Необычное начало. — Иероним Уборевич. — Выработка командирского почерка. — Приказ и показ. — Сколько стоит секунда. — Мысль военачальника. — Практика начдива. — Служба с Корком. — Я знал Белова.
С осени 1928 года в Московском военном округе вообще, в его штабе в частности, обозначились некоторые перемены. Они были вызваны, помимо всего прочего, еще и тем, что войсками МВО начал командовать Иероним Петрович Уборевич. Этот человек сыграл в моей жизни огромную роль. Я проработал вместе с ним около пяти лет, и годы эти — целый новый период в моей службе. Не скажу, что только я один находился под его влиянием. Все, сделанное Уборевичем: воспитанные, выращенные и обученные им командиры разных рангов; его методы работы; все, что он дал нашей армии, — в совокупности не может быть охарактеризовано иначе, как оригинальная красная военная школа, плодотворная и поучительная. Когда мы познакомились, мне шел уже тридцать второй год. Я занимал довольно высокую военную должность и мог считаться сложившимся человеком. И все же ни один военачальник раньше (да, пожалуй, и позже) не дал мне так много, как Иероним Петрович. Его интересное и богатое творческое наследие, недостаточно, к сожалению, изученное у нас специалистами, заслуживает самого пристального внимания. Поэтому я расскажу не только о нашей совместной службе, но и о тех его идеях, которые находили в ней воплощение, а позднее исподволь оказали весьма существенное влияние на развитие всей Красной Армии.
В середине ноября 1928 года я с группой командиров штаба Московского военного округа вошел в кабинет И. П. Уборевича. Навстречу нам шагнул стройный, подтянутый командующий. С первого взгляда он показался строгим, даже сердитым, как будто чем-то недовольным. Выслушав мой рапорт и суховато с нами поздоровавшись, он сказал:
— Я ознакомился с вашими личными делами. Теперь хочу посмотреть, как вы подготовлены к решению практических задач. Для этого сейчас проведем занятие. С заданием знакомы все?
— Да.
— Вопросы есть?
— Нет.
— Тогда за дело. В вашем распоряжении 45 минут. Сейчас 14.05. Все документы сдать в 14.50.
И. П. Уборевич, став командующим Московским военным округом, почти двое суток знакомился с должностными лицами управления округа, но меня, временно исполнявшего в то время обязанности начальника и комиссара штаба округа, пока не вызывал. Это до некоторой степени волновало меня. Тем более что ранее мне не приходилось встречаться с Уборевичем. Наконец на вторые сутки часов в двенадцать дня явился адъютант командующего и вручил мне пакет с заданием на командно-штабное занятие «Встречный бой стрелковой дивизии». На время занятия я назначался командиром дивизии, а начсостав штаба округа, находившийся в моем подчинении, — командирами полков или должностными лицами штаба дивизии. Только роль начальника артиллерии дивизии исполнял начальник артиллерии округа. Время начала занятий — 14.00; место — кабинет командующего округом.
Нечего и говорить, что мы приложили все усилия к тому, чтобы в срок справиться с поставленной задачей и качественно отработать документы. Делая разбор занятия, Уборевич детально проанализировал каждое решение и внимательно рассмотрел каждый документ. В заключение он выразил удовлетворение нашей работой и дал сдержанную, но хорошую оценку. Особенно его порадовала быстрота исполнения.
— Вы работали, — говорил он, — энергичнее и быстрее, чем офицеры немецкого генерального штаба, на занятиях у которых мне недавно пришлось присутствовать. Я надеюсь, что мы с вами сработаемся и что вы проделаете большую работу в повышении боевой подготовки войск. Для округа это, пожалуй, самое важное. Между прочим, — продолжал Уборевич, — мне Московский военный округ почти незнаком. Моя служба проходила в основном на окраинах Республики. Территорию округа я знаю плохо. Этот мой пробел я прошу помочь мне восполнить в ближайшее время.
Затем Уборевич задал нам несколько вопросов. Он интересовался постановкой командирской учебы и жизнью войск, отдыхом командиров, трудностями, встречавшимися в работе, и многими другими проблемами. Мы разговорились. Официальная встреча перешла в непринужденную беседу. Надо было видеть, с каким вниманием слушал он наши рассказы. Командующий словно преобразился. От недавней суровости не осталось и следа. И. П. Уборевич оказался очень интересным собеседником. Он умел, между прочим, не только хорошо говорить, но и хорошо слушать. Не в его привычке было перебивать говорившего. И лишь в случае крайней необходимости, когда человек отклонялся в сторону от вопроса, Иероним Петрович вежливо и умело, вставляя одно-два слова, направлял беседу в нужное русло.
Так произошло мое знакомство с этим видным военачальником, положившее начало нашей длительной совместной службе в Московском, а затем и в Белорусском военных округах. С приходом нового командующего я по своему служебному положению оказался его ближайшим помощником. Чтобы хорошо понимать своего начальника, я решил перечитать его статьи и выступления, опубликованные в газетах и журналах.
