Я стараюсь следить за нашей документальной литературой о войне, хотя в общем потоке ее трудно познакомиться с каждой новой книгой. Порой мне кажется, что все связанное с войной уже описано. И не один раз. Вроде никаких новых открытий и ждать не приходится. А вместе с тем нельзя не признать, что почти в каждой книге о войне сказано какое-то новое слово. Видимо, все-таки стала известна небольшая толика из того, что было на самом деле в разных местах, в том числе и здесь, в Эстонии.
Нередко ребята — красные следопыты раскапывают что-то подобное — об их работе дальше пойдет речь. А то сам работаешь в архиве, и вдруг среди массы бумаг найдешь такое, что глазам не верится. Думаешь, как же мы об этом раньше-то не узнали?!
К числу подобных находок относится еще одна просто детективная история, связанная с Таллином той военной поры, которая долгое время была известна лишь узкому кругу людей.
А как я напал на ее след, об этом стоит рассказать.
...Летом хозяйство в моем доме свертывается, все разъезжаются кто куда. Вот в такую пору однажды я пришел в ресторан пообедать. Сажусь за свободный столик, жду официанта. Через несколько минут подходит еще один посетитель — крупный полный мужчина с круглым, как солнце, лицом и, спросив разрешение, садится напротив. И долго в упор смотрит на меня. Честно признаюсь, я почувствовал себя неловко от его пристального колючего взгляда. Вдруг он обращается ко мне.
— Вы, кажется, товарищ Михайловский?
— Да, вы угадали.
— Я вас давно знаю. Еще по Балтике.
— А я вас, признаться, что-то не припоминаю.
— Это не удивительно. Во время войны я служил в такой организации, которая себя не афиширует. Мы должны были все знать, а нас знать было не обязательно.
Я его понял... В дальнейшем разговоре выяснилось, что мы в сорок первом году одновременно были в Таллине и даже оба тонули по пути в Кронштадт.
У нас завязался разговор. Вдруг он меня спрашивает:
— А вы знаете историю разгрома немецких диверсантов, пытавшихся захватить ценности Эстонского государственного банка?
Я признался, что слышу об этом впервые.
Вот так случайно я узнал об этой действительно удивительной истории, которая в виде небольшой повести предлагается вашему вниманию.
* * *
...Маленький курортный городок в Эстонии Пярну встретил гитлеровцев молчаливо и настороженно. Несколько мотоциклистов промчались по улицам, бесприцельно паля из пулеметов, за ними прибыл и разместился в здании горсовета штаб дивизии, а к вечеру у подъезда остановился камуфлированный лимузин. Из машины вышел худой долговязый полковник. Он быстро поднялся на второй этаж, без стука вошел в кабинет генерала фон Гребера, командира той самой дивизии, что вышла к эстонскому побережью первой, хотя и на полтора месяца позже намеченных сроков. Полное, отечное лицо командира дивизии было ему знакомо — встречались во Франции.
— Мой дорогой генерал! Опять судьба свела нас!
Генерал, любезно улыбнувшись в ответ, внутренне насторожился. Полковник был из абвера, а чего ждать от подобных гостей, никогда не знаешь.
— Чем могу быть полезен, господин полковник? — деликатно спросил Гребер.
— Обстановка, дорогой генерал. Прежде всего, меня интересует фронтовая обстановка.
Гребер подвел его к карте, расстеленной на столе. Все стрелы были нацелены на Таллин.
— Мои парни уже там, — с хвастливыми нотками в голосе заметил Гейнц. — На этот раз у них чертовски трудная задача. Вряд ли красные догадываются, куда протянулись наши щупальца...
Греберу хотелось спросить «куда?», однако он счел за благо промолчать: люди из этого ведомства любят лишь сами задавать вопросы.
— Вы даже не представляете, генерал, какие в этом городе ценности.
— Почему же не представляю? Я бывал там до войны и повидал многое.
