В середине ноября 1941 года Военный совет Ленинградского фронта возложил ответственность за техническое состояние аэродромов в Новой Ладоге, их готовность к приему транспортных самолетов, а также сопровождение и прикрытие воздушных караванов на командующего ВВС Краснознаменного Балтийского флота генерал-майора авиации М. И. Самохина.
В первых числах ноября 1941 года командира 61-й истребительной авиабригады полковника И. Г. Романенко срочно вызвали к командующему ВВС Балтийского флота генерал-майору М. И. Самохину.
В кабинете командующего комбриг увидел сидевшего рядом с М. И. Самохиным военного комиссара ВВС флота Л. Н. Пурника. Командующий поднялся из-за стола. Выслушав краткий доклад вошедшего, поздоровался и сразу пригласил его и комиссара к оперативной карте. Она была развернута на длинном столе, стоявшем вдоль стены. Без долгих предисловий Самохин сообщил, что полкам авиабригады предстоит перебазирование в новый район боевых действий. Двумя ладонями он прикрыл карту юго-восточнее Ладожского озера.
— Ваша главная задача, Иван Георгиевич,— сказал он,— прикрыть ладожскую коммуникацию от авиации противника. Отныне ваши летчики в ответе за небо Ладоги, за все, что движется по озеру и над озером.
— Работа предстоит, как вы сами понимаете, не совсем обычная для морских истребителей,— дополнил дивизионный комиссар Л. Н. Пурник,— придется сопровождать и прикрывать транспортные самолеты и тяжелые бомбардировщики.
Романенко хорошо знал, что ТБ-3 — тяжелые бомбардировщики — ежедневно пересекают бухту Петрокрепости в ее северной части с продовольственными грузами, вооружением и боеприпасами для Ленинграда, обратными же рейсами вывозят из города оборонные грузы и людей. И вот теперь прямой задачей морских истребителей было оберегать транспортные караваны, брать их «под зонтик». Задача, что и говорить, не из легких. Тем более важно, подчеркнули командующий ВВС флота и военный комиссар, хорошо разъяснить пилотам значение для города воздушных перевозок. Иного пути в осажденный город в данный момент не существовало.
Скоро, было сказано комбригу, начнет действовать ледовая дорога, и тогда грузы пойдут и по земле, а вернее, но льду и по воздуху. Но пока лед не окреп, вся надежда только на авиацию, на воздушную артерию.
Внимательно выслушал Романенко командующего и военного комиссара ВВС флота. Принял к сведению и таксе немаловажное обстоятельство: два истребительных авиаполка — 127-й и 286-й — специально выделены для прикрытия транспортных самолетов, курсирующих по маршруту Ленинград — Большая земля. Они накопили солидный опыт в этой работе. К тому же со дня на день на Новоладожском пролете воздушного моста приступит к сопровождению транспортных караванов 154-й авиаполк, прибывший на Ленинградский фронт.
— С этими полками,— сказал на прощание командующий,— надо сразу же установить надежный контакт и дальше четко согласовывать свою боевую работу. Тем более что и работать вам придется с одних аэродромов.
...Шел октябрь сорок первого. Стояли погожие дни «бабьего лета». Золотисто-багряный убор лесов, пригородных парков и скверов уже поредел. Но облетевшие деревья, пожухлые травы навевали грусть, напоминали о надвигающихся ненастных днях, о грядущей военной зиме. Позади было лето с горем и муками отступления, огромными жертвами, лишениями сотен тысяч людей, вынужденных оставить свои дома и уходить на восток, спасаясь от гитлеровских изуверов.
Летая над Прибалтикой, заместитель командира 71-го истребительного авиаполка 61-й авиабригады майор Б. И. Михайлов видел забитые беженцами дороги. Мысли его невольно обращались к Ленинграду, к отцу и матери. С родителями Борис Иванович не виделся с начала войны. «Как-то они там в осажденном городе?» — тревожился он. Но напряженные боевые будни, непрерывные полеты — иногда по пять-шесть раз в день — не давали ему возможности побывать у родителей.
Задания были одно сложнее другого — штурмовка вражеских войск, воздушные бои над озером Самро в Прибалтике, островами Моондзунского архипелага и полуостровом Ханко.
После одного из таких боевых вылетов к Михайлову подошел командир полка майор А. В. Коронец. Он был чем-то озабочен. Никаких вопросов не задавал, молча пошел рядом.
— Что-нибудь случилось? — спросил Михайлов.