Оказалось, что он еще в 1921 году, командуя 5-й армией в Сибири, печатался в организованном им же военно-политическом журнале «Красная Армия на Востоке». В одной из статей он призывал командный и политический состав расширять свой кругозор систематическим изучением принципиальных основ тактики и стратегии, готовиться к ведению будущей войны с противником, который неизбежно окажется сильнее и организованнее войск Юденича, Деникина, Колчака и Пилсудского. Классовому воспитанию он отводил первостепенную роль. Только действительная, сознательная заинтересованность масс в войне, говорил И. П. Уборевич на съезде командного и политического состава войск Сибири, только преданность идеям может двигать в современном бою войска к победе. Поэтому надо поднять классовое сознание до ясного понимания идей войны, чтобы оно вошло в плоть и кровь каждого.
Интересны также его взгляды на перевооружение стрелковых частей и подготовку начальствующего состава армии. Выступая в «Военном вестнике» по вопросу о реорганизации нашей пехоты, он в 1924 году ратовал за оснащение ее легким автоматическим оружием: «Станковые пулеметы в несколько раз дороже легких или автоматов. При наступательных действиях преимущества нескольких легких пулеметов над станковыми очевидны, поэтому наша задача — главное внимание направить в сторону количественного развития легкого автоматического оружия».
Все, что мне удалось тогда прочесть из других печатных выступлений Уборевича, убедило меня, что Иероним Петрович — один из способнейших организаторов боевой подготовки войск. И думал так не только я. На протяжении многих лет военно-теоретические работы Уборевича являлись ценными пособиями для командного и начальствующего состава всей Красной Армии.
Откуда же прибыл в МВО этот человек? Где и как он сформировался? Иероним Петрович Уборевич, будучи старше меня всего на полгода, успел пройти исключительный по насыщенности событиями боевой путь. Сын литовского крестьянина, он 17-летним юношей вступил в революционный кружок, через два года был осужден царским судом за политическую агитацию, еще через год окончил курсы при Константиновском артиллерийском училище, стал на Западном фронте командиром батареи и сражался в 1916 году на Висле, Немане и в Бессарабии.
В марте 1917 года подпоручик Уборевич, добровольный лектор солдатского университета, вступил в ряды РСДРП (б). Затем он командовал ротой, а после Великого Октября — революционным рабоче-крестьянским полком, сражался с германскими оккупантами. В феврале 1918 года, раненный в бою, попал в плен и был посажен немцами в военную тюрьму. Бежав из плена, был направлен на Северный фронт, где отличился, последовательно командуя батареей, полком, бригадой и дивизией. Осенью 1918 года его наградили орденом Красного Знамени.
С осени следующего года Уборевич — на Южном фронте, уже в должности командарма-14, где он руководит одной из важнейших операций по разгрому деникинцев. Затем он командует 9, 13, 5-й армиями, Народно-революционной армией Дальневосточной республики, является помощником командующего войсками Украины и Крыма, Тамбовской губернии, командующим войсками Минской губернии, военным министром ДВР.
Трижды краснознаменец, Уборевич награжден также Почетным революционным оружием. В 1922 году Иероним Петрович был избран членом ЦИК СССР и оставался им до конца своей жизни. В конце 1923 года он стал помощником командующего Западным фронтом, с лета 1924 года состоял для особо важных поручений при Реввоенсовете, а в ноябре 1924 года направился на Украину, где исполнял должности заместителя командующего, начальника и комиссара штаба Украинского военного округа. С февраля 1925 по ноябрь 1927 года он командовал войсками Северо-Кавказского военного округа, являясь с 1926 года членом Постоянного военного совещания при РВСР. Наконец, в 1927—1928 годах Уборевич учился в Высшей военной академии германского Генерального штаба.
Иероним Петрович активно проводил в жизнь решения партии и правительства. Его статьи и исследования о подготовке комсостава, об обучении и воспитании войск часто печатались в военных журналах и выпускались отдельными книгами и брошюрами. Таков был военачальник, с которым мы встретились в ноябрьские дни 1928 года.
Практически деятельность И. П. Уборевича в Московском военном округе протекала в период, когда наши Вооруженные Силы уже заканчивали переход на новую организационную структуру. Кадровые части, особенно в стрелковых войсках, были малочисленны. В МВО существовали тогда лишь одна кадровая дивизия (Пролетарская стрелковая) и одна кавалерийская бригада, развернутая впоследствии в кавдивизию. Остальные соединения были территориальными. Они имели учетный аппарат, небольшие кадры командного состава и приписанных по месту жительства военнообязанных, которые проходили службу на кратковременных учебных сборах. Естественно, что при такой организационной структуре армии боевая подготовка войск являлась довольно сложным делом. Требовались не только предельная направленность и конкретность в проведении учебных мероприятий, но и учет экономической целесообразности отрыва военнообязанных от работы в народном хозяйстве. Не менее сложной задачей являлась подготовка командного состава. В условиях начавшегося технического перевооружения армии и пересмотра существовавших теоретических взглядов на способы и формы ведения боя и операции она приобретала исключительно важное значение. Надо было на занятиях и учениях изучить практически только что вышедшие тогда два боевых устава — пехоты и артиллерии, ознакомиться с новейшими достижениями техники, усвоить способы использования вновь поступавшего оружия, изучить опыт минувших войн.