— Того, за чем мы охотимся, вы не могли видеть. Золото и драгоценности предпочитают скрывать за толстыми стенами и в прочных сейфах...
Гребер промолчал, удивляясь чрезмерной разговорчивости собеседника. Впрочем, кто их поймет, этих абверовцев? Если говорят об эстонском золоте вслух, значит, можно считать, оно у них в кармане. Он не сообразил, что полковник умышленно раскрывал перед ним карты, чтобы разжечь тщеславие и ускорить события: вырвать из рук красных огромные ценности — заслуга, которую в Берлине не забудут.
— Я бы хотел пригласить вас на завтрак, полковник, — предложил генерал. — Эстонские миноги — такой деликатес!
- — Благодарю, генерал, — Гейнц вежливо поклонился. — Мною правит беспощадный царь — время. И все-таки, — он тонко усмехнулся, — я бы сейчас с удовольствием принял ваше приглашение в таллинский ресторан, скажем, в «Золотой лев». Но, увы!..
Генерал побагровел, уловив намек на неповоротливость его дивизии, однако снова счел за благо промолчать...
Гейнц откланялся.
Через четверть часа машина его подкатила к маленькому отелю, стоящему вдали от дороги, в глубине парка. Его помощник лейтенант нетерпеливо ждал в холле, и они сразу прошли в комнату, где на столике уже была развернута компактная коротковолновая радиостанция.
Гейнц неслышно ходил по комнате, пока лейтенант искал в эфире нужные позывные, а потом торопливо записывал на листке группы цифр. Закончив прием и выключив радио, он вытер вспотевшее лицо, расшифровал текст и протянул листок шефу.
Разведдонесение встревожило Гейнца. Было оно торопливым — радист предполагал, что за ним охотятся. Он сообщил, что ценности вот-вот будут грузить на один из советских военных кораблей. На какой — пока неизвестно.
Гейнц выругался.
— Я так и знал! Черт бы взял эту дохлую черепаху. Тащится со своей дивизией... Два дня воюет, неделю ждет пополнения. Во Франции все было иначе... Мы не можем начинать операцию, пока наши части не ворвутся на окраины Таллина. Это было бы безумием!
Полковник нервно заходил по комнате, проклиная и неповоротливость фон Гребера, и фанатичное упорство русских. Внезапно он остановился перед лейтенантом, испытующе глянул в его лицо.
— Или мы все-таки что-нибудь можем, Кремер? Разве нам с вами не приходилось действовать за пределами досягаемости наших танков и пушек? А, Кремер?..
— Приходилось, господин полковник! Еще как приходилось! — отчеканил тот.
— Здесь мы ничего не высидим, — твердо произнес полковник и усмехнулся, заметив, как лейтенант опустил глаза. — Я пойду сам. Да, я пойду сам туда и сделаю то, чего не может целая дивизия.
Гейнц помолчал, наслаждаясь впечатлением, которое произвели его слова на лейтенанта, и уже сухо распорядился:
— Передайте им, чтобы привели в готовность группы захвата и прикрытия. Пусть найдут надежное место для золота и ждут меня завтра к двадцати часам. Если не приду, действовать самостоятельно по схеме «Плутон».
Подумав несколько минут, добавил:
— Подготовьте заодно и донесение туда, — он ткнул пальцем вверх. — И предложите от нашего имени, как перехватить корабль, если... ценности уже погружены. В случае чего нам это зачтут. Пишите...
* * *
...В конце августа 1941 года, после двух месяцев обороны, в канун ухода кораблей из Таллина глава правительства молодой Эстонской республики Иоганнес Лауристин встретился с командующим Балтийским флотом вице-адмиралом В. Ф. Трибуцем и попросил спасти ценности государственного банка, за которыми усиленно охотится немецкая разведка.
— Вам придется принять нашу казну, — сказал он. — Не знаю, где вы ее разместите, но просим учесть — это достояние эстонского народа.
