24 октября 1941 года штаб Ленинградского фронта отдал боевое распоряжение о переброске воздушным путем основных сил 44-й и 191-й стрелковых дивизий в район Тихвина.
191-я стрелковая дивизия, в которую входили три стрелковых и два артиллерийских полка, различные специальные части и подразделения, была полнокровным и мощным соединением. Дивизия зародилась под Ленинградом, состав ее был в основном ленинградский.
18 сентября 1941 года, после тяжелых и ожесточенных боев под Кингисеппом, дивизия получила боевую задачу — защищать Ораниенбаум. Она геройски отстаивала этот город и не пустила в него фашистские войска.
17 октября дивизия перешла в резерв Ленинградского фронта, переправилась через Финский залив и 19 октября 1941 года сосредоточилась в Ленинграде. На следующий день она получила здесь пополнение и начала готовить его к предстоящим боям.
Но период подготовки нового пополнения оказался коротким. 25 октября дивизия была поднята по тревоге. Ее командиру полковнику Д. А. Лукьянову был вручен приказ о немедленной передислокации дивизии в Тихвин в состав 4-й армии.
Все произошло необычайно быстро. Полки дивизии были направлены на аэродромы Комендантский и Смольное и в течение 25—26 октября на самолетах переброшены под Тихвин. К исходу 26 октября 191-я стрелковая дивизия заняла оборону по реке Хвошня и сразу же вступила в тяжелые кровопролитные бои с наступавшими на тихвинском направлении гитлеровскими войсками, не имея артиллерии, которая переправлялась на баржах по Ладожскому озеру. Храбро и мужественно сражались воины 191-й на занятых рубежах. 31 октября в специальном приказе по войскам 4-й армии, подписанном командующим 4-й армией генерал-лейтенантом Яковлевым, говорилось:
«Сегодня, 31 октября, в упорных боях с оголтелыми фашистскими ордами бойцы, командиры и политработники 191-й стрелковой дивизии вновь проявили храбрость и бесстрашие. Беспрерывно проводя разведку, нащупывая слабые стороны врага, смело отражая просачивание отдельных автоматчиков, создающих видимость окружения, славные бойцы, командиры и политработники дивизии перешли в контратаку и добились победы...
Поздравляя 191-ю стрелковую дивизию с одержанной победой, Военный совет уверен, что дивизия и впредь будет хорошо бить фашистских поработителей...»
Так круто повернулась судьба 191-й стрелковой дивизии, в соответствии с приказом Ставки направленной командованием Ленинградского фронта на помощь войскам, отражавшим начавшееся 16 октября мощное наступление вражеских войск на тихвинском направлении.
Естественно, об этом срочном маневре ничего не знали в частях 44-й стрелковой дивизии, боевая судьба которой изменилась так же неожиданно и быстро.
— Приказ был кратким,— вспоминает А. С. Ермолаев, в ту пору комиссар 25-го полка 44-й дивизии,— Снять полк с позиций и к утру сосредоточить его основные боевые силы в районе Новой деревни, в зоне Комендантского аэродрома. Полковую артиллерию и тылы было приказано направить на берег Ладоги, в район пристани Осиновец. Другие части дивизии в это же время концентрировались в деревне Ковалеве, близ аэродрома Смольное.
Почему к аэродромам, ничего сказано не было. Конечно, об этом думал каждый, но даже мы с командиром не знали, куда собирались перебросить наш полк.
Солдатские сборы недолги: сунул в вещмешок котелок, запасной боекомплект — патроны и гранаты, надел его за спину, прицепил на поясной ремень саперную лопатку, перекинул через одно плечо винтовку или автомат, через другое — противогаз, вот и готов куда угодно, в любой самый дальний поход, лишь бы чувствовать локоть товарища да иметь в вещмешке НЗ (неприкосновенный запас) — харч, хотя бы на первое время.
К полуночи была произведена смена частей. Полк снялся с позиций без шума и через полчаса шел походным порядком по проспекту Стачек к центру города.