За осуществление этих мероприятий как раз и взялся новый командующий округом. Через некоторое время после приезда Уборевича мы приступили к подготовке учения войск Московского гарнизона. За несколько дней до учения командующий дал указания на разработку задания. Он говорил мне: «Задание должно быть кратким и исчерпывающим. В то же время оно не должно связывать инициативу участников учения заранее установленными рамками плана. Впрочем, вы найдете все нужное в этой работе». И он подал мне еще пахнувшую типографской краской книгу. Это была его работа «Подготовка комсостава РККА (старшего и высшего). Полевые поездки, ускоренные военные игры и выходы в поле» (издание 1928 года).
В тот день я засиделся в штабе дольше обычного. Книга захватила меня. В ней я нашел ответы на многие вопросы. Она была посвящена центральной проблеме подготовки войск — методике совершенствования и воспитания начальствующего состава. В ней и в последующих работах Уборевич с большим знанием дела давал рекомендации, как проводить различные занятия, высказав при этом ряд поучительных и в то же время оригинальных мыслей, многие из которых не утратили своего значения и поныне. Считаю полезным упомянуть о них, ибо они оказали на меня сильнейшее влияние и в значительной степени определили в дальнейшем, как мне кажется, мой «командирский почерк».
И. П. Уборевич считал, что только всесторонняя военная подготовка обеспечивает успех руководства войсками. Поэтому он рекомендовал при проведении различных военных игр производить подбор участников так, чтобы пехотинец почаще бывал в роли артиллериста, штабной работник командовал бы частью, а строевой командир работал в штабе. Особенно важно, писал он, использовать политработников и работников штабов на командных должностях, потому что обстановка в бою потребует того. Каждый, кто прошел Великую Отечественную войну, знает, сколь верны эти слова.
Залогом успеха в проведении командно-штабных игр, учений и других занятий с начсоставом и войсками Уборевич считал прежде всего подготовку самого руководителя занятия. Лично он готовился исключительно тщательно, прорабатывая при этом множество вариантов. Неоднократно перед занятиями напоминал об этом и мне. Правильно руководить боевым учением, считал он, — это значит самому прорешать, продумать всю динамику событий, весь путь действий, все возможности, а потом провести по этому сложному пути обучаемых, обращая их внимание на важнейшие моменты, причины и факторы. Следует ценить и уважать при этом самобытное творчество каждого подчиненного, дав ему свой образец решения только для углубления познаний, но не сковывая его в деталях или даже в целом.
Руководитель делает глубокую ошибку, когда на учении губит в зародыше развитие самостоятельной мысли и воли подчиненного. Он обязан зато в категорической форме, на основе проверенного опыта и своих знаний, научить командира и штаб рационально вести работу, то есть научить методам быстрой оценки обстановки, принятия решения, организации боя на основе этого решения плюс необходимые расчеты, обучить сноровистой и четкой отдаче приказов и распоряжений. При составлении плана основную роль Уборевич отводил решению руководителя, которое должно выражаться в конкретной форме приказа, распоряжения или расчета. Руководитель, который не дает своего решения, облеченного в такие формы, сам не вполне понимает, чего он хочет добиться и чему он хочет научить. Подобный руководитель — это, по существу, пассивный участник учения, плетущийся в хвосте событий. Нельзя поучать других общими разговорами: это, дескать, плохо, а вот это — еще хуже. Надо показывать, давая свое решение. Здесь выражается основной метод военной учебы — показ.
Мне не раз приходилось получать от Уборевича указания на разработку учений, игр и полевых поездок. И каждый раз меня поражало его умение ясно и конкретно ставить задачи. Уходя от него, я всегда знал, чего от меня хочет начальник, а следовательно, что надо сделать мне. Очень часто он лично принимал участие в разработке замысла, а меня, обычно выполнявшего роль начальника штаба руководства на большинстве проводимых учений, инструктировал и готовил к этой роли. Так, перед сборами начальников дивизий, начальников училищ и руководящего состава округа в Гороховецких лагерях, где все участники должны были вести артиллерийские стрельбы дивизионом и выполнять упражнения на станковых пулеметах, Уборевич пригласил меня к себе и начал задавать вопросы по теории артиллерийской стрельбы. Я знал, что он артиллерист, знал, что состоятся сборы, поэтому подготовился к ним заранее. После беседы он взял чистый лист бумаги и стал показывать, как вести стрельбу артиллерийским дивизионом.