Командующий флотом был немало озадачен. Мало того, что он отвечает за две сотни кораблей и транспортов, за пять тысяч раненых, за десятки тысяч бойцов и командиров с техникой и вооружением, которых ждет Ленинград. А тут еще госбанк...
Лауристин не уточнил, бумаги это или золото, но можно было понять, что ценности немалые, если к ним давно подбирается немецкая разведка.
Мысль сосредоточилась на том, каким способом отправить этот груз? Где для него самое надежное место? Ведь все корабли и транспорты, отправляющиеся в Кронштадт, подвергаются одинаковой опасности. Мины... Торпедные катера... Подводные лодки... И самое большое — удары с воздуха...
— Хорошо. Обсудим на Военном совете, и я вам немедленно доложу, — ответил вице-адмирал.
* * *
Комиссар крейсера отобрал из всего экипажа самых надежных ребят, собрал их в кают-компании и посвятил в суть дела, доверенного экипажу «Кирова».
— Придет катер, и все надо выгрузить быстро. Правительственное задание, отвечаем головой... Противник может пронюхать, попытается устроить кораблю ловушку, пустить нас на дно, а потом послать водолазов и завладеть добром. Стало быть, нужна бдительность и еще раз бдительность. Понятно, товарищи? — спросил он.
— Понятно, — хором ответили кировцы.
Тогда он обратился к маленькому пареньку — тощему, в чем только душа держится, но исправному служаке, всегда с улыбкой на лице и веселыми огоньками в глазах.
— А тебе, Григорьев, поручаю вахту на верхней палубе, следить за порядком будешь.
Паренек вытянулся и произнес, чеканя каждое слово:
— Есть, товарищ комиссар!
Все знали комсомольца Петра Григорьева — доброго, душевного человека, всегда готового прийти на помощь товарищу. Специальность у него была артиллерийский наводчик. По сигналу боевой тревоги он спешил на свой пост в башню за толстыми броневыми стенами и наводил орудия главного калибра. Во время боя обстановка быстро менялась, и горизонтальный наводчик едва успевал поворачиваться. Вот какая ответственная должность была в ту пору у Петра Григорьева — Петьки Галифе, как в шутку называли его друзья. Они все еще не могли забыть, как деревенский парнишка из Вологодской области, призванный на военную службу, приехал в Кронштадт в старых отцовских брюках-галифе с пузырями от бедра до колен. На первых порах новичок казался «белой вороной» среди таких же молодых парней, но уже не салажат, а настоящих моряков, одетых по всей форме и считавших себя морскими волками. И с легкой руки какого-то остряка пристала к нему кличка «Галифе».
И вот к борту «Кирова» пришвартовался пограничный катер с усиленной охраной. На корабле уже все было готово к приему ценностей. Выбрали наиболее надежное помещение. Трюмный машинист Кучеренко перекрыл все трубы — воды, пара и доложил об этом в пост живучести. Инженер-механик проверил помещение и закрыл на ключ.
Маленький полный человек в макинтоше и черной широкополой шляпе первым поднялся с катера и, ступив на палубу, обратился к краснофлотцам, которым предстояло принять драгоценный груз:
— Осторожно, товарищи. Не дергайте мешочки, а то рассыпется.
— Не беспокойтесь, все будет в порядке! — ответили ему.
Мешки, наполненные денежными знаками, и совсем маленькие мешочки с золотыми монетами передавались из рук в руки по цепочке, от трапа и до самой каюты в носу.
Петр Григорьев помнил наказ комиссара корабля, все время находился на палубе, встречал моряков с мешочками в руках, направлял их дальше, следил, чтобы ни на минуту не остановился живой конвейер.
— Быстренько, быстренько, — поторапливал он, хотя ребятам и без того нельзя было отказать в быстроте и проворстве.
Минут за двадцать все доставленное на катере оказалось в каюте. Дверь опечатана. У входа встал часовой.