...Холодная и сырая ночь. Валит мокрый снег и тут же тает, превращаясь в слякоть, грязь. На улицах много домов, разрушенных бомбами и тяжелыми снарядами. Около них груды битого кирпича, штукатурки, стекла, переломанных балок. И темнота — ни одного фонаря, ни одного светящегося окошка, лишь огоньки солдатских цигарок. Нестройно стучат сапоги по мостовой, в такт им позвякивают винтовки и саперные лопатки, да время от времени то там, то здесь громыхнет в чьем-то вещмешке немудреный солдатский скарб.
Вот полк миновал уходящую влево дорогу в Угольную гавань, потом дорогу на Турухтанные острова. А вот и Корабельная улица. Здесь все до боли знакомо — каждый переулок, скверик, забор. Сколько раз каждому пришлось пройти по этой улице до родного завода! Завернуть бы сюда, взглянуть хоть одним глазком на верфь.
И дома у некоторых — рукой подать, каких-нибудь 10—15 минут ходу. Забежать бы на минуточку домой, переброситься несколькими словами с родными и близкими, поцеловать на прощание спящих детишек, жену, мать...
Но городские улицы и проспекты неумолимо ведут бойцов на север. Шаг за шагом уходят корабельщики Нарвской заставы от своего оборонительного рубежа, родного завода, от своих домов и семей в тревожную неизвестность войны.
Через площадь Труда полк вышел к Неве. На площади стояла зенитная батарея, на некоторых зданиях — зенитные пулеметы, у моста и на самом мосту Лейтенанта Шмидта — вооруженные посты. На Неве на якорях покачивались военные корабли, у причалов — буксиры, баржи, катера. Идут бойцы по мосту, негромко разговаривают. — Трудится Нева! — говорит один.
— Живет город! — в тон ему отвечает другой.
— Как там наша родная верфь? — грустно вздыхает третий.
Петроградскую сторону пересекли по Большому и Кировскому проспектам.
— Скоро Черная речка,— раздается звонкий молодой голос.— Здесь недалеко место дуэли Пушкина.
— Дантес-то вроде немец? — спрашивает молодого пожилой ополченец.
— А кто его знает. По книгам получается не то француз, не то голландец. А может, и немец.
— За Черной речкой и Новая деревня,— говорит пожилой боец.— Там и аэродром. Дошли наконец-то...
Когда полк подошел к Новой деревне, уже светало. Вскоре в небе загудели моторы. Бойцы увидели большую группу пассажирских самолетов, которые сразу же стали приземляться на аэродроме. Вспомнили, как рассказывал им секретарь горкома партии А. А. Кузнецов о работягах ПС-84, на которых московские и ленинградские летчики возят продукты.
Через четверть часа полк подошел к Комендантскому аэродрому. Объявили привал. Стали устраиваться кто где. Вдоль дощатого забора, которым с давних пор был обнесен аэродром, тянулась канава, заросшая кустарником. Кое-где росли старые деревья, теснились какие-то хибарки и сарайчики. Повсюду было нарыто много окопов. Нашлись и землянки. Здесь и стали размещаться для отдыха.
Сквозь щели забора было видно, как к прилетевшим самолетам подъезжают большие автомашины и в них сразу же грузятся коровьи, свиные и бараньи туши, ящики и мешки с продуктами.
Вскоре и в небе, и на аэродроме поутихло. Все самолеты уже прилетели и стояли под разгрузкой с выключенными моторами.
Уставшие за время трудной походной ночи бойцы отдыхали. Одни уже прикорнули в окопах и землянках, другие сидели группами по краю канавы и разговаривали, привалясь к забору, дощатым стенкам сараюшек, хибарок, к деревьям.
— У Комендантского аэродрома интересная история,— заговорил пожилой, лет сорока пяти, пулеметчик, которого в роте за глаза называли «профессором» за его глубокие знания истории Ленинграда.— Было мне четырнадцать лет, когда здесь в 1910 году был создан вот этот самый аэродром. Раньше это место называлось Комендантским полем. Отсюда пошло и название аэродрома. Поле примыкало к знаменитому Коломяжскому скаковому ипподрому. Во время бегов и скачек сюда съезжалась вся петербургская знать. В такие дни вот здесь все вокруг было заставлено экипажами.