— Вам, товарищ Мерецков, придется первому командовать дивизионом. С вас будут брать пример. Поэтому вы должны быть на высоте положения. К концу дня у меня будет немного свободного времени, заходите, и мы с вами потренируемся, — сказал он, отпуская меня.
Уборевич не терпел слишком объемистых разработок или длиннот в штабных документах. Лично просматривая основные материалы в черновиках, он вносил коррективы и доводил их до предельной ясности и простоты. Такого же отношения к штабной работе настойчиво добивался он и от своих подчиненных. Вспоминается учение, во время которого по техническим средствам связи требовалось передать приказ армии на наступление. Но приказ был очень длинным, а личный состав подразделений связи знал технику нетвердо. Поэтому передача велась недопустимо долго. Тогда Уборевич, руководивший учением, приказал разработать новый приказ. Но и на этот раз приказ оказался длинным, и передача заняла много времени. Пришлось переделывать его еще раз. Однако штаб армии замешкался с решением, и Уборевич дал указание «противнику» перейти в наступление. Так, изменяя обстановку и время, Уборевич постепенно добился от штаба армии отработки ясного и конкретного приказа. Он считал, что положительное знание для военных действий в условиях окружающей опасности приобретается лишь тогда, когда сам обучающийся несколько раз проделает данную работу и постепенно овладеет практическими навыками, то есть когда они как бы войдут в плоть и кровь человека.
При разборе вышеупомянутого учения он подчеркнул, что принятие решения и работа штаба по его оформлению и доведению до войск зависят от имеющегося времени. Если времени достаточно, то решение может быть оформлено приказом в развернутом виде. В кризисные моменты боя приказ должен содержать только краткое изложение решения и задачу. Рациональной мерой для быстрого доведения до исполнителей решения командира, безусловно, являются предварительные распоряжения, устные приказы и приказания.
Уборевич с большим мастерством проводил командно-штабные игры, учения, руководил полевыми поездками и другими занятиями. Он неизменно добивался большой динамичности в ходе игры, создавал сложные и интересные моменты в обстановке, максимально приближая игру к условиям военного времени. Занятия всегда проходили поучительно, с теми неувязками и с той нагрузкой, которые характерны для жизни, для боевой обстановки. Поэтому на них неизменно можно было встретить поучительные примеры.
До сих пор актуальны высказывания Уборевича против «всезнайства» и шаблона. От руководства, писал он, требуется (и от него же зависит) дать такое направление взаимоотношениям командиров на занятиях, чтобы не получалось грубого ущемления отдельных лиц за совершенные ошибки, чтобы не появлялись выскочки и претенденты на всезнайство, чтобы не затирали отдельных командиров, чтобы ценилась не только начитанность, которая сама по себе еще не есть решающий фактор боевой пригодности командира, и чтобы прежде всего было доказано умение командира управлять частью в бою, в конкретной обстановке толковыми распоряжениями. Руководитель так должен «взять в работу» играющего участника и потребовать от него такого умения распоряжаться, делать расчеты и находить выход из тяжелого положения, чтобы с играющего слетел нанос шаблонов и чужих мыслей, чтобы он выявил себя таким, каков он есть, и показал все, что он умеет.
Уборевич был чрезвычайно требователен к себе и к подчиненным, в суждениях — принципиален, в работе — точен. Свои действия и поступки он рассчитывал буквально до минуты. Такой же точности в работе требовал и от подчиненных. И если случалось, что из-за их оплошности приходилось менять сроки проведения мероприятия, он сильно сердился и очень переживал.
Мне припоминается случай, происшедший в Гороховце на учениях с саперными подразделениями. Начальник штаба Е. А. Шиловский, готовивший учения, допустил грубый просчет во времени, необходимом для сбора саперных подразделений, в результате чего учения не могли быть начаты в запланированные часы. Когда об этом узнал Уборевич, он долго не хотел верить в необходимость переноса занятий. Затем, обращаясь к Шиловскому, сказал: «Как же это вы смогли допустить такой просчет?!» Впоследствии Шиловский признался мне, что вопрос командующего потряс его больше и глубже, нежели возможное замечание, и он никогда и ничто так не переживал, как в этот раз. И все же, несмотря на сложившуюся обстановку, командующий не согласился перенести срок начала учений. Он привлек решительно всех штабных командиров, прибывших на учения, направив их в дивизии, мобилизовал местный транспорт, сделал абсолютно все, чтобы ускорить сосредоточение саперных подразделений. И в известной мере ему это удалось.
