самодеятельности.
Прошедший первый год Великой Отечественной войны уже показал, что минная обстановка на театре быстро менялась. Нельзя было быть уверенным, что там, где сегодня корабли безопасно проходили, их не будут подстерегать мины завтра. Поэтому проводка кораблей за тралами, после предварительного траления фарватеров, являлась обязательным видом противоминной обороны. Однако и здесь никто не дал бы гарантию безопасности, так как враг в массовом масштабе применял в своих минах противопараванные и противотральные устройства в качестве средства индивидуальной защиты мин, не говоря о массовом применении минных защитников. Уже в сорок втором году нацисты широко применяли в восточной части залива небольшие мины, установленные на малых глубинах против малых кораблей. Все это говорило о том, что немецкий морской флот очень тщательно готовился к минной войне. Перед началом движения первого эшелона подводных лодок с целью уточнения обстановки мы приняли решение выслать подводного разведчика. Он должен был проверить дорогу на запад. Выбор пал на «малютку» — «М-97», которой командовал капитан-лейтенант Н. В. Дьяков.
Но прежде чем разрешить «М-97» выйти в маневренную базу на острове Лавенсари, нам пришлось позаботиться еще и еще раз об устранении минной опасности между Ленинградом и Кронштадтом, а также на рейдах и на путях к фортам.
Дивизионы М. М. Безбородова, Ф. Е. Пахольчука и В. К. Кимаева до этого, правда, уже проделали большие тральные работы. Однако противник не ограничивался созданием противолодочных позиций на линиях Хельсинки — Таллин и Гогланд — Кургальский риф, он приступил к широкой операции по минированию с воздуха неконтактными донными минами фарватеров и рейдов баз в Островном районе и у Кронштадта, стремясь создать дополнительные трудности для выхода наших кораблей и прежде всего подводных лодок. С конца мая и до середины июня немцы произвели 12 групповых налетов с этой целью. Только за четыре ночи они сбросили 144 мины и 46 бомб. Постановку мин противник прикрывал бомбардировкой и штурмовыми ударами по гаваням, батареям и кораблям. Одновременно гитлеровцы наносили интенсивные артиллерийские удары по гаваням и территории Кронштадтского морского завода. В городской черте Ленинграда, над Васильевским островом и островом Декабристов были сброшены четыре магнитные мины, из которых две удалось разоружить. Как отметили наши наблюдатели, гитлеровцы сбросили не одну сотню мин. Многие из них взорвались при падении, но немалое число приводнилось. И хотя площадь засорения минами была невелика, ходить тральщикам следовало во всех направлениях. Сколько же галсов пришлось им сделать, чтобы на фарватерах не осталось ни одной мины! Иногда они утюжили воду многие часы, ничего не обнаруживая. Но настойчивость побеждала. Через декаду мы уже уверенно отправляли корабли на острова Сескар и Лавенсари.
Немцы впервые, пожалуй, в истории войны применили массированный налет авиации для минирования фарватеров в условиях сильного противодействия наземных средств ПВО и истребительной авиации. Балтийцы встретили врага во всеоружии...
Хорошо было в ту пору налажено взаимодействие истребительной авиации и зенитной артиллерии, в основе которого лежал принцип распределения зон, хотя преимущество в бою отдавалось летчикам.
Вместе с зенитчиками в кронштадтском небе отважно действовали наши истребители. Командир 71-го авиационного полка В. С. Корешков и комиссар И. И. Сербин, оба под стать друг другу, нередко сами вылетали в район маяка Толбухин и там в засаде ожидали противника. Свои решительные атаки командир и комиссар производили в тот момент, когда неприятельские самолеты, уходя от зенитного огня, снижались и начинали разворачиваться на свой аэродром.
Затратив огромные усилия и потеряв большое количество машин, противник и на этот раз не достиг цели. Еще задолго до новой волны налетов мы усилили боевой состав зенитной артиллерии, готовили летчиков истребительного полка, базировавшегося на аэродроме в Кронштадте, заново организовали систему противоминного наблюдения. К этому надо добавить слаженные действия истребительного полка с массированным использованием зенитных средств базы под командованием командира дивизии Д. З. Осипчука. Так же как и в апреле над Ленинградом, немцам был преподан замечательный урок. Базовая и корабельная зенитная артиллерия вместе с летчиками уничтожила немало самолетов противника.