— Кто же создал аэродром, да и зачем он тогда был нужен? — спросил сидевший рядом сержант.
— О, это любопытная история. И «профессор» рассказал о ней.
— Здесь в том же, 1910 году образовалось русское товарищество воздухоплавания под названием «Крылья». В него вошли российские авиаторы Уточкин, Ефимов, Попов. Их тогда звали летунами. Сейчас эти имена знает каждый наш авиатор. Это были герои из героев — дедушки нашей авиации. Ежегодно весной и осенью на аэродроме проходили состязания летчиков. В них участвовали иностранные пилоты — француз Моран, бельгийцы Христианс и Эдмонд... Во время одного такого праздника разбился русский летчик Лев Мациевич. На аэродроме бывал знаменитый Петр Нестеров — он первым в истории авиации выполнил «мертвую» петлю и таранил аэроплан неприятеля. Как видите,— закончил свой рассказ «профессор»,— этот аэродром действует и сейчас.
— Как же вы в то время добирались сюда? — спросил все тот же сержант.
— Как и мы сегодня. Только тогда здесь было скаковое поле, обнесенное забором. Билеты на авиационные праздники стоили дорого, и мы, мальчишки, перелезали обычно через забор. Устраивались на крышах прилегающих построек. Те, кто посмелей, забирались на деревья.
— И чего это нас сюда, на аэродром? — спросил один боец своего соседа.— Может, оборонять его будем?
— А что, очень даже возможно,— согласился сосед.— Помнишь, секретарь горкома рассказывал, сколько продуктов доставляют в Ленинград летчики? Вдруг немецкие парашютисты объявятся?
— Эх, ребята, не хотел я тайну свою выдавать. Да ладно,— хитро ухмыляясь, заговорил коренастый боец с рыжеватыми усами.— Письмо я в Генштаб написал.
Бойцы умолкли.
Интересно, что на этот раз расскажет им ротный балагур Семен?
— Что же ты написал, Сема? — спросил рыжеусого сосед.
— Предложение внес, как войну поскорее закончить.
— Давай, давай, Семен, развивай стратегию,— подбадривали бойцы.
— Вот, значит, пишу я им: «Здравствуйте, мол, дорогие товарищи». Ну, конечно, привет передал от всего нашего героического 25-го полка.
— Дальше давай!
— А дальше пишу: «Так как наш 25-й стрелковый полк есть рабочий полк, предлагаю отправить его воздушным десантом прямо в Берлин. Только вперед пусть наши летчики побомбят его, а мы уж следом за ними нагрянем. Пока все гитлеровские генералы по бункерам сидят, мы весь их штаб, да и Гитлера со всей его шайкой, накроем — вот и войне конец!» Раздался дружный хохот.
— Ну, Семка, ну, стратег!
— Так что нечего удивляться, что нас сюда привели. Значит, дошло письмо до адресата и мое предложение принято.
И снова дружный хохот.
...Командир с комиссаром, отдав распоряжение батальонам отдыхать до получения дальнейших указаний, направились к проходной Комендантского аэродрома. Едва они подошли к двери, как из нее вышел военный в кожаной куртке. Подошел к Супагину и Ермолаеву, поздоровался. Назвавшись представителем Военного совета фронта, спросил:
— 44-я стрелковая?
— Точно. 25-й полк 44-й дивизии,— отрапортовал командир полка майор Супагин.
— Задача полку известна?
— Нет,— ответил майор.
— Штаб Ленинградского фронта приказал сегодня же перебросить самолетами боевые силы дивизии в район Тихвина,— сказал представитель Военного совета.— Через двадцать минут начнем посадку. Л сейчас прошу собрать командный состав...
Раздалась команда: «Подъем! Становись!»
Через несколько минут полк узнал, что ему предстоит.
Много разных догадок строили, но о том, что им придется переправляться за Ладогу на самолетах, никто не предполагал.
После этого известия уже совсем по-другому стали смотреть на аэродром, на большие самолеты, которые стояли по краю летного поля. Насчитали 25 ПС-84. Едва успели понять, что именно на них-то они и полетят, как услышали команду: «На посадку бегом марш!..»