Никто не знает, удалось ли фашистам разведать, что именно на «Киров» будут погружены ценности государственного банка, но факт остается фактом: именно на нем сосредоточила огонь немецкая береговая артиллерия и на него отвесно бросались пикировщики. Корабль, управляемый капитаном 2-го ранга Сухоруковым, маневрировал на рейде среди бесконечных разрывов бомб и снарядов и мастерски уклонялся от прямых попаданий.
И вдруг взрыв шального снаряда. Пробило борт корабля. Несколько моряков упали как скошенные. Среди них и Петр Григорьев. Изрешетило его, беднягу, мелкими осколками. Вмиг все помутилось в глазах, но сознание все-таки не потерял. Глянул вперед, а там на корме вовсю бушует огонь и к глубинным бомбам подбирается. Понял Петр, если начнут взрываться «глубинки», кораблю хана будет. Усилием воли заставил себя подняться и кое-как ползком, ползком, опираясь на локти, отталкиваясь ногами, по-пластунски добрался до кормовой башни и крикнул из последних сил: «Ребята, пожар!» Краснофлотцы, укрывшиеся было в башне, выскочили оттуда, схватили огнетушители и быстро справились с огнем.
Подняли Петьку Галифе, положили на носилки и в лазарет. Боль была нестерпимая, он стиснул зубы, молчал, в душе кляня на чем свет стоит фашистов.
Дошла и до него очередь. Положили на операционный стол, врач сказал: «Терпите. Больно будет» — и стал извлекать осколки. Петр от боли кусал губы, но ни слова не выдавил. Тяжко было сознавать, что в самый неподходящий момент он вышел из строя и лежит, как забинтованная кукла.
Когда стемнело и бой затих, раненых переправили на берег — в госпиталь.
Еще не зная, что ждет их самих, краснофлотцы подбадривали Петра Григорьева:
— Галифе! Не вешай нос! Все будет в порядке. До встречи в Кронштадте!
А на той стороне события разворачивались так.
Аэродром, на котором еще недавно базировались советские штурмовики, занял отряд гитлеровских бомбардировщиков «Дойче штольц». Широкую взлетно-посадочную полосу окружало целое море синих колокольчиков, желтых лютиков, голубых незабудок. И было странно видеть на фоне этой идиллической картины бочки из-под бензина, в клочья разорванные маскировочные сети, скелет сгоревшего самолета...
Новые хозяева не спешили наводить порядок. Красоты природы их тоже не трогали. Отряд перебросили из Восточной Пруссии за несколько дней. Командующий группой «Север» лично распорядился собрать на побережье Финского залива мощный авиационный кулак, чтобы не допустить прорыва советских кораблей из Таллина, уничтожить их на рейде и по пути в Кронштадт.
Командир отряда Отто Мюллер, низкорослый, с лицом, испещренным веснушками, читал приказ командующего воздушной армией. Мюллер был удачливым летчиком. В двадцать восемь лет он стал известен всей Германии, бомбил Лондон, Ковентри, в совершенстве освоил тактику ударов по морским конвоям. Какой бы силы огонь ни встречали самолеты, Мюллер прорывался к цели, пикировал почти до самых корабельных мачт, с ювелирной точностью «клал» бомбы.
Грудь коротышки Мюллера украшали Железные кресты II и I степени, рыцарский крест с мечами. Имя его не сходило со страниц газет, фоторепортеры следовали за ним по пятам.
Сейчас, пробегая глазами экстренный приказ командующего, Мюллер был немало озадачен требованием находиться в готовности к немедленному вылету, чтобы потопить русский корабль, название которого сообщат дополнительно. Летчика, уничтожившего это судно, ждет слава национального героя рейха.
— Вот уж золотой корабль, — хмыкнул Мюллер, отложив приказ.