После налетов нацистской авиации в апреле и попыток заминировать фарватеры в мае — июне гитлеровское командование на весь мир протрубило, что значительная часть кораблей Балтийского флота уничтожена в Ленинграде и Кронштадте, а уцелевшие заблокированы минами и выйти в море не смогут. Ну что ж, мы понимали, что подобная ложь нужна была фашистам, чтобы поддержать дух финских, норвежских и шведских судовладельцев, внушить им мысль о безопасности плавания на Балтийском море.
А в это время первый эшелон подводных лодок усиленно готовился к выходу в море.
Сорок пять — шестьдесят миль пути от Кронштадта до Лавенсари враг просматривал с северного берега, и стоило только появиться хотя бы одиночному кораблю, как многочисленные орудия финских батарей открывали плотный огонь. Но наши тральщики, а позднее надводные корабли эскортов, оберегая подводные лодки, которые шли в основном в надводном положении, искусно маневрируя, избегали попаданий. Помогали также искусство ставить дымовые завесы и строгая дисциплина радиосвязи при разговорах на ультракоротких волнах между кораблями. А когда обстановка позволяла, подводные лодки, выйдя на траверз Шепелевского маяка, погружались и шли самостоятельно в подводном положении до Лавенсари, в свою маневренную базу в Финском заливе.
Разумеется, этими мерами нельзя было ни предупредить новой скрытой постановки мин на оси фарватера, ни избежать непосредственной атаки противника силами, превосходящими огневую мощь какого-либо из наших конвоев.
Перед форсированием подводной лодкой гогландской минной позиции самолеты и тральщики с Лавенсари проводили разведку. Нам важно было определить, где и сколько находится дозорных и поисковых групп противника, чтобы демонстративными действиями на ложных направлениях отвлекать их внимание. А тем временем истребители и штурмовики наносили бомбоштурмовые удары. Правда, не всегда эти удары облегчали положение лодки, форсировавшей первый противолодочный рубеж. На Лавенсари их подстерегали новые опасности. Разведчики врага появлялись над островом почти ежедневно, а обнаружив на рейдах корабли, наводили бомбардировщиков. За шесть месяцев, с июня по 22 ноября, на Лавенсари было сброшено около 4000 бомб различного калибра, и все — днем. Нам пришлось окончательную подготовку подводных лодок к самостоятельному форсированию вести, как правило, ночью.
Особенно тяжела была служба дозорных катеров. Только между Кронштадтом и Лавенсари во второй половине мая они были развернуты на 16 дозорных линиях. Противник сразу же отреагировал на это — по нескольку раз в день его самолеты совершали налеты на катера.
Но дозор был непрерывным. В начале июня мы получили сообщение от группы катеров «МО-402», «МО-409» из района близ острова Бьёрке. Командир дивизиона старший лейтенант Г. И. Лежепеков обнаружил большой вражеский отряд, насчитав в нем 12 катеров и десантную баржу, которые охранялись торпедными катерами. Курс противника на юг, несомненно, означал, что его цель — минные постановки.
Наши катера открыли артиллерийский огонь, а враг, видимо поняв, что его намерения распознаны и он не сможет скрытно выполнить задачу, поспешно удалился в шхеры, хотя имел многократное превосходство.
Было ясно: постановку мин мы сорвали. Но я согласился с мнением начальника штаба флота, что надо срочно произвести контрольное траление. Наши предположения оправдались: было обнаружено новое минное заграждение севернее банки Деманстейн. Тогда мы приняли решение — и не изменяли ему всю кампанию — каждую ночь возобновлять контрольное траление фарватеров до Лавенсари. Это указание выполнялось минерами в течение всего периода белых ночей, а в дальнейшем надводные корабли и подводные лодки стали следовать сразу же за тралами быстроходных базовых и катерных тральщиков. О том, что этот шаг был весьма разумным, говорят факты: в организованных конвоях мы не потеряли от подрыва на минах ни одного корабля.
Разумеется, эти действия имели исключительно оборонительный характер, и мы, конечно, ими не ограничивались.
Наступательные действия легких сил в восточной части Финского залива продолжались и позже, уже после выполнения задачи подводным разведчиком «М-97», который покинул Кронштадт 25 мая.
