Когда началась война, стала я проситься на фронт. Бегала несколько раз в военкомат. А там в это время мужчин было полно. Многие приходили без повесток. Тут и молодые ребята, и пожилые рабочие, которых и не призывали, а они требовали, чтобы и их в Красную Армию взяли с немцами биться. Я заметила таких ребят, что по нескольку раз приходили. Их в добровольцы не берут, а они еще и еще раз приходят.
Я через таких сразу и в комиссию пробиться не могла. Только потом все же пробилась. В комиссии на меня посмотрели и говорят:
— Что пришла, это хорошо, только пока таких не берем в армию.
Это значит, что девушка — и молодая слишком.
Обиделась я и про себя решила: «Поищу в городе что-нибудь поближе к военному». Записалась в дружинницы Красного Креста Ленинского района. Считала так: дружинниц все равно на фронт всех пошлют.
Только получилось иначе. Остались-то мы в городе, а работать пришлось по-фронтовому.
Как только в Ленинграде начались бомбежки и артиллерийский обстрел, Красный Крест стал на место поражения высылать дружины, чтобы помогать раненым. Вот меня в такую дружину и включили.
Бывало, дежурим в районном пункте и как скорая помощь готовы в минуту помчаться, куда упала бомба или снаряд. И там по-всякому приходилось.
Однажды во время моего дежурства тяжелая фугаска попала в большой дом на Обводном канале. Мы бегом туда. Дом оказался сильно разрушенным, были убитые и раненые. Особенно в верхних этажах много осталось раненых и засыпанных обломками.
Стали мы пробираться наверх, а лестницы разрушены. Там, где остатки лестниц и были, они под ногами обваливались. А пробраться все равно надо. И вот тут несчастье случилось: одну нашу дружинницу завалило, а другой обе руки тяжело ранило. Мы быстро оказали помощь подругам, отправили их в больницу, а сами опять стали наверх пробираться. С большим трудом, а все же добрались.
Всю ночь мы тогда работали. Я сама пять человек из-под обломков откопала, одиннадцать раненых перевязала. Ушли мы только после того, как всех пострадавших в больницы отвезли.
Мы видели, что это настоящая фронтовая работа, очень нужная городу, его защитникам. Я, по правде сказать, как и многие наши дружинницы, об отъезде на фронт теперь уже не думала.
Потом наступила зима. Бомбежек в это время почти не было, и артиллерийские обстрелы были редко. Немцы хотели нас голодом взять. В городе было очень тяжело. Люди на улице падали. В домах целые семьи от голода и холода умирали. Мы и сами в это время еле на ногах держались, а думали только о том, как другим ленинградцам помочь.
Стали мы ходить по квартирам, разыскивали больных, ухаживали за истощенными, приносили им воду (а за ней другой раз километр надо было идти), раздобывали дров, чтобы хоть пару раз печку истопить.
В другую квартиру зайдешь, — лежит женщина в кровати, совсем истощенная, а по карточке даже ста двадцати пяти граммов хлеба не получила: нет сил в булочную сходить. Мы и драгоценный паек хлеба принесем, и из столовой тарелку супа с десятком крупинок. А тех, кто совсем был без сил, мы бережно укладывали на санки и на себе везли в больницу.
Эта работа зимой была страшней, чем под бомбежками. Сколько раз, бывало, придешь в квартиру проведать больных или истощавших, помочь им и такое видишь человеческое горе, что от него, кажется, окаменеть можно было.
Поручили мне однажды обследовать квартиру на проспекте Огородникова. Пришла я туда вечером. Входная дверь открыта, темень. Я посветила себе спичкой и пошла по комнатам. Комнат много, а всюду пусто и мертвая тишина. В одной комнате на кровати под одеялом лежали две женщины. Я подошла поближе и увидела, что им уже никакая помощь не нужна...
Пошла дальше, — всюду пусто. Решила уже вернуться обратно. Вдруг слышу: где-то шорох. Зажгла еще спичку. Подхожу к кухне. Оттуда шорох и слышен. Стала я шарить и нашла: на стуле лежит завернутый в одеяло грудной ребенок, чуть шевелится, а пискнуть, видно, уж сил у него нет. Схватила я сверток — и бегом домой к себе. Достала теплой воды, обмыла ребенка, из крошек хлеба сделала ему кашицу, покормила и всю ночь около себя на кровати продержала.
Утром снесла ребенка в Дом малютки.
За зиму и весну я так разыскала и определила в ясли и детские дома тридцать девять осиротевших детей. Семь из этих ребят носят теперь мою фамилию — Щекиной. Их родители погибли, а кто они, — установить не удалось.
Давно уже прошло то время, когда в Ленинграде голодали и холодали. Но город наш остается фронтовым, и наши девушки дружинницы выполняют фронтовую работу.
Сейчас наша главная забота — помогать во всем семьям фронтовиков. Все силы свои мы готовы отдать, чтобы дети, жены, матери защитников Родины легче переносили тяготы войны, чтобы фронтовики были спокойны за своих родных и еще крепче сражались за освобождение родной земли от врага.
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