Он не подозревал, насколько близок к истине, как не подозревал и о том, что существует некий Гейнц — честолюбивый полковник абвера, опытный и расчетливый диверсант. Тот самый Гейнц, который решил сделать больше, чем целая дивизия фон Гребера, тот самый, чье предложение «на всякий случай» о перехвате корабля стало сейчас приказом командующего немецкой воздушной армией.
В стареньком костюме и соломенной шляпе, нахлобученной на лоб, с рюкзаком на спине и огромным чемоданом в руках Гейнц втиснулся в толпу беженцев. Отлично сработанный паспорт на имя жителя эстонского местечка, которое Гейнц превосходно изучил еще до войны, давал ему полную уверенность в успехе. Он заранее посмеивался над советскими пограничниками на контрольных пунктах.
Кому придет в голову заподозрить в худом, сутуловатом, напуганном мастере кирпичного завода Пауле Петсе полковника абвера? Ведь таких Паулей сейчас тысячи на эстонских дорогах. А главное — советские пограничники, если рассудить здраво, должны были больше думать о собственной шкуре, чем о каких-то диверсантах.
Последний КПП на развилке дорог, ведущих к Пярну — Манте. Это уже Таллин. Гейнц протянул паспорт командиру в зеленой фуражке, тот скользнул по нему беглым взглядом и, уже возвращая, глянул в лицо стоящего перед ним человека. Глаза пограничника, красные от бессонницы, были строги и внимательны. Как это случилось, Гейнц не смог бы объяснить, только вдруг ему стало очень неуютно под этим пытливым взглядом, и впервые за много лет холодок страха пробежал по спине.
— У нас есть боец из того же местечка, — сказал пограничник кому-то. — Вызовите.
Гейнц сделал вид, что не понимает по-русски, но опыт разведчика уже говорил ему, что теперь это не имеет значения. К ним приближался плечистый белокурый эстонец в форме красноармейца, и с каждым его шагом Гейнц ощущал, как в душе усиливается нервный обессиливающий холодок. Ему вдруг захотелось по-заячьи метнуться к близким деревьям пригородного парка, но он слишком хорошо знал, что от пули убежать невозможно.
...Его ждали на окраине Таллина в добротном особняке четверо элегантно одетых молодых людей. Они сидели, покуривали сигареты и прислушивались к далекой канонаде. Изредка перебрасывались короткими фразами на немецком языке — здесь можно не скрывать своего происхождения. В саду, окружающем особняк, были расставлены посты местных фашистов.
Хозяйка накрыла стол и удалилась.
— Время выходит! — нетерпеливо встал с места и подошел к окну один из присутствующих.
— Не беспокойся, Ганс! Хозяин придет с минуты на минуту, — отозвался другой, спокойно пуская к потолку колечки дыма. — Он точен, как часы.
В столовой, подернутой вечерним сумраком, воцарилось молчание. Эти парни неплохо поработали и рассчитывали на благодарность шефа. Боевые группы из местной фашистской организации готовы к действию. В банке есть свой человек, и они ежечасно знают, что там делается. Составлен точный план расположения сейфов и кладовых, до мельчайших деталей разработана операция по захвату ценностей, которую шеф одобрил по радио. Готово надежное место для золота и денег. «Плутон» должен пройти, как по нотам, и не позднее нынешней ночи.
Какой-то звук, похожий на слабый возглас, раздался в саду.
— Я же говорил. Шеф точен, как часы!.. — начал было тот, что сидел, развалясь в кресле, но не кончил. Выстрелы прервали его речь. Двое метнулись к окнам, зазвенело стекло, и один мешком вывалился наружу, другой, слепо цепляясь за косяк, сполз по подоконнику назад в комнату. Двое других предпочли сидеть не двигаясь...
А через несколько минут в зарешеченной машине их везли к зданию НКВД. Они встретились там со своим шефом лишь с небольшим опозданием.
Откуда было знать командиру авиаотряда «Дойче штольц» о том, что ему теперь предстояло сделать то, что не удалось когда-то удачливому полковнику абвера?