Исключительно важное значение придавал Уборевич разборам. Выводы, которые при этом делает руководитель, по его мнению, составляли чрезвычайно ответственную часть работы. Нужно все продумать и проверить, когда возникает положение, идущее вразрез с уставным или общепринятым порядком применения оружия. А уж потом, не колеблясь, пойти на нужное изменение. Все новое и лучшее должно властно заменять старое. По своей форме разборы должны быть краткими и в то же время давать решение руководителя или указание, каким путем оружие можно было применить лучше. Сам Уборевич мастерски проводил разборы. Пользуясь расчетами, фактами, а также примерами из первой мировой и гражданской войн, живо и доходчиво анализировал он ход учения и делал аргументированные выводы, увязывая их с конкретными задачами и ходом боевой и политической подготовки начальствующего состава штаба и войск. Он умел находить поучительные моменты в любом учении, даже в неудавшемся.
Примером последнего может служить учение, проведенное им в 1930 году с только что сформированной мотомехбригадой. Это было тогда в нашей армии опытное соединение. Оно было создано для проверки на практике новой военно-теоретической мысли: использование глубокой операции, основанной на применении больших масс танков, мотопехоты, конницы и авиации. На учении присутствовал заместитель начальника Генерального штаба В. К. Триандафиллов. Ему же принадлежала и идея учения. По его замыслу, мотомехбригада должна была в ходе параллельного преследования выйти на уровень кавалерийской дивизии «противника», прикрывавшей отход своих войск, и нанести по ее флангу удар. Но этого не получилось. Бригада, израсходовав запланированные для нее ресурсы, не смогла угнаться за кавдивизией, следовательно, не выполнила поставленную задачу. Казалось, что эта неудача поставит командующего войсками округа перед необходимостью сделать вывод не в пользу бронетанковых войск. Но не тут-то было. Уборевич твердо верил в силу танковых соединений и в их яркую будущность. Другое дело, говорил он тогда, что на данном учении мы неумело управляли мотомехбригадой. В результате такое важное качество танковых соединений, как маневренность, не получило должного развития. Наша задача как раз и должна состоять в том, чтобы в кратчайшее время научиться управлять подобным соединением при самостоятельном ведении боя его силами, а также совместно с кавалерией, стрелковыми войсками и авиацией. При дальнейшем разборе Уборевич развернул конкретный план подготовки подразделений, частей и штабов этой бригады и наметил мероприятия по совершенствованию ее организации и управления.
Иероним Петрович вообще являлся наряду с М. Н. Тухачевским, В. К. Триандафилловым и некоторыми другими видными военачальниками одним из инициаторов постановки новых вопросов в подготовке войск. Так, выступая на расширенном заседании РВС Союза ССР 28 октября 1929 года относительно обучения и воспитания войск, он обратил особое внимание на изучение военной техники, которая в связи с техническим перевооружением армии во все возрастающем количестве поступала в то время на вооружение. Он подчеркнул, что овладение современной техникой определяет все дальнейшее содержание военной подготовки. Однако тут же заметил, что здесь нам, к сожалению, мешает незнание элементарной математики, основ физики и химии, то есть именно того, что особенно важно в связи с применением в армии машин.
На том же заседании Уборевич поставил вопрос о создании базы для обучения танкистов. Нельзя с теми полигонами, стрельбищами и полями, которые мы имеем, говорил он, добиться большого успеха. Новый базис требует резкого отражения в финансовой смете и в решениях Реввоенсовета, чтобы обеспечить техническую учебу войск. Внимательно следя за развитием авиации и за состоянием наземных средств борьбы с нею, Уборевич пришел к выводу, что угроза нападения на важные объекты в глубоком тылу с каждым годом все возрастает, и выдвинул задачу усиления средств противовоздушной обороны. В своем решении по этому вопросу РВС МВО записал 10 июня 1929 года, что требуется решительный перелом в сторону усиления активных средств ПВО как в отношении их количества, так и в качественном отношении. Реввоенсовет наметил затем широкую программу усиления противовоздушной обороны столицы и всей территории округа.
Иероним Петрович был высокообразованным человеком. Он хорошо знал художественную литературу и искусство, отлично разбирался в общих технических вопросах, упорно работал над развитием военной мысли. Так, в годы гражданской войны он самостоятельно познакомился с историей военного искусства, тактикой и стратегией, а позднее глубоко изучил труды М. И. Драгомирова по подготовке войск в мирное время. Он неоднократно говорил мне, что чтение книг явилось для него своего рода академией, давшей ему познания в различных областях науки, в том числе и в военном деле. Наблюдая, как некоторые командиры, прибыв на сборы, часто недосыпая, набрасывались на учебники, стараясь за короткое время восполнить свои пробелы в теории, Уборевич не одобрял их и говорил, что только систематическое чтение военной, художественной, технической и иной литературы может способствовать приобретению знаний, развитию кругозора. Чтение — это работа. Оно должно быть непрерывным и регулярным, вестись изо дня в день, а не урывками. Но от этого важного и полезного дела нужно отличать еще более важное, полезное и необходимое особенно на войне — умение действовать, умение руководить войсковым соединением в боевой обстановке, когда перед тобой реальный противник.