Каждый самолет взял на борт 25 человек с личным оружием. Один станковый пулемет засчитывался за двух бойцов, батальонный миномет — за одного, а 45-миллиметровая пушка с боезапасом — за 15 человек.
Уже в самолетах послышались деловые солдатские вопросы: «Долго ли будем лететь, каков маршрут, часто ли атакуют?»
— Лету около часа,— ответил летчик.— Прошу иметь в виду — полетим над озером. Высота — самая малая. Во время полета с места не вставать, не ходить, не курить.
— Летчики,— вспоминает комиссар А. С. Ермолаев,— одеты были по-разному: одни — в кожаных регланах, другие — в летных куртках с меховыми воротниками. Выглядели они людьми степенными, опытными. Вели себя спокойно. Посадкой руководили уверенно. Шутили, подбадривали — мол, не волнуйтесь, все будет в порядке. Это вселяло уверенность, гасило нервное напряжение.
...Посадка закончилась быстро. Через четверть часа поднялась в воздух первая группа самолетов. Минут через пять взлетела вторая. Пушки и минометы с расчетами отправили последними.
Тем утром ПС-84 взяли с Комендантского аэродрома 540 бойцов и командиров с личным оружием, пулеметами и «сорокапятками».
Так неожиданно завершился этот ночной марш по городу для ополченцев 25-го полка. В это же время, а также сутками раньше или позже с различных участков фронта были сняты другие части 44-й и 191-й дивизий. Из поселка Рыбацкое была отозвана 6-я бригада морской пехоты. Эти части также проделали ночные броски через город. Только шли иными маршрутами. Путь одних лежал к Комендантскому аэродрому, других — к аэродрому Смольное, третьих — к пристани Осиновец. И у всех бойцов и командиров на сердце тоже была тревога, томила неизвестность.
Но все переживания, а затем посадка в самолеты, полет над штормящей Ладогой, приземление на полевом аэродроме под Тихвином мгновенно отодвинулись, как только необычные десантники ПС-84 ступили на землю и обрели солдатскую уверенность, готовность к любым испытаниям.
Об этом фронтовом эпизоде свидетельствуют скупые строки архивных документов, рассказы участников полетов над озером, живущих в Ленинграде воинов 44-й дивизии — старшины отдельной роты автоматчиков К. А. Петрова, радистов 12-го отдельного батальона связи Я. М. Гука, В. Н. Никанорова, воспоминания летчиков Московской авиагруппы особого назначения.
— Помню день незадолго до падения Тихвина,— вспоминает бывший командир корабля Московской авиагруппы Герой Советского Союза С. А. Фроловский.— Погода была — хуже не бывает: по всей трассе туман, как молоко. Видимость — не более ста метров. Местами нулевая. Наша эскадрилья получила приказ срочно перебросить в район Тихвина двести связистов с полным вооружением. Вылетали на задание четверкой. Произвели группой два полета, всех связистов своевременно доставили к месту назначения. Летчики остальных эскадрилий в эти же дни переправляли по воздуху пехотные подразделения.
Для нас, командиров кораблей, это были хотя и опасные, но привычные полеты по трассе воздушного моста. А вот для наших пассажиров — пехотинцев, связистов — эти воздушные рейсы над Ладогой были в диковинку.
...Комиссар полка Ермолаев летел в замыкающем самолете девятки, пристроившись у пилотской кабины рядом с помощником начштаба Георгием Васильевым. По обе стороны фюзеляжа на дюралевых скамейках сидели телефонистки полка Фатима Гисматулина и Клава Зыкова, за ними санитар Виктор Кутин, дальше боец комендантского взвода Василий Куклев, полковые разведчики.
Девятка летела над приладожскими лесами, прижимаясь к верхушкам деревьев.
Показалась Ладога. Самолеты снизились, летели над самой водой. Некоторые бойцы сидели неподвижно, другие посматривали через оконца на вздыбленное волнами озеро.
— Ничего, ничего, ребятки, скоро долетим! — подбадривал комиссар.
Бойцы разглядывали помещение самолета, каждую деталь и заклепку. С любопытством наблюдали за действиями бортстрелка, взгромоздившегося на тумбе у пулемета.
