Содержание   •  Сайт "Ленинград Блокада Подвиг"


Комсомол города Ленина. Я. Зарахович. Плавка 1942 года


Плавка 1942 года

Я. Зарахович

Есть в Ленинграде, на берегу Невы, фабрика. В мирное время здесь шили модные меховые манто из котика и белки. В наши меха одевались девушки Москвы и Ярославля, Свердловска и Воронежа. В дни войны наша фабрика стала в строй военных предприятий: пошли из ее цехов на фронт шапки-ушанки, варежки и теплые душегрейки.

Мы, старые комсомольцы фабрики, ушедшие на фронт, не забываем о своем коллективе, поддерживаем с ним тесную связь. И вот мне хочется рассказать о двух встречах с друзьями.

...Стоял грозный январь 1942 года. За пару часов до этого я пересек Ладогу по знаменитой ледяной трассе. Пройдя по занесенному снегом двору, я поднялся по отлогой лестнице вверх и попал в длинный темный и холодный коридор со множеством дверей. Вот и знакомая дверь комитета комсомола.

Я приоткрыл ее. Комната не была освещена, только зарево от «буржуйки» бросало блики на закопченные стены. Постучал. Сразу несколько голосов ответило: «Да, войдите, можно».

С полминуты все молчали. Я разглядел пять-шесть девчат, сидевших кучкой у печки. Потом все разом поднялись, и началась невообразимая возня.

— Девчата, да это же Яша! Чорт леший! — кричала Юля Рыкова.

Я не успел опомниться, как Вера Смородина и Зина Иванова стащили с меня полушубок. Только Нина Комбалова, секретарь комитета, наша маленькая, худенькая Нина, с зачесанными строго назад волосами, сохраняла свое обычное спокойствие. Протянув руку и улыбаясь, она сказала:

— Хамство так долго не писать. Садись...

И вот я снова в комитете. Слушаю необыкновенные истории о своих друзьях.

Невольно я осмотрелся. По стенам стояли койки. Девушки здесь жили, здесь собирались, отсюда уходили на работу в цехи.

Юля Рыкова, давно вышедшая из комсомольского возраста, но упорно отказывающаяся это признать, жила с девчатами в комитете на правах «мамаши». Она готовила скудную еду, чинила одежду, встречала и провожала фронтовиков и, как водится, по-прежнему не скупилась на слезу. Сейчас она с силой толкала в печку черный пузатый чайник, ругая его дьяволом за то, что он не лез в узкую печь.

Говорили, перебивая друг друга. С досадой я узнал, что днем раньше здесь ночевал мой друг Лева. Жаль, что не встретились.

— Это ты с той стороны редко бываешь. А ребята с ближних участков наезжают часто. Вон та койка, что у окна, так и называется: «Уголок фронтовика», — частила скороговоркой Вера.

И все-таки я понял по тону беседы, что не все на фабрике ладно, что на душе у моих друзей тяжело и что только ради меня они делают вид, что им весело. Но расспрашивать я не решился.

— Девяносто девчат на торфу, — рассказала Вера. — Многие в армии. Мы тут...

И вдруг из темноты раздался чей-то сердитый голос:

— Существуем, а не живем. Нина вскочила с места:

— Клава, опять? Как тебе не стыдно!

Юля отсела Нину в сторону. Девчата нахохлились еще больше. Я подошел к Клаве Кондратьевой. Это была девушка болезненная, нервная. Я увидел, что Клава плачет.

— Тяжело? — спросил я напрямик.

— Двести граммов хлеба. Подумай: как жить-то?

— Ну, а им легче? — кивнул я в сторону девчат.

— Они как-то умеют...

Я стоял в раздумье. Да, нелегко им!

Вскипел чайник. Юля достала два крохотных кусочка хлеба, старательно разделила. А мои армейские сухари единодушным голосованием порешили отдать ребятишкам одной работницы.

Юля разлила кипяток по кружкам. Зина, ломая отжившие свой век табуретки, поддерживала огонь в печи.

Мне, как гостю, налили тарелку студня. С приправой из горчицы и уксуса, он показался очень вкусным.

Чаепитие прошло в молчании. Потом девчата потихоньку разбрелись спать. Мы с Ниной сидели у печи. Она показывала мне пачку писем, меченных штемпелями разных полевых станций.

К нам подсела Юля. Она только что управилась с хозяйством. Закурила. Грустная, тихая, она зябко куталась в белый пуховый платок. Я спросил немного невпопад:

— Трудно, Юля, а? Она рассердилась.

— Кто тебе жаловался? И как у тебя язык поворачивается!..

— Я вижу...

— Ничего ты не видишь, — сказала Нина.

— Что же тогда?

Нина с трудом проговорила:

— Фабрику хотят закрыть.

Ее слова хлестко ударили. Мне сделалось совестно. Так вот, оказывается, почему такое тяжелое настроение у девчат!