Служба Уборевича в МВО длилась около полутора лет. Но она оставила исключительные по своему значению следы. Я хотел бы еще подчеркнуть, что и сам командующий не стоял на месте. Он непрерывно рос сам, а вместе с ним росли и мы.
Новым командующим войсками МВО стал А. И. Корк. Наступил срок моей очередной стажировки в командирской должности, и я был назначен командиром и комиссаром 14-й стрелковой дивизии. Назначение это я воспринял с большим удовлетворением, так как очень хотел приобрести опыт командования дивизией. Командуя ею, я поставил перед собой три задачи: довести организацию ее управления до достаточно высокого уровня; максимально приблизить дивизию к тому, что входило в понятие кадрового регулярного соединения, имеющего высокую боевую готовность; активно участвовать во всех окружных учениях.
Первая задача начала выполняться в той мере, в какой мне хотелось этого, не сразу. Пришлось преодолевать инертность некоторых штабных работников и сдержанно-скептическую позицию отдельных командиров частей, которые думали, что они, опытные и повидавшие жизнь люди, могут не очень серьезно относиться к распоряжениям 33-летнего комдива. Выполнение второй задачи требовало длительной и многолетней работы. В нее внесли свою лепту многие командиры до меня и после меня. Это и есть то, что мы называем преемственностью в войсках. Третья задача решалась более оперативно, причем я старался применять здесь все, что приобрел за время службы в штабе МВО и что воспринял от К. Е. Ворошилова, Г. Д. Базилевича и И. П. Уборевича.
Замечу, что тогда в третий раз в своей жизни я был назначен комиссаром. В результате мне довелось тесно общаться с рядом видных политработников и пройти хорошую школу политического воспитания, которая мне очень пригодилась впоследствии, особенно во время национально-революционной войны республиканской Испании, в финскую кампанию, а также во время Великой Отечественной войны. В то время в МВО заместителем начальника политуправления служил А. В. Хрулев, обладавший большим опытом партийно-политической работы. Он нередко давал мне полезные советы. Меня радовало также, что направлен я был именно в 14-ю дивизию, носившую номер соединения, в котором десятью годами раньше я служил помощником начальника штаба. Правда, та дивизия называлась теперь 2-й Кавказской и стояла в Азербайджане, но ведь и в этой 14-й дивизии было немало героев гражданской войны. Отыскав их и познакомившись с ними, я привлек их к политико-воспитательной работе среди красноармейцев и вскоре убедился, что воспитание на основе боевых традиций хорошо влияет на повседневное отношение к делу у всех военнослужащих.
Одна из специфических сторон моей политико-воспитательной работы как комиссара 14-й стрелковой дивизии состояла в разъяснении бойцам смысла того, что происходило тогда в советской деревне. Партия осуществляла коллективизацию сельского хозяйства. В 1930 году уже развернулась сплошная коллективизация. Активизировались отделы по работе в деревне. Во многих селах возникли партийные ячейки. Сельские Советы, самая массовая политическая организация деревенского населения, обрели большие полномочия. Напряженно работали группы бедноты. Развернулась борьба с кулачеством. Социализм наступал в деревне широким фронтом. Между тем в войсках МВО вообще, в 14-й дивизии в частности, служило много не только рабочих и служащих, но также крестьян из различных областей. Став красноармейцами, они сохраняли, естественно, тесную связь с родными местами, получали от домашних письма, сами следили по газетам за событиями на селе и живо интересовались всем происходящим. Ни одна политическая беседа в то время не обходилась без рассказа о сути коллективизации, о ее экономической и политической необходимости, о линии партии в сельском хозяйстве как о составной части генеральной линии ВКП(б), о путях развития социалистической деревни.
На командной службе в армии руководство дивизией, как мне кажется, является самой интересной, но в то же время наиболее сложной и напряженной работой. Эта работа охватывает многие стороны: политическое воспитание, обучение, устройство и быт многотысячного коллектива бойцов и командиров, а также содержание вооружения и техники в исправном состоянии. Главная обязанность командира — обеспечивать высокую боевую готовность дивизии. Приходилось также постоянно разъяснять бойцам и командирам международную обстановку и положение внутри страны, задачи, выдвигаемые партией перед народом и армией, и на этой основе добиваться сознательного, самоотверженного выполнения своего воинского долга по защите завоеваний Великой Октябрьской социалистической революции. Командир дивизии должен вести за собой подчиненных, показывая им личный пример беззаветного служения партии и народу, а комиссар — пламенным большевистским словом зажигать бойцов и командиров, вдохновлять их на лучшее выполнение своего долга.