— Хорошая штука! — кивнув в сторону пулемета, сказал бортмеханик.— Попробуй сунься «мессер»...
— Вы всегда так низко летаете? — поинтересовался Виктор Кутин.
— Что, страшно?
— А то нет. Не летим, а почти с волны на волну перекатываемся. Того и гляди, нырнем.
— Интересно, какая глубина? — спросил Куклев.
— Нам с тобой хватит! — махнув рукой, отозвался Кутин.
— Что-то, ребятки, рановато про купание заговорили,— вмешался комиссар.
— Так-то оно так! — проговорил пожилой боец. И добавил: — Наш брат пехотинец на земле сила, а в другом месте...
— Не скажи! Раз везут на самолете, значит, и здесь сила,— возразил комиссар.
Не успел он договорить, радист и бортмеханик бросились к боковым пулеметам. Бойцы задвигались, прильнули к окошечкам.
— Смотрите, смотрите! — воскликнула Клава Зыкова.— Вон два самолета... Со звездами... Наши...
В то же мгновение воздушный стрелок открыл огонь. Оказалось, группу атаковали «мессершмитты».
Наши «ястребки», правда, отогнали «мессеров». Но все-таки два ПС-84 пострадали от их огня. Поврежденные самолеты отвернули в сторону и на глазах встревоженных пассажиров совершили посадку в Новой Ладоге.
Полет до Тихвина длился около часа. Воздушный рейс над Ладогой, да еще на малой высоте, почти над водой, был нелегким испытанием даже для бывалых летчиков. А тут совершенно необлетанная пехота. Конечно, кое-кому было с непривычки страшновато, и дух захватывало во время взлета и посадки, и укачивало. Но как только пехотинцы ступили на твердую землю, все страхи и переживания показались мелкими и смешными по сравнению с тем, что предстояло им испытать в боях за Тихвин.
Полк разместился на опушке леса, окружившего аэродром. Посоветовавшись с командиром, комиссар отправился в штаб 4-й армии. Нашлись лошадь с бричкой, и он быстро добрался до Тихвина. В штабе доложил командующему армией В. Ф. Яковлеву о прибытии.
Выслушав Ермолаева, командующий склонился над картой:
— Смотрите, деревни Струнино, Липная Горка... Сюда форсированным маршем направляйте полк. Держитесь до последнего... Очень прошу — дорогу не отдавайте...
Через два часа полк принял бой на указанном рубеже.,.
Какую же роль сыграли в боях за Тихвин и Волхов переброшенные туда по воздуху 191-я и 44-я стрелковые дивизии и большой отряд моряков Балтики? Оправдали ли они надежды, которые возлагало на них советское командование?
На эти вопросы дала ответ история героических сражений воинов этих дивизий и кронштадтских моряков за Тихвин и Волхов.
Прибыв в новый район боевых действий в период 25—31 октября сорок первого, основные силы 191-й и 44-й стрелковых дивизий с ходу вступили в тяжелые оборонительные бои на подступах к Тихвину. Эти бои продолжались с 26 октября по 7 ноября. В течение этих дней дивизии стойко сдерживали яростный натиск немецко-фашистских войск. Они не только оборонялись, перемалывая живую силу и боевую технику противника, но и неоднократно то там, то здесь переходили в контрнаступление.
Фашистское командование усиливало наступавшую на Тихвин группировку своих войск. Когда наступление фашистов под Тихвином несколько затормозилось ожесточенным сопротивлением прибывших из Ленинграда дивизий, командование немецко-фашистских войск подтянуло на тихвинское направление большое количество танков и артиллерии. Только тогда противнику удалось 7 ноября прорвать оборону 44-й и 191-й дивизий и к исходу 8 ноября ценой больших потерь занять город Тихвин.
Но дальше Тихвина наши войска фашистов не пустили. В 8—10 километрах северо-восточнее, севернее и юго-восточнее Тихвина немецко-фашистские войска были остановлены.
Не добившись необходимых результатов на тихвинском направлении, немецко-фашистское командование попыталось перенацелить главный удар своих войск на Волхов. На волховском направлении разгорелись ожесточенные кровопролитные бои. Здесь дорогу на север фашистам закрыли части и соединения 54-й армии. Стальной стеной стала здесь срочно переброшенная из Ленинграда 6-я бригада морской пехоты.