— Прилетел комиссар бригады Бессонов. Рассказал о положении в Ленинграде. Худо там дело. Бомбежки, артобстрелы. Много жертв. Люди голодают,— ответил Коронец и тут же спросил, увидев, как напряглось лицо у Михайлова: — Ты давно своих видел?
— Давненько. В июне.
— Есть возможность побывать в Ленинграде. Бессонов переночует у нас, а утром улетает в Ленинград. Мне приказано выделить звено для сопровождения транспортного самолета. Посадка на Комендантском аэродроме. Готовь звено. Быть может, удастся навестить стариков. Не забудь продуктов захватить с собой побольше. Там сейчас каждый грамм еды на вес золота.
Утром Михайлов встретился с командиром ПС-84 капитаном Н. Т. Ивановым. Тот часто бывал в Ленинграде. Рассказывал с горечью:
— Детей в городе много осталось. Женщин тоже. Военная флотилия перевозит людей на Восточный берег по Ладоге, буксирует баржи. Но фашисты охотятся за этими караванами. На днях одну баржу потопили, а в пей несколько сот детишек ленинградских да женщин. На поверхности только детские шапочки плавали. Спасти никого не удалось...
У Михайлова даже в висках заломило, когда он слушал этот страшный рассказ. И если обычно, сопровождая транспортные машины, он думал о том, чтобы не встретить вражеские самолеты, то в эту минуту им овладело одно желание — встретить и сбить, вогнать в землю хотя бы одного стервятника.
До Комендантского аэродрома они довели ПС-84 благополучно. Когда звено Михайлова прикрывало самолет при посадке, Борис насчитал на аэродроме еще восемь транспортных самолетов. Сразу же после посадки направился в диспетчерскую. Но диспетчер сам спешил к нему навстречу и передал приказание сопровождать подопечный самолет дальше — до Новой Ладоги.
— Заберете на борт рабочих Кировского завода,— предупредил он.
Приглядевшись, Михайлов заметил близ транспортных самолетов группы людей в гражданской одежде с чемоданчиками и вещмешками. Всего их было человек двести. Посадка пассажиров прошла в считанные минуты. Звену дали команду на взлет. Поднявшись, истребители стали барражировать над аэродромом, прикрывая взлет девятки ПС-84.
Для опытнейших морских истребителей сопровождение самолетов — дело привычное. Они охраняли в боевых полетах штурмовики, бомбардировщики. Здесь была вроде бы та же работа — и не та. Шутка ли, они отвечали за жизнь сотен людей!
Воздушный караван взял курс на Новую Ладогу. В воздухе к морским летчикам пристроилась еще пара наших «ястребков».
Так и не удалось Б. И. Михайлову побывать дома и на этот раз.
Спустя две недели ему пришлось еще раз сопровождать самолет ПС-84 до Новой Ладоги. На борту корабля находился командующий Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмирал В. Ф. Трибуц. В Новой Ладоге самолет Трибуна до предела загрузили продуктами, и Михайлов вместе с другими летчиками своего полка сопровождал машину до Комендантского аэродрома. Над Ладогой заметили две пары «мессершмиттов». Летчик ПС-84 резко повел самолет на снижение и всю оставшуюся часть вел машину на бреющем, почти касаясь воды. Фашисты попытались было атаковать прижимающийся к воде транспортный самолет, но «ястребки» отогнали их.
На Комендантском аэродроме Михаилов и его товарищи увидели необычную картину: к рассредоточенным по краям летного поля транспортным самолетам бегом направлялись группы краснофлотцев. Рослые, как на подбор, парни в черных бушлатах и бескозырках, крест-накрест перепоясанные пулеметными лентами и увешанные гранатами, они появились перед летчиками словно из революционного Петрограда.
— С кораблей матросиков сняли,— пояснил дежурный диспетчер.— Подкрепление под Волхов. Жарко там. Жмут фашисты. Да вы и сами, конечно, знаете об этом. Скорое улетайте: вот-вот начнется артобстрел. Мне еще несколько ПС-84 с матросами выпустить надо. Успеть бы до артобстрела...
И в тот ноябрьский день не удалось Михайлову проведать своих.
А сколько было в те ноябрьские и декабрьские дни воздушных боев! Нередко случалось, что морские истребители вступали в схватку с фашистскими стервятниками, караулившими одиночные транспортные самолеты. Попадая в подобные ситуации, пилоты морской истребительной авиации порой даже не ведали, что тем самым уберегли от гибели какую-то транспортную машину от беды, спасая людей, ее пассажиров.
