Содержание   •   Сайт "Ленинград Блокада Подвиг"


Михайловский Н. Г. Таллинский дневник. Нашу молодость рвало на минах


Вера. Надежда. Любовь

Значение того, что произошло в Таллине в конце августа сорок первого года, прояснилось не сразу. Постепенно, когда война катилась к завершению, события стали наполняться смыслом, и Таллинский переход увиделся не просто, как отступление флота.

Хотя немецкие историки и считают, что Гитлер не рассчитывал на серьезное сопротивление в Прибалтике, он все же собрал на Балтийском море солидный флот. Там были линкор, крейсеры, миноносцы, подводные лодки. К этому надо прибавить финский флот, которым Германия могла располагать.

В первый же день войны разведка сообщила, что море по периметру минировано фашистами. Было выставлено 155 мин и 104 минных защитника на каждую морскую милю, то есть на каждые десять метров морского пространства приходилось по мине и на каждые пятнадцать метров по минному заграждению. Усиленно минируя море, враг полагал, что запер наш флот в Таллине и может смело рассчитывать на его капитуляцию. Годом позже англичане капитулировали в Северной Африке, отдав базу Тобрук в куда более выгодных условиях, имея там тридцатитысячную армию и 700 танков.

Фашистское командование не предполагало, что более ста кораблей, из них 70 крупных, смогут пройти по фарватеру шириной в 3 кабельтовых. Что флот сохранит силы и сможет продолжить борьбу в Ленинграде.

29 августа в 17.00 боевые корабли встали на Кронштадтском рейде. Они доставили на помощь ленинградцам двадцатитысячное войско.

Лишь по истечении времени мы узнали о последнем заседании в Таллине Военного совета флота, на котором утверждали план прорыва флота по узкому фарватеру. Его вел командующий флотом вице-адмирал Трибуц. Уже было ясно, что флоту следует пробиться через минные поля без прикрытия авиации, ибо наша авиация перебазировалась к этому времени на восток.

Минеры предлагали протралить фарватер и обозначить очищенную для прохода кораблей дорогу вешками. Это облегчило бы переход, но была почти полная уверенность, что мины будут заброшены тут же снова. Кроме того, для проведения траления было необходимо сто тральщиков, флот располагал лишь двадцатью такими кораблями.

Был разработан план перехода четырьмя конвоями. Каждый конвой имел свое боевое охранение и следовал за тральщиками, прокладывающими дорогу.

По планам немецкого командования уже 24 августа Таллин должен был стать немецким. По планам советского командования 27-го началась и 28-го завершилась эвакуация войск из Таллина.

Флот был сохранен, он вырвался из ловушки, самоотверженно и героически прорвался в Ленинград и служил его обороне.

Когда обдумываешь это, частные события, частные ис» тории обретают свое место в общем свершении, называемом историками «таллинской эпопеей». Наполняются смыслом и рейсы с бомбами тральщика «Шпиль» под командованием Дебелова, и действия бригады морской пехоты полковника Парафило и других групп и людей. Все они служат идее сохранения боеспособности флота, идее накопления сил для обороны Ленинграда. Был ли подрыв «Якова Свердлова» сознательным актом самопожертвования или случайностью войны — это останется неизвестным. Те немногие, кто уцелел, утверждают, что «Свердлов» встал под торпеду, нацеленную на крейсер «Киров», который шел под флагом командующего. Военные историки предполагают, что «Свердлов», скорее всего, подорвался на мине. Как бы то ни было, святое право тех, кто выжил, оценивать прошлое не как бессмысленную случайность, а как сознательный подвиг.

Сегодня память высвечивает многие имена. Вот и мой старый друг Николай Сергеевич Дебелов, что командовал тральщиком «Шпиль», совершал смертельно опасные рейсы из Кронштадта на остров Эзель с бомбами для наших летчиков, наносивших первые (самые первые!) удары по логову фашизма — Берлину, а когда флот отступал из Таллина, корабль Дебелова шел головным, прокладывая путь крейсеру «Киров» и всей армаде кораблей — вот он мне представляется не только смелым, но по-своему мудрым человеком. К тому же не лишенным чувства юмора.

После войны Дебелов жил в Ленинграде, я в Москве. Мы почти не встречались. Зато частенько писали друг другу. В одном из писем он шутя-играя вспоминал: «А знаешь, что меня выручало на войне? Три слова, которые я помнил и повторял про себя. Вера, Надежда, Любовь. В эти расхожие слова я вкладывал свое собственное символическое понятие. Вера — в нашу победу, Надежда, что мы останемся живы, Любовь — и будем после войны радоваться и любить. И представь, я повторял эти три слова не только самому себе, но и моим хлопцам. Им нравилось, и мы победили...»