Да простит меня читатель за то, что придется кое в чем повториться, вспоминая обстановку 28 августа 1941 года, когда армада кораблей во главе с крейсером «Кировым» прорывалась в Кронштадт. Правда, тут много новых деталей, они дополняют картину нашего отхода.
На рассвете 28 августа 1941 года к борту «Кирова» пришвартовалось посыльное судно «Пиккер» с Военным советом Краснознаменного Балтийского флота. Вице-адмирал В. Ф. Трибуц и член Военного совета контр-адмирал Н. К. Смирнов поднялись на ходовой мостик. За ними пронесли укрытое в чехлы Почетное знамя ВЦИК СССР с орденом Красного Знамени, первой наградой Советского правительства, которой флот удостоился в 1928 году.
Командующий эскадрой контр-адмирал Дрозд с мостика «Кирова» наблюдал за транспортами, медленно выползавшими из гаваней.
Транспорты занимали свое место в колоннах и медленно двигались на восток. В охранении каждого из четырех отрядов шли боевые корабли.
И только «Киров» и миноносцы еще оставались на рейде и по-прежнему вели артиллерийскую дуэль с вражескими батареями, прикрывая отход войск с переднего края и погрузку их на корабли.
У морских ворот Каботажной гавани высилась громада старого минного заградителя «Амур». В первую мировую войну на минах, поставленных им, погибло немало немецких кораблей. Настал день, когда он скажет свое последнее слово...
Спущен флаг, команда сошла на катер. Открыты кингстоны, в трюмы устремились потоки воды. Корабль все больше и больше оседает на дно... По палубе заходили волны. «Амур» выполнял последний долг — своим телом преградил путь в гавань немецким кораблям.
Начальник минной обороны Юрий Федорович Ралль проводил взглядом старый «Амур» и поспешил на сторожевик, чтобы успеть выставить мины на Таллинском рейде и загородить входы в другие гавани.
А в это время гремели взрывы на Аэгна. Над лесом взлетела башня с орудиями.
Груды металла утонули в густом черном дыму; двенадцатидюймовая батарея тоже стреляла до последнего часа...
Вот и последний артналет «Кирова». Самый последний... Почти все орудия стреляют в сторону наступающего противника. Лавина огня вырывается из орудийных жерл, воздух сотрясают громовые раскаты.
Дрозд поднял бинокль. Сквозь дымы пожаров показалась башня «Длинный Герман», и на ней красный флаг, как живое напоминание о том, что борьба не кончена. Она будет продолжаться...
«Киров», сопровождаемый тральщиками и миноносцами, шел полным ходом вперед, чтобы занять место в головном отряде. Дрозд стоял, опираясь на ограждение мостика, и смотрел вдаль. Возможно, вспомнилась ему Испания. Северный поход кораблей республиканского флота. Вот так же с боем они прорывались через Гибралтар, отражая удары авиации. Сейчас все сложнее: и ширина фарватера всего три кабельтовых, и сотни мин на всем пути от Таллина до Кронштадта. По обоим бортам «Кирова», рассекая пенящуюся волну, шли миноносцы — давней постройки и новые, которыми теперь командовал неизменный спутник Дрозда Серго, или Хавер Перес, как называли в Испании Сергея Дмитриевича Солоухина. Долго он со своими кораблями оставался в Моонзундском проливе. Они блокировали побережье Рижского залива, занятое противником, под покровом ночи ставили мины, а с рассветом шли навстречу немецким конвоям, направляющимся в Ригу, открывали по ним огонь, поджигали и топили вражеские транспорты, танкеры и корабли охранения. Сейчас и Солоухин здесь, на головном миноносце, что следовал точно за тральщиками.
Остров Аэгна скрылся из вида, и только дымы таллинских пожаров еще долго висели в небе, не рассеиваясь.
