Недалеко от фабрики растянулся веселый фабричный городок. Маленькие коттеджи с палисадниками. Уже который раз фашистские самолеты пачками сбрасывали сюда зажигательные бомбы, они сыпались кругом, и казалось: вот-вот как спичечные коробки вспыхнут уютные домики.
Но этот налет был особенно жестокий. Не успела занять свои места дежурная пожарная команда, как немцы начали ураганный артиллерийский обстрел городка.
Из барака, расположенного особняком, несколько в стороне, уже бежали юноши, девушки, — рота комсомольского противопожарного полка ринулась отстаивать рабочий жилой городок.
Тоненький, как тростинка, политрук роты Авербух на ходу выкрикивал:
— Хладнокровно! Хладнокровно! Занимать крыши!
По воздуху летели горящие головни.
Бойцы рассыпались по улице: одни взбирались на крыши, другие выстраивались внизу, и уже от водоразбора быстро по живой цепочке передавались ведра с водой. Горящие головни, искры, падающие на крыши, моментально заливались водой, затаптывались.
Становилось все жарче.
Катя Волгина приняла по цепи полное ведро и в тот момент, когда, передавая его дальше, мельком взглянула на соседку, заметила, что у той дымятся чулки. Она на секунду задержала ведро в руках, плеснула водой на тонкие ноги соседки.
Работали молча. Все были поглощены одной мыслью: отстоять веселый ряд рабочих коттеджей.
Сквозь шум послышался возглас Васильевой:
— Девушки, смотрите, что делается!
Все посмотрели в ту сторону, куда указывала Васильева.
Комсомольский барак!
Огонь перекинулся туда. В бараке сейчас не было ни души, все работали здесь, в городке.
— Эх, все сгорит!
— Мне гитару жалко, — сказала, рассмешив всех, Волгина.
Острые языки пламени вырвались из окон барака. Видимо, внутри пламя, прорвавшееся в барак через крышу, бродило и бушевало уже давно.
Общежитие роты уже целиком было охвачено огнем. Никто из бойцов не тронулся туда. Живая цепь пожарников у коттеджей продолжала работать в бешеном темпе. Реже и реже на крышах вспыхивали искры и скоро совсем исчезли.
Отстояли! Домики стояли невредимы. Только следы густой копоти и потоки воды на их стенах да залитые водой палисадники напоминали о закончившейся схватке с огнем.
Снаряды ложились где-то в стороне. И, странное дело, только теперь пожарники стали прислушиваться к разрывам. Еще несколько минут тому назад они просто не замечали, как грохотали разрывы и рядом вздымались вверх столбы земли.
Прошла еще минута. Где-то вдалеке грохнул последний разрыв, и сразу наступила тишина. Обстрел кончился.
Вдоль улицы, усталый, шел командир роты. Весь он был закопчен, и в нескольких местах у него свисали лохмотья порванного и прожженного комбинезона.
По одному к командиру присоединялись бойцы.
— Ну что, ребята, на покой? — пошутил командир.
— А куда?
Возвращаться было некуда. От комсомольского барака остались одни обгорелые трубы.
— Веселее! — уже совсем бодро воскликнул командир и повел всех на фабрику.
* * *
В дни своей героической обороны Ленинград видел на своих улицах бойцов всех видов оружия. И среди них были бойцы рожденного инициативой молодых защитников города комсомольского противопожарного полка. Полторы тысячи пожарных! Это была совсем зеленая молодежь — школьники старших классов, ремесленники. Зимой 1941/42 года, когда огонь был одним из самых страшных врагов города, лишенного воды, комсомольцы противопожарного полка самоотверженно отстаивали от этого врага родной город. Пятнадцати-шестнадцатилетние подростки — мальчики и девочки — в комбинезонах и касках взбирались на грозившие обвалом крыши, чтобы там сбивать огонь, бросались в пламя, в удушающий дым, чтобы спасти людей, вынести из разрушенных зданий ребятишек.
Осенью прошлого года мы сидели с секретарем комсомольской организации полка Янишевской. От этой маленькой русой девочки веяло силой и твердостью. Негромким голосом она рассказывала о буднях полка в 1941/42 году.
— Зимой с комиссаром мы обязательно каждый день обходили наши подразделения. А они были в разных районах города. Вот мы и ходили пешком — с Выборгской в Кировский, из Московского — на Петроградскую сторону. Переход на казарменное положение очень организовал ребят, объединил и сберегал их энергию. А сберегать ее в те дни особенно нужно было. Работать становилось все трудней. Ребята с каждым днем слабели. И вот в эти дни комсомольцы решили во всем полку наложить «табу» на такие слова, как «еда», «усталость», «болезнь». Многие умудрялись даже в это время и учебу продолжать.