Перечитывая его письма, я снова вспоминаю небольшие кораблики, которые казались еще меньше рядом с линкорами или крейсером «Киров». Шустрые, быстрые, они были морскими саперами. Отважные «тральцы», как их любовно мы все величали, шли вперед, подсекая тралом мины и расстреливая их. Сами они были плохо защищены. Зенитные пулеметы да одна или две пушчонки на борту — вот и все их вооружение. Но ни один конвой не выходил в море без их сопровождения. Они шли впереди, расчищая дорогу, и иногда подрывались и погибали. У них была невидная, но опасная судьба. Но что составляло гордость Дебелова? Он писал: «За все годы войны по моей вине не потеряно ни одного корабля и ни одного матроса. А сколько кораблей и людей спасено! В одном только Таллинском переходе вытащили из воды четыреста с лишним человек и с островов четыре тысячи... Когда много лет спустя на вечере встречи ко мне подошли жены моих бывших матросов и благодарили меня, я прослезился: вот моя награда, ну, а наши ордена и ордена иностранные до меня в то время не дошли».

Это признание было сделано, когда я собирал материал о союзных конвоях в сорок четвертом году и обратился к Дебелову, сопровождавшему эти конвои, с вопросом о том, какими иностранными орденами он награжден. В его ответе — искреннем и прямом — сказался весь характер этого человека, похожий на характер его корабля. Да, тральщики не часто становились героями дня. Они были в тени войны. Как и катера «морские охотники», они иногда становились спасателями. Помню наш разговор с Горальдом Карловичем Плиером в Таллине после войны. Этот невысокий, учтивый человек с бородкой земского врача тоже говорил мне о тральщиках с какой-то нежностью. Он был спасен тральщиком в тот момент, когда уже попрощался с жизнью.

Судьба его типична для того времени. До войны Горальд Карлович служил на железной дороге. Когда началась война, он сформировал отряд по борьбе с бандитизмом. Сражались в лесах, вдоль железной дороги с отрядами националистов, объединившихся в банды «лесные братья». Основным средством «лесных братьев» были диверсии. Первым сражением отряда Плиера была короткая схватка на месте проходившего из Таллина к передовым позициям поезда. Этот поезд «лесные братья» пытались пустить под откос. Уже эта первая стычка показала, что отряду Плиера не хватает мобильности. Под Марьямаа своими силами отряд соорудил бронепоезд, навалив на две платформы мешки с песком. В узком проходе между мешками сидели стрелки, целившиеся сквозь узкие амбразуры в песочной стене. Самодельный бронепоезд давал возможность совершать небольшие самостоятельные операции в тылу у немцев, целью которых часто был захват боеприпасов, — ведь их всегда не хватало. Во время одного из налетов на склад оружия и обмундирования взяли также много одежды, взяли безо всякой особой цели. Но когда стали разбирать ее, кому-то пришла мысль действовать в тылу фашистов, переодевшись во вражескую форму. Вылазки отряда Плиера отличались дерзостью и стремительностью. В конце августа из штаба было получено распоряжение — отступить в Таллин. На подходе к железнодорожному вокзалу пустили под откос верно служивший бойцам поезд. Связались по рации с командованием и узнали, что фашисты подошли к парку Кадриорг. Здесь им оказывают отчаянное сопротивление, но силы иссякают. Приказ: занять оборону в парке.

Шел сильный дождь. Сквозь пелену дождя было плохо видно. Ветер налетал порывами, и парк шумел листвою. Шум дождя и ветра перекрывал гул канонады. Небо над Таллином было озарено пожаром. Плиеру было известно, что его отряд и батальоны, сформированные из курсантов училища Фрунзе, удерживают врага, чтобы отступающие войска могли погрузиться в гавани на корабли и покинуть город организованным порядком. Он знал, что за его спиной идет эвакуация и он должен продержаться как можно дольше. Каждый час обороны Кадриорга означает сотни спасенных воинов.

Немцы засыпали Кадриорг минами, и земля сотрясалась от взрывов. Плиер понимал, что, оставаясь на своих позициях, они будут уничтожены минным дождем. Он отдал приказ продвинуться вперед на расстояние видимости немецких позиций. Замешательство: впереди — немцы. Плиер бросился на землю и сделал первую перебежку навстречу немцам. Он оборачивается:

— Кто останется на прежних позициях, будет уничтожен минами. Вперед!