Несение всех этих и многих других обязанностей составляет повседневную заботу комдива с раннего утра до позднего вечера. На подъеме и отбое, на учебной тревоге и во время задушевной беседы, на командирской подготовке и тактическом учении, на стрельбище и полигоне проходили дни напряженной работы и учебы. И вот результат: к концу года дивизия успешно прошла через инспекторскую проверку, а на осенних маневрах показала высокую маршевую подготовку, была способна совершать глубокие обходы через леса и болота, быстро развертываться, наносить стремительные и сильные удары во фланг и тыл «противнику» и, при необходимости, создавать прочную оборону. Для меня же командование дивизией явилось важной школой, пригодившейся мне в мирные годы и особенно в годы войны. Я учился управлять большими массами бойцов, готовил себя к тому, чтобы вести их к поставленной цели, а на войне — к победе в бою.
Вскоре после того, как я снова начал работать в штабе МВО, мне в составе группы командиров Красной Армии пришлось отправиться в служебную командировку в Германию. По соглашению СССР с Веймарской республикой и в соответствии с заключенным в 1926 году советско-германским договором о дружбе и нейтралитете нас послали для ознакомления со службой немецких военных штабов. Кроме того, нам предоставили возможность посмотреть на войсковые учения. Мы использовали также пребывание в Германии, чтобы воочию познакомиться с ее общественно-политической жизнью. Для этого не нужно было прилагать никаких усилий, и этому не могло помешать даже слабое знание иностранного языка. Ведь картины повседневной жизни и быта развертывались прямо у нас на глазах. Пролетарское движение в стране находилось на подъеме. По улицам, невзирая на правительственное запрещение, маршировали стройные отряды «Союза красных фронтовиков» и молодежные батальоны «Красного юнгштурма». В газетах печатались сообщения о Всегерманском слете ротфронтовцев. На страницах прогрессивных периодических изданий публиковались призывы коммунистической партии к рабочему единству.
Но в то же время социал-демократическая печать кричала о «хозяйственной демократии», об «организованном капитализме» и выступала против сотрудничества с коммунистами. Католическая партия центра, официально занимавшая пацифистскую позицию, использовала ее не для борьбы с милитаристско-реваншистским угаром в стране, а для того, чтобы в демагогических целях предпринимать нападки на советско-немецкое сотрудничество. В частности, католическая печать позволила себе ряд выпадов по адресу группы советских командиров. Им возражали представители так называемой народной партии, тоже проповедовавшие буржуазный пацифизм, но все же поддерживавшие идею сотрудничества с СССР. Горланили погромные песни штурмовые отряды коричневорубашечников. Нередко между ними и рабочими вспыхивали столкновения. Мы явились свидетелями нескольких таких стычек на улице. Формально державшая нейтралитет, государственная полиция, по существу, помогала нацистам. Германия стояла на распутье, и фашистская угроза постепенно нарастала. Что касается офицеров, с которыми нам во время командировки пришлось общаться, то они стремились подчеркнуть, что «армия стоит вне политики», хотя не скрывали своих консервативных взглядов.
Изучение постановки штабной службы в Германии показало, что ей присущи двойственные черты. С одной стороны — отработанность каждой операции, похвальная предусмотрительность, четкость в работе и организованность сотрудников штабов. С другой стороны — чрезмерный педантизм, регламентация даже того, что спокойно можно было предоставить на решение нижестоящим лицам, сковывание инициативы на местах. Преклонение перед документом, перед бумагой, уверенность в том, что записанное в приказе и доведенное до сведения подчиненных станет после этого автоматически реальностью, вызывали у нас порой улыбку. Может быть, в условиях немецкой армии, где исполнительность была доведена чуть ли не до автоматизма, для такого отношения к делу и имелись некоторые основания. Но в Красной Армии подобный автоматизм, тем более в гиперболической форме, был явно неприменим. Вместе с тем командировка оказалась все же полезной: сопоставление разных методов работы нагляднее оттенило плюсы и минусы. Произвела впечатление на нас довольно высокая по тому времени степень механизации и моторизации немецкой армии.
По возвращении я снова вступил в должность помощника начальника штаба, а затем временно исполняющего обязанности начштаба МВО. Вынужден отметить, что совместная служба с новым командующим войсками округа А. И. Корком не производила на меня столь благоприятного впечатления, как ранее служба вместе с К. Е. Ворошиловым, Г. Д. Базилевичем и И. П. Уборевичем. Я не воспринял от своего непосредственного начальника почти ничего, что содействовало бы моему дальнейшему росту и улучшению военно-профессиональной подготовки. Тому может быть несколько объяснений: отсутствие полного личного контакта между командующим и начальником штаба, вызванное различным подходом к проблемам; играющие определенную роль чисто субъективные качества, мои или его, либо мешавшие мне воспринимать правильно его мысли, либо, наоборот, не позволявшие ему полностью понимать меня, и т. д. Но факт остается фактом. Настоящего согласия мы никогда не достигали, как бы я ни старался предельно точно выполнять распоряжения и как можно более инициативно нести службу.