И хотя в летной книжке пилотов не было записи о том, что это вылеты на сопровождение ПС-84, фактически это было так: морские истребители, прикрывавшие ледовую трассу, отвечали за все, что движется по озеру и летает над ним.
На исходе декабря Борис Михайлов, сопровождая со своим звеном ПС-84, вновь направился на Комендантский аэродром..
Летчиков предупредили: в Ленинграде усиливается морозная дымка. И верно, едва звено произвело посадку, аэродром затянула непроглядная мгла. Переночевали в служебном здании. Утром погода не улучшилась. На аэродроме летчики услышали рассказ о том, как тяжко приходится горожанам, о том, что норма хлеба снизилась до 125 граммов. Снова защемило сердце — как там родители, живы ли?
И вдруг услышал: в город идет полуторка. Со всех ног бросился Михайлов к военкому авиабазы, попросил разрешения навестить родителей. И тут же обожгла мысль: с чем же он придет к ним? На выручку пришли товарищи. Летчики собрали у кого что было — кто сухарь, кто пачку концентратов, сахар. На складе дали сухой паек — небольшой ломоть хлеба и крохотный кусочек маргарина.
Машина подвезла до Охтинского моста. Утренние улицы были пустынны. Михайлов выпрыгнул из кузова машины. Отсюда до Палевского (ныне Елизаровского) проспекта часа полтора-два ходу. Подошел к мосту, посмотрел на закованную в лед Неву, увидел какой-то штабель. «Дрова, что ли?» — удивился он. Присмотрелся повнимательнее, подойдя к гранитной ограде, и, потрясенный, отшатнулся. Это были трупы людей. Пожалуй, в это мгновение он по-настоящему осознал весь ужас положения, в котором оказался город, его жители. Чувство тревоги за родных снова охватило его и уже не отпускало ни на секунду. Он шел и шел, чувствуя, что начинают леденеть руки и ноги. Пробовал бежать, но по занесенным снегом тротуарам это было трудно.
Наконец, выбившись из сил, летчик со всей очевидностью понял, что дойти домой не успеет. Только бы в назначенный час вернуться на аэродром!..
В это время из подъезда дома, мимо которого он проходил, вышел мальчуган лет девяти-десяти и зашагал прямо к нему.
— Дяденька, помогите! В нашей квартире тетенька умерла, а около нее маленький,— робко проговорил он.
— А ты, что же, один в квартире?
— Мы с мамой живем, но мама ушла на работу.
— Пошли! — Михайлов взял мальчика за руку и вошел в подъезд. На лестнице было темно. Окна забиты фанерой. Дверь в квартиру была приоткрыта.
— Вот здесь,— указал мальчик на комнату, страшась перешагнуть порог.
В комнате было темно и холодно. Летчик приоткрыл плотную штору на окне и сразу увидел у боковой стены кровать. Женщина лежала в пальто, голова ее была закутана серым платком. Глаза были открыты. Казалось, она смотрит. Михайлову стало не по себе. Он закрыл ее покрывалом и схватил малыша на руки. Тот зашевелился и заплакал.
— Живой! — облегченно сказал летчик.— Как же быть?
— Отнести в детский дом,— не по-детски серьезно посоветовал мальчик.
И тут в коридоре послышались шаги. В комнату вошли паренек и девушка — комсомольцы из бытовой бригады. Сказали, что осматривают квартиры, помогают ослабевшим, выносят умерших, забирают осиротевших детей. Увидев у летчика на руках закутанного в одеяло малыша, они заверили:
— Вы не беспокойтесь. Мы сами отнесем его в детский дом.
— Да, да, конечно,— смущенно отозвался Михайлов.— Только дайте мне адрес этого детского дома.
Возвратившись на аэродром, Михайлов рассказал товарищам все, что увидел и узнал, побывав в городе. С того самого дня летчики стали экономить и сушить хлеб, собирать сахар, шоколад, которые выдавали им. Решили все это передать в детский дом.
К Новому году полк собрал для детей Ленинграда продукты. По предложению Михайлова они решили взять шефство над тем самым детским домом, куда попал малыш, найденный им возле умершей матери.
С подарками командировали Михайлова. Он очень любил детей, но поездка к маленьким подшефным была тяжелой. Совсем не похожи были эти блокадные ребятишки на своих одногодок мирного времени. Даже взгляд у них был какой-то горестный и взрослый. Те, кто постарше, окружали летчика и забрасывали вопросами: «Где мой папа?», «Дядя летчик, вы мою маму не видели?»
Как было отвечать на эти вопросы? Большинство ребятишек потеряли родителей во время голода. У многих отцы погибли на фронте. Кому-то из них, разлученных с родными, потом, после войны, многие годы придется искать своих близких.