«Был у нас такой семнадцатилетний комсомолец Быховский — длиннущий, худущий. В самое голодное и холодное время он каждую свободную минуту садился за книги. Все, бывало, усядутся вокруг печурки, хлеб сушат, греются, а Быховский положит свои сухарики, забудет, и они у него обязательно сгорят. «Мамаша» уже за ним стала наблюдать. И сухарики сама ему сушила. «Мамашей» у нас прозвали комсомолку старшину Басалаеву. Уж очень она умела за каждым проследить, помочь, поддержать бодрое настроение. Смотрела, как бы ребята к печурке не «прилипали». Одним, чтобы «не скисли», запевала песню и подтягивать заставляла, других дрова пилить посылала. В общем каждый у нее был на виду. Вот и прозвали ее «Мамашей».
А Быховский, между прочим, весной экстерном школу кончил и за отличную работу на пожарах именные часы получил.»
«Бывали дни зимой, когда бойцов комсомольского полка по нескольку раз вызывали на тушение пожаров. Однажды проработали часов четырнадцать, до поздней ночи под обстрелом и бомбежкой, в тридцатиградусный мороз. Ноги У нас уже еле двигались. С трудом добрались до казармы.
Даже есть не хотелось. Одна мысль — спать. Часов двадцать спать, спать, спать...
В это время в комнату вошел командир.
— Во что бы то ни стало нужны пять человек. Я вижу, как вы устали. Назначать не буду. Пусть встанет, кто сам чувствует, что может еще работать.
Не поднялись только те, кто уже буквально за минуту успел заснуть и не слышал слов командира. На улицу вышли шатаясь...
Руки с трудом подымали инструмент. А тут пришлось раскапывать обвал. Стукнет боец ломом груду камней, наляжет на него всей грудью и подымает тяжелый кусок разбитой стены, потом осторожно-осторожно разбирает свой участок. А слезы усталости стынут на ресницах, злоба против немца душит горло.
Казалось, уже руки не слушаются, но работа не останавливается. Под обломками остались еще живые люди, и нужно их спасти! Вдруг комсомольцам почудился нежный голос:
Не сердись, Маша!
Крепче обними,
Жизнь прекрасна наша,
Солнечные дни!
Смеется, что ли, кто? Да силы на это не хватит, пожалуй, ни у кого.
А песенка все слышнее... Вот стихнет. И опять опять —
Не сердись, Маша...
Одна из девушек прервала работу, оглянулась.
— Ребята, я что-то запсиховала, кажется... мне пенье чудится.
— И мне кажется.
Подходим по одному, прислушиваемся: ясно слышен задорный голос и знакомый мотив... Совсем тут. Рядом. Как из-под земли. Принялись быстрее раскапывать. Откуда силы взялись, — забыли, что двадцатый час работаем, А песенка слышнее, слышнее.
Что же оказалось? В углу первого этажа под развалинами сидели на диване две девушки, а рядом с ними играл патефон.
— Мы, — говорят, — давно слышим, что нас откапывают, мы уже охрипли, кричавши, голоса не хватает. Решили использовать эту машинку.
А машинка, знай, безотказно накручивает:
Не сердись, Маша!
Мы бросились обнимать девушек. Они не растерялись даже в такую тяжелую минуту. Вот такую выдержку и бодрость мы поддерживали все время в себе».
За один год — самый тяжелый для Ленинграда год — бойцы комсомольского противопожарного полка потушили около полутысячи пожаров, спасли от гибели сотни людей. На счету полка за этот год тысячи потушенных зажигательных бомб.
Их помощь городу не ограничивалась борьбой с огнем. Полк строил оборонительные рубежи, оборудовал бомбоубежища, расчищал улицы. Комсомольцы, ставшие, когда это понадобилось, пожарниками, учили население. Бойцы полка обследовали три тысячи семьсот домохозяйств, наставляя ленинградцев искусству бороться с зажигательными бомбами, чистить дымоходы.
Сейчас комсомольского противопожарного полка в Ленинграде нет. Вторую годовщину полка его бойцы встретили в дремучих Тихвинских лесах. Городу нужно топливо, и его верные сыновья снова сменили профессию, они стали лесорубами. Они служат Родине, родному городу там, где всего труднее, где больше всего нужны их умелые руки, неиссякаемая энергия, комсомольская стойкость и преданность Родине.
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