Те, кто замешкались, погибли все, до единого. Зато почти весь отряд сумел продержаться целую ночь почти вплотную к немецким позициям. Светало. Вой мин ослабевал. Притихла стрельба, но ветер и дождь шумели с прежней силой. Плиер послал связного в Минную гавань. Неужели еще не отошли? Наступило короткое затишье в бою. Перевязывали и отправляли с линии атаки раненых. Вернулся связной, доложил: гавань пуста. Плиер услышал об этом с горечью и облегчением: приказ выполнен, они свой долг исполнили. Но что будет с ними? Он отдал приказ отступать в Минную гавань. Под прикрытием дождя, с соблюдением осторожности они покинули позиции незаметно для врага.

По дороге в гавань к отряду присоединялись все новые и новые разрозненные морские части. Так что в гавань вошли солидным соединением. Гавань была пуста. Громоздились ящики с оборудованием, которое не успели вывезти. Плиер предложил прорываться по сухопутью, но моряки не хотели уходить от моря.

На рейде показался транспорт. Сигнальщик взобрался на ящики и передал семафор: «Подойдите, возьмите нас». Это было госпитальное судно с ранеными. Оно взяло на борт всех.

Разместив своих бойцов, Плиер едва дошел до койки и упал на нее. Последнее, что он помнит, — это удары штока о минные бока. Судно шло, люди штоками отталкивали мины.

Очнулся от взрыва. Погас свет, полетели деревянные переборки, металлические заклепки, внезапно смолк гул машин. Стало тихо. И в тишине слышно, как бурлит где-то и переливается вода. Плиер вскочил и, ударив ногой дверь, выбежал из кубрика. На палубе он увидел высоко задранную корму. Нос корабля медленно и неуклонно уходил под воду. Паника охватила корабль. Капитан отдал команду: застопорить ход, начать спуск раненых на плотах. Его команды не организуют людей и едва слышны. Но вот по правому борту показалось судно. Паника прекращается, и в установившейся тишине капитан кричит в мегафон: «Мы тонем. Помогите». — «Не могу, — отвечает капитан судна. — Иду по заданию». — «На борту раненые. Примите раненых». — «Иду по заданию», и судно проходит мимо. Но по левому борту появляется другое. Это тральщик. Капитан обращается к нему: «Примите раненых». Тральщик подходит к борту, перекидывают трап, и капитан командует эвакуацией раненых. Море неспокойно, тральщик качается на волнах, а разбитый корабль медленно и неуклонно уходит в воду. Паника, однако, стихает. Дана команда всем, кроме раненых, подобрать плавсредства. Плиер нашел пробковый пояс, укрепил его на себе и стал ждать, когда палуба сомкнется с водой. Ждал недолго. Тральщик с ранеными отошел от судна, а через несколько минут Плиер окунулся в холодную воду. Он поплыл. Куда — неизвестно. Он хотел только отплыть подальше от погружавшегося на дно судна. Пояс хорошо держал его на воде. Но вода — конец августа — была холодной, и пять-семь часов пребывания в воде лишали человека сил. Слабела воля, больше не хотелось думать о спасении и бороться за него.

Все, кто пережил морскую катастрофу, — и Плиер, и Юрченко, о котором я расскажу в конце книги, и я сам, — помнят, что холодная купель примиряет с гибелью. После нескольких часов, а то и суток плавания конец кажется освобождением. На моих глазах, когда я отплывал от ушедшей под воду «Виронии», два человека — мужчина и женщина, — обнявшись, ушли на дно. Смерть наступает, когда истощаются силы, а истощение сил наступает безболезненно и сопровождается безразличием. Прошла ночь. Поднялось солнце, и в его сверкающих лучах прямо на Плиера пошел неизвестно откуда взявшийся тральщик. Плиера подняли на борт. Палуба была полна спасенными. Маневренный и быстрый тральщик рыскал по морю, вылавливая из воды людей. Может быть, это был тральщик Дебелова. Плиер не запомнил ни его номера, ни тем более имени его командира. Он говорит, что хорошо помнит лишь лицо краснофлотца, втянувшего его на корабль, потому что это было последнее, что он увидел перед тем, как потерять сознание.

...Мы сидели с Горальдом Карловичем Плиером. За маленьким столиком, пили душистый, по-эстонски добросовестно сваренный кофе, а над Таллином проходил золотой, прозрачный и солнечный август.

— Этот тральщик, — говорил, улыбаясь, Горальд Карлович, — я даже не знаю, как это сказать, это чудо было в моей жизни. Если бы я мог, я бы памятник ему поставил. Почему есть памятники — танки, а памятники корабли — большая редкость?


Предыдущая страницаСодержаниеСледующая страница




Rambler's Top100 rax.ru