Я прошу правильно понять меня. Никакого желания бросить хоть какую-то тень на имя талантливого, заслуженного командира, преданного РККА и Советской Родине, у меня нет. Подполковник старой армии Август Иванович Корк, хотя он и вступил в большевистскую партию только в 1927 году, уже в гражданскую войну отличился в борьбе с врагами Советской власти. Он был тогда и позже начальником штаба армии и отдела штаба фронта, командармом, командующим фронтом и округами, воевал и служил в Прибалтике, на Севере и в Польше, на Украине и в Крыму, в Туркестане и на Кавказе. Не случайно в 1935 году его, опытного и знающего человека, назначили начальником Военной академии имени М. В. Фрунзе.
Я имею в виду другое — те конкретные взаимоотношения, которые возникают между людьми и от которых, к сожалению, никуда не денешься. Меня раздражала, например, непоследовательность Корка в приказах, порой проистекавшая из его забывчивости. Он любил для памяти заносить кое-что в записную книжку, а в другой записной книжке, являвшейся чем-то вроде указателя к первой, отмечал, где и что у него записано. И все же путаница получалась. Досадовал я и на то, что командующий мог сообщать вышестоящим лицам непроверенные сведения. Приведу пример, врезавшийся мне в память, поскольку разговор шел, можно сказать, на самом высоком уровне. Округ готовился к очередному параду в честь Великого Октября. Решено было показать на Красной площади танки отечественного производства. Я много работал в связи с этим событием (да, в то время это было целым событием!) и тщательно информировал командующего. Незадолго до праздника А. И. Корка и меня вызвали в ЦК ВКП(б). И. В. Сталин интересовался процедурой проведения парада до мельчайших деталей. Особенно долго расспрашивал он командующего о танках. Тот поглядывал в записную книжечку, однако говорил все время что-то не то. По-видимому, Сталин заранее интересовался вопросом о танках и уже имел некоторые сведения о конкретной готовности их к параду; он удивленно поглядывал на Корка и переспрашивал: «Так ли?»
Наконец зашел разговор о размещении боевых машин, их технических качествах и о водителях. Выслушав командующего и заметив вслух, что у него совсем другие данные, Сталин обратился ко мне. Мне было очень неловко выявлять разноголосицу в окружном руководстве. Но и говорить неправду я тоже не мог. После моего доклада Сталин с удовлетворением отметил совпадение имеющихся у него сведений с моими. Когда коснулись вопроса о водителях, Сталин захотел узнать, есть ли гарантия, что ни одна машина не испортится, не потеряет хода, не остановится на площади, и как в таком случае станут поступать водители. Корк ответил, что водителей-красноармейцев инструктировали в технических частях.
— Товарищ Мерецков, изложите детали инструктажа! — снова обратился ко мне Сталин.
Пришлось сказать, что механиками-водителями будут не военнослужащие, а рабочие-механики. Потом, отвечая на дальнейшие вопросы, я доложил все обстоятельства предстоявшего показа танков. Сталин вскоре отпустил нас. После этого у нас с командующим произошло не по моей инициативе неприятное объяснение. Подобные случаи повторялись, поскольку меня стали приглашать в ЦК ВКП(б) для разговора по различным вопросам военной работы в МВО, а мы с Корком, не зная заранее, о чем пойдет речь, не могли предварительно согласовать наши точки зрения по всем возможным проблемам. Нередко мое мнение принимали, хотя потом оказывалось, что командующий округом думал иначе. Это порождало новые осложнения. Неизвестно, во что бы это могло вылиться, если бы я не получил другое назначение. Расстались мы по-товарищески.
Из числа тех видных командиров, с кем я встречался во время службы в МВО, хотел бы упомянуть еще о комкоре И. П. Белове (впоследствии командарм 1-го ранга). Почти всю гражданскую войну он провел в Средней Азии, на незнакомом мне театре военных действий. Поэтому рассказы Ивана Панфиловича о боевых действиях в тех условиях представляли для меня несомненный интерес. Белов был активным участником ташкентских событий, описанных отчасти в повести Д. Фурманова «Мятеж». После них он вышел из партии левых эсеров и вступил в РКП(б). Впервые я встретился с ним на Северном Кавказе, когда в 1923 году занимался рекогносцировкой местности, будучи начальником штаба дивизии, а он приезжал туда временно, чтобы оформить документы о разгроме белых банд на Кубани, в операциях против которых участвовал годом раньше. Как человек Белов отличался заметным своеобразием. На его характер наложило сильный отпечаток тяжелое детство, проведенное в бедной семье крестьянина Новгородской губернии. Некоторую роль сыграло, как мне кажется, и пребывание в партии левых эсеров, о которой Белов отзывался очень резко, причем не щадил и себя. На мой взгляд, его отличали в основном три черты: большой военный талант, прямота суждений и внутренняя нервная неуравновешенность, постоянно сдерживавшаяся и как бы накапливавшаяся в нем, что порой приводило к взрыву. Белов умел идти к поставленной перед собой цели, не сворачивая и не уклоняясь в сторону. Для военнослужащего это особенно серьезное достоинство.
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