Мужественный человек, не раз смотревший смерти в лицо, Борис Иванович едва сдерживал закипавшие слезы, у него перехватывало горло — не было сил смотреть на малышей, которым столько горя и страданий принесла война.
Обессиленный, подавленный увиденным, он вышел на улицу. Быстро зашагал по улицам, когда-то таким шумным и оживленным, а теперь безлюдным, пустынным.
В этот раз у него была возможность добраться до родного дома. Долог был путь по улицам и переулкам. Но вот наконец его родной Палевский. Это о нем Ольга Берггольц, тоже выросшая в этих местах, напишет позднее в своем стихотворении-письме сестре:
Волнуясь, подходил Борис Иванович к родному дому. Все было знакомо и незнакомо. Таким он не видел своего родного Палевского, где прошли его детство и юность.
Тяжелая блокадная зима на все наложила свой отпечаток.
Дома его ждало новое потрясение: он не узнал мать в исхудавшей до предела старой женщине с пергаментным лицом, которая открыла ему дверь. А ведь всего полгода по виделись они. Отца дома не было. Он, объяснила мать, на заводе, дома бывает редко. Все на казарменном положении — добираться ежедневно на работу и с работы попросту нет сил.
Едва удалось Борису Ивановичу скрыть то впечатление, которое произвел на него вид матери, Преодолевая замешательство, он сбивчиво рассказывал, как однажды чуть было не дошел до их дома, и торопливо развязывал мешочек с продуктами.
На этот раз ему удалось их взять с собой побольше, чем тогда, когда попытался добраться с Комендантского. С болью смотрел, как торопливо ест мать привезенные им хлеб, сало, шоколад, консервы. Хотел сказать, что сразу нельзя есть много, но не повернулся язык. Но мать сама вдруг отодвинула пищу:
— Не примет желудок, ссохся уже. Отцу оставлю. Может, он завтра придет.
С гнетущим чувством покидал Борис Иванович родительский дом. Он рвался в полк. Гнев, ненависть к фашистам искали разрядки в бою.
А вскоре его ожидало новое назначение. Михайлов принял 13-й, впоследствии 4-й гвардейский, истребительный авиаполк. В сопровождении двух ведомых он вылетел на аэродром, расположенный в нескольких километрах от Кобоны. Начались привычные летные будни: четыре-пять боевых вылетов за день. Воздушные бои. Но теперь уже над Ладогой, где проходили трассы воздушного моста, перекинутого между осажденным городом и Большой землей.
Не однажды доводилось Б. И. Михайлову и его ведомым — пилотам Губанову и Мазуренко — сопровождать ПС-84 и ТБ-3, входившие в состав транспортной эскадрильи ВВС КБФ. Один из интересных эпизодов первой военной зимы бережно хранит в своей памяти Борис Иванович.
До войны у него были друзья среди актеров Пушкинского театра. И вот однажды он узнал, что командир ПС-84 капитан Николай Трофимович Иванов доставил на своем самолете из Москвы в Ленинград группу видных актеров прославленного театра во главе с Н. К. Черкасовым. А после того как артисты фронтовой концертной бригады несколько раз выступили перед моряками и летчиками Балтики, все тот же самолет Н. Т. Иванова переправил артистов из Приютина на Большую землю.
Сопровождали ПС-84 летчики Ткачев и Руденко. Это четко запомнили и бывший командир истребительной авиабригады И. Г. Романенко, и командир корабля Н. Т. Иванов. Об этих двух необычных авиарейсах через блокадное кольцо рассказал один из участников этого памятного полета, ныне заслуженный артист РСФСР Вениамин Лазаревич Клейнер.
Это было в начале декабря. Театр драмы имени Пушкина находился в Новосибирске, куда был эвакуирован из Ленинграда. Суровой даже для Сибири была та военная зима. Но ленинградские артисты не хотели греться у печек, они рвались туда, где решались судьбы народа. Возмущенный бас Николая Константиновича Черкасова гремел в различных организациях города, от которых зависела отправка фронтовых бригад. Обращался он и в Москву. И вскоре пришла телеграмма: «Высылайте бригаду ленинградских артистов...»
Артисты — люди на сборы быстрые. Не прошло и суток, как был готов весь необходимый реквизит, и — в путь. В бригаду вошло семь человек: Н. К. Черкасов, его жена актриса Нина Николаевна Вейтбрехт, заслуженный артист РСФСР Федор Васильевич Горохов и в ту пору еще молодой актер Вениамин Лазаревич Клейнер — председатель военно-шефской комиссии театра, а также артисты Леонид Васильевич Городецкий, Георгий Николаевич Осипенко, Юрий Михайлович Свирин. В пути решили проситься непременно на Ленинградский фронт.