В эти тяжелые ноябрьские дни, когда над Волховом нависла реальная угроза захвата его фашистами, командование Ленинградского фронта и Краснознаменного Балтийского флота приняло экстренные меры для оказания помощи 54-й армии. Его решением «в распоряжение командующего 54-й армией генерала И. И. Федюнинского из Ленинграда транспортными самолетами было переброшено в район Волхова около трех тысяч солдат и офицеров», в том числе большой отряд балтийских моряков на пополнение 6-й бригады морской пехоты.
В те дни, когда создалась угроза захвата Волхова, по свидетельству бывшего комиссара бригады П. Я. Ксенза, около тысячи кронштадтских моряков, снятых с кораблей Балтики, сыграли важную роль в защите Волхова.
— В бескозырках, в черных бушлатах, форменках и видневшихся на груди полосатых тельняшках, с ручными и станковыми пулеметами, как в годы гражданской войны, крест-накрест перепоясанные пулеметными лентами и обвешанные гранатами,— рассказывал П. Я. Ксенз,— балтийские матросы бросались в атаки, наводя ужас на фашистов. Они являли собой образец мужества и отваги, неукротимого стремления к победе. Моряки помогли собрать разрозненные в боях группы пехотинцев, сформировать из них пять батальонов. Их назначали командирами взводов и рот. Это подняло боеспособность наскоро сформированных батальонов, которые потом геройски сражались за Волхов.
В течение месяца севернее, северо-восточнее и юго-восточнее Тихвина и под Волховом наши войска вели упорные оборонительные бои.
В конце ноября 4-я армия, в составе которой действовали 191-я и 44-я стрелковые дивизии, перешла в решительное наступление. 191-я и 44-я дивизии завязали боя за город Тихвин в районе Фишевой Горы, Лазаревичи, Березовик, Паголда, Совхоз 1-е Мая. В результате штурма в ночь на 8 декабря они овладели названными населенными пунктами, а в ночь на 9 декабря выбросили фашистских захватчиков из Заболотья, Фишевой Горы, Пещеры и к утру этого дня ворвались в Тихвин. Первыми вошли в Тихвин разведчики 25-го стрелкового полка во главе с младшим лейтенантом Моисеенко. Почти в ото же время вошли в Тихвин и подразделения 191-й дивизии.
Бои за Тихвин получили высокую оценку советского командования. 191-я стрелковая дивизия за овладение Тихвином была награждена орденом Красного Знамени. Орденами и медалями Союза ССР были награждены 20 процентов личного состава дивизии. Орденом Красного Знамени был награжден 305-й стрелковый полк 44-й стрелковой дивизии. Орденами и медалями Союза ССР было награждено около 300 воинов 44-й дивизии. Среди награжденных орденом Красного Знамени были командиры 25-го стрелкового полка майор М. И. Супагин и 305-го стрелкового полка подполковник В. В. Тычкин.
Успех операции по освобождению Тихвина был отмечен в приказе Верховного Главнокомандующего № 130, в котором говорилось: «Знаменитые бои под Ростовом и Керчью, под Москвой и Калинином, под Тихвином и Ленинградом, когда Красная Армия обратила в бегство немецко-фашистских захватчиков, убедили наших бойцов, что болтовня о непобедимости немецких войск является сказкой, сочиненной фашистскими пропагандистами».
После взятия Тихвина части 191-й и 44-й дивизий продолжали с боями гнать разбитые части противника. К 20 декабря 1941 года фашистские войска были отброшены от Тихвина на 120 километров.
Жестокое поражение потерпели фашисты и в боях под Волховом.
Отразив удары вражеской группировки, рвавшейся к Ладожскому озеру, 54-я армия перешла в контрнаступление южнее станции Войбокало. 6-я бригада морской пехоты вместе с тремя стрелковыми дивизиями и одной танковой бригадой нанесли сокрушительный удар по фашистским войскам, которые стали поспешно откатываться, бросая оружие и технику.
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