— Вызвали директора и говорят: «Поработали вы славно. Спасибо. Но сейчас энергии нет. Придется закрыть до лучших дней...»

Да, было от чего тосковать! Ведь фабрика по-настоящему выросла именно за последние годы. Это мы. комсомольцы, перестраивали ее кустарные цехи, создавали мощное предприятие легкой индустрии. И вот теперь конец всему...

Нина говорила тихо:

— Я не маленькая, понимаю: здесь фронт. Осенью, когда девчата уходили в медсанбат, просила райком: пустите и меня. Тосковала, даже плакала. Потом стали приходить эти письма от своих, от чужих. Я взяла на себя управление заготовительным цехом. Если бы ты видел, как радовались интенданты, когда им сообщали: «Заказ готов». И как они печалились, когда им сообщали: «Придется подождать». Фронт не обошел нас. Было все — и фугаски и зажигалки. Вера Белесова стала во главе ПВО. Зина, Нюра, Юля, Вера возглавляли команды. Комитет стал штабом. Кто придет, сразу сюда.

Нине было тяжело говорить.

Далеко за полночь уснул я в «углу фронтовика»... Уезжал я с тяжелой душой. «Что ж, раз это надо...», — твердил я себе. И все-таки трудно было примириться с мыслью о том. что нашу фабрику закроют...

...Прошло еще шесть месяцев. И вот я снова пересек Ладожское озеро. Теперь уже на самолете. Вдали задымились трубы родного Ленинграда. Горячая волна разлилась в груди: дымят, дымят трубы!

Да, Ленинград был уже не тот. Весело звонили трамваи. Я жадно всматривался в лица земляков. С них исчезала тень зловещей зимы. Конечно, первая мысль: на фабрику.

Комитет. За столом Нина — в белых кудряшках, румяная, в красивом черном костюме. Как всегда, спокойно улыбается.

— Как живем, Нина?

— Живем... А это главное... По-прежнему по стенам стоят койки. Мы пошли по цехам.

— Где Вера, Зина, Юля?

— Юля заведует прачечной. Вера — в райкоме. У всех дел по горло, но ко мне заходят часто, не забывают. Я теперь заведую главным цехом. А Зина — бригадир. Она и комсорг Ася — мои первые помощники. Часть рабочих на огороде, в подсобном хозяйстве. Сто девушек строят оборонительные рубежи.

... Белая ночь опустилась над Ленинградом. Мы стояли с Ниной у Невы. Она шутками отделывалась от моих настойчивых вопросов о том, как же все-таки удалось отстоять фабрику. И только в день своего отъезда я узнал от других, ценой каких подвигов девушки спасли наше производство.

Это было вскоре после моего отъезда. Стояла лютая февральская ночь. Девушки давно спали или делали вид. что спят. Нина прислушивалась, как ворочается Вера Смородина.

— Не спится, Верунька? — тихо спросила Нина.

— Какой тут сон!

— Ну, иди ко мне. Знаешь, Вера, какая мне думка запала? Слушай. Что, если скорняжные машины приспособить к маховичку и крутить ногами?.

— Ну, а дальше что? Швейных-то машин нет, а без них что сделаешь!

Нина приподнялась на локте.

— Будут, Верунька, напишем объявление к рабочим: так, мол, и так, несите из дому машины. Все принесут.

Вера с минуту молчала. Потом она обхватила Нину и закричала:

— Нинка! Чертенок маленький!

Она целовала свою подругу, и слезы радости текли по ее щекам. Вскочили с постелей все девушки. Оказывается, никто из них не спал, они прислушивались к разговору подруг.

Утром девушки отправились в фабком. Еще опасались, что скажут «мудрые».

В фабком пошли Нина и Вера. Остальные стояли у двери и старались не дышать. Вдруг дверь распахнулась, и помолодевший председатель в обнимку с девушками вышел с песней в коридор.

...В кабинете секретаря горкома партии стояли двое: пожилой седовласый мужчина и совсем юная девушка...

— Вы понимаете, товарищи, — говорил секретарь, — мы не менее вас хотели бы, чтобы фабрика жила. Но ведь вы сами знаете, тока нет...

— Мы выйдем из положения, — сказал директор. — Мы решили так...

И он изложил план, продуманный комсомолками.

— А с сырьем как? Нина шагнула вперед.

— С сырьем? Возьмем у частей Красной Армии зимнее обмундирование и будем чинить.

Секретарь подумал и сказал, что вопрос этот будет обсужден. Через несколько дней нашим товарищам сообщили:

— Даем три дня. Сумеете за этот срок наладить производство, значит ваша взяла.

Ровно через три дня на столе у секретаря горкома лежала сводка о выпуске продукции.


Предыдущая страницаСодержаниеСледующая страница




Rambler's Top100 rax.ru