Наметили даже план концертов — выступить у моряков, у летчиков и в войсках Ленфронта, дать концерты для гражданского населения города.
В Москве, в Главном политическом управлении Красной Армии Черкасов и Клейнер сразу же высказали просьбу, чтобы бригаду направили на Ленинградский фронт.
— Не возражаю,— сказал принимавший их генерал.— Только сразу должен предупредить: путь в Ленинград небезопасен. Лететь придется через блокадное кольцо над Ладогой.
— Добираются же другие, доберемся и мы,— решительно заявил Черкасов.
Через три дня ожиданий актерскую бригаду согласился доставить в Ленинград прилетевший в столицу командующий ВВС Балтийского флота генерал Самохин.
...Утром, ни свет ни заря, уже были на ногах. В аэропорт приехали раньше всех. Вслед за ними появились летчики, а вскоре подъехали Самохин с адъютантом. Командир экипажа Н. Т. Иванов доложил генералу о готовности к вылету.
— Ну что ж, по коням,— спокойно и уже неофициально сказал генерал и пригласил артистов в самолет. По просьбе Н. К. Черкасова генерал распорядился взять на борт несколько ящиков продуктов для артистов, оставшихся в Ленинграде.
Небо быстро расчищалось от облаков.
— Кажется, придется поздравить вас с хорошей погодой,— с озабоченным выражением лица сказал генерал. В его голосе артисты уловили нотки тревоги. Сугубо гражданским людям, им было невдомек, что хорошая погода для того полета, который им предстоял, нежелательна. Лететь решили на самой малой высоте, так как истребители для сопровождения не были заказаны.
В салоне самолета Черкасов сидел рядом с Самохиным, и его густой бас и заразительный громкий смех были слышны даже невзирая на сильный гул моторов. Клейнер же сидел с авиационным полковником. Оказалось, что это командир тяжелого бомбардировочного морского авиаполка Герой Советского Союза Евгений Николаевич Преображенский — тот самый, что в августе сорок первого вместе со своими однополчанами нанес первый бомбовый удар по фашистскому логову — Берлину.
Вышло так, что на полпути самолет произвел посадку на одной из морских авиационных баз. Морякам повезло: вечером для них был дан концерт.
Ранним утром следующего дня самолет вылетел к месту назначения.
До Ленинграда долетели без происшествий. Приземлились на аэродроме в Приютино. Тепло распрощались с экипажем, с генералом Самохиным и полковником Преображенским и на санитарной машине поехали в город.
Ленинград поразил их своим суровым обликом. Артисты попросили первым делом повезти их к зданию родного театра.
Весть о приезде бригады артистов быстро распространилась среди тех, кто не уехал в Новосибирск. Народная артистка СССР В. А. Мичурина-Самойлова, народный артист республики Б. А. Горин-Горяинов, заслуженный артист республики Ф. В. Богданов, другие артисты, рабочие сцены, охрана — все спешили увидеться с приехавшими. Всех интересовала, волновала судьба находившихся в Новосибирске родных, коллег, друзей.
Прилетевшие актеры с болью в сердце видели, как истощены их коллеги. Привезенные продукты разделили и вручили всем, кто собрался на встречу.
Дни пребывания «новосибирцев» в Ленинграде пролетели быстро. Они выступали перед воинами Ленинградского фронта, на кораблях флота, перед морскими летчиками.
В обратный путь отправились снова с экипажем капитана Н. Т. Иванова, сопровождали их морские летчики-истребители.
— Ну вот, друзья, летим с почетным эскортом. Так всегда артистов сопровождают? — шутил Николай Константинович перед вылетом.
— Особенно в хорошую погоду,— отвечали летчики.— Вот недели две назад Клавдию Ивановну Шульженко оберегали от фашистских стервятников.
Во время полета пассажиры видели, как то справа, то слева появляются «ястребки». Юркие, маневренные, они зорко опекали подшефный самолет в беспокойном фронтовом небе. Летели над Ладогой, а сердце каждого было там, в Ленинграде. Они думали о том, что попавший в беду город погиб бы без этих двух дорог жизни — ледовой и воздушной. И обе эти дороги охраняли отважные люди, с которыми артистам посчастливилось познакомиться,— летчики-истребители, часовые и бесстрашные бойцы ленинградского неба.
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