Четыре дня эта лодка пробыла на Лавенсари и, основываясь на информации катерников, выйдя из бухты острова, сразу же погрузилась под воду, держа курс на южный Гогландский маяк. Систематически подвсплывая, командир «малютки» Н. В. Дьяков осматривал море в перископ. Все вокруг было спокойно. Ни одной записи в журнале! Дьяков не увидел врага ни на воде, ни в воздухе, не обнаружил и их оборонительных средств. Внимательное прослушивание под водой не дало никаких, даже приблизительных данных о наличии мин. Через сутки «малютка» вернулась на Лавенсари, зарядила аккумуляторы и снова — в район Гогланда. За 12 суток «М-97» прошла 310 миль, из них лишь 50 — в надводном положении.
Значительно отличался по сложности задачи, длительности пребывания под водой и воздействию сил противника боевой поход другой подводной лодки — «Щ-304», которой командовал капитан 3 ранга Я. П. Афанасьев. Кстати, эта подводная лодка была построена на средства молодежи, собранные в 30-е годы комсомольцами по инициативе В. В. Маяковского.
9 июня Афанасьев получил разрешение на выход в море. Но теперь «Щ-304» ушла вместе с лодкой «Щ-317», которой командовал капитан-лейтенант Н. К. Мохов, с ним же отправился командир дивизиона капитан 2 ранга В. А. Егоров.
В памяти надолго сохранились первые дни наступления подводников, которое развертывалось вопреки тому, что гитлеровцы продолжали на всю Европу разглагольствовать о том, что блокированные «остатки Балтийского флота ни на что не способны».
Афанасьев сообщил с Лавенсари, куда он пришел со своей «щукой» утром 11 июня и задержался там меньше чем на сутки, о том, что первые дни боевого похода протекали, можно сказать, безмятежно. Афанасьев благополучно простился с провожавшим его охотником у Большого Тютерса. К двум часам 13 июня лодка прошла на максимальной глубине четыре линии минного заграждения, отмеченного на нашей оперативной карте между отмелью Большого Тютерса до банки Неугрунд. Особенно трудно пришлось командиру штурманской боевой части старшему лейтенанту И. А. Бартеньеву.
Затем к исходу суток «Щ-304» всплыла западнее маяка Родшер и начала зарядку аккумуляторов. Никто лодку не беспокоил, и в 8 часов утра следующего дня она погрузилась у восточной кромки избранной позиции. Стремясь сэкономить как можно больше электроэнергии, экипаж с согласия командира ограничил бытовое ее потребление, отказавшись даже от горячей пищи. Это делали люди, которые перенесли трудную зиму и весну на крайне скудном береговом пайке и еще не оправились от тяжелых лишений и голодной блокады.
Так увеличились энергетические ресурсы для более длительного и скрытного поиска противника. В ночь на 15 июня (пора самых коротких белых ночей) командир обнаружил вражеский Транспорт. Груженое судно шло курсом на маяк Поркаллан-Каллбода. Афанасьев попытался сблизиться для атаки, но это ему не удалось. Транспорт успел повернуть на север и скрылся в шхерах.
Командир ободрил матросов:
«Теперь мы знаем, где проходят суда, а это главное. Дождемся встречи... «
Расчет был верным. Еще до полудня вахтенный офицер срочно вызвал Афанасьева к перископу. Он прильнул к окуляру. Большой транспорт в охранении пяти сторожевых катеров. Курс — Таллин. Судно было загружено основательно, даже на палубе громоздилась, боевая техника.
Афанасьев мгновенно принял решение. Его помощник капитан-лейтенант В. А. Силин произвел расчеты. Лодка оказалась на самой подходящей позиции — между катером охранения и судном. Залп! Две торпеды угодили в транспорт, и он стал быстро тонуть.
Победы и потери часто перемежались в эти июльские дни сорок второго. И все же Кронштадт был необычно оживлен после зимы. В больших корпусах штаба флота разместился ряд учреждений: и руководство охраной водного района Главной базы, и штабы разных подразделений, и типография. Но всего оживленнее в Купеческой гавани, где обосновались подводники. Кроме подводных лодок в этом месяце мы из Ленинграда перебазировали в Кронштадт эскадренные миноносцы «Грозящий», «Стройный», «Сильный», «Славный» и канонерскую лодку «Красное знамя». Корабли эскадры, находясь в Кронштадте, могли в кратчайший срок выйти в море для поддержки тральщиков или торпедных катеров, а канонерскую лодку мы вскоре направили на Лавенсари для поддержки дозорных и тральных сил.
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