* * *
...Мюллер смотрел в окно, затянутое легким туманом. С утра он нервничал из-за плохой видимости, но вернувшийся полчаса назад разведчик успокоил его: туман стоит местами и быстро тает, над морем его почти нет.
Нетерпеливо шагая от окна к столу с телефоном в ожидании звонка из штаба, Мюллер думал о предстоящем деле. До Таллинского рейда считанные минуты полета. Мюллер со своим отрядом уже летал туда изучать новый район действий. На пробу он даже пустил ко дну какую-то шаланду. Потом взял курс на боевые корабли, но, встретив плотный огонь зенитной артиллерии, решил не лезть в огненную кашу. Пусть корабли выйдут в море, там будет проще... Мюллер вообще предпочитал ловить корабли на переходе — легче прорваться.
Ожидание становилось утомительным, и Мюллер вышел из дома. Туман действительно рассеивался, однако небо еще было обложено плотными серыми облаками.
Такую погоду он считал своей союзницей и мысленно торопил приказ на вылет. Облака надежно маскируют самолеты, подходишь к цели — тебя не видят, разве что засекут гул моторов и стреляют в божий свет наугад. Это у них называется заградительным огнем. А ты видишь разрывы, маневрируешь и вывалишься неожиданно, иногда над самыми кораблями. Зенитки бах, бах... А ты уже «положил» бомбы, и до свидания...
Мюллер считал полеты будничной, хотя и опасной работой, не видя в ней решительно никакой романтики.
В домике резко затрещал телефон, и Мюллер торопливо взбежал на крыльцо. Разрешение на вылет было получено.
Полет к заливу занял несколько минут. Когда над водой заголубело небо, внизу появились черные жучки, которые, казалось, карабкались по воде медленно и лениво... И этих жучков было такое множество, что Мюллер подумал: где же главная цель? «Фриц! Ты видишь крейсер?» — осведомился он у штурмана. «Пока не вижу. Пройдем в голову отряда», — ответил тот. Мюллер смотрел вниз, и, кажется, никогда еще его глаза не были столь остры, как в эти минуты! Жучки-черепашки оставались под плоскостями, мельтешили, и не понять было, где же этот проклятый крейсер? «Отто! Смотри, смотри, прямо по курсу...» — послышался голос штурмана, в котором была радость внезапного открытия... Всматриваясь внимательно, Мюллер обнаружил корабль, выделявшийся своими размерами среди кораблей охранения: темный корпус с низкими приземистыми трубами и орудийные башни, вырисовывавшиеся, точно на картинке. На более детальный обзор не оставалось времени. Мюллер скомандовал летчикам развернуться, следуя испытанному тактическому приему: отвлечь от себя внимание, а самому устремиться в атаку. И тут снизу поднялся огненный смерч. Командиры зенитных батарей «Кирова» Александровский, Кравцов, Киташов держали под прицелом свои сектора; им неведомо было, Мюллер там пикирует или кто другой, они делали свое дело, и в этот момент поставили перед самолетами особенно густую завесу огня. Мюллер не посчитался с этим, он шел прямо; штурман держал руку на рычаге, готовясь нажать его и освободиться от бомб. И в эти самые секунды взрывной волной самолет бросило в сторону. Мюллер крепче сжал штурвал, но его глазам предстала страшная картина: правая плоскость была объята пламенем. С катастрофической быстротой самолет терял высоту, и на один миг обезумевшие глаза Мюллера увидели пропасть, в которую со все нараставшей скоростью камнем падал самолет...
Как известно, 29 августа 1941 года в 16 часов 29 минут «Киров» отдал якорь на Большом Кронштадтском рейде. Здесь уже ждал пограничный катер. Он подошел к борту крейсера. Моряки вновь образовали живой конвейер и выгрузили все ценности, доставленные нелегкой ценой и сданные на хранение в надежные руки, чтобы в 1944 году они снова вернулись в Таллин к своим истинным хозяевам...
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
