Разгонин Александр Иванович

Лейтенант явно не знал, с чего начать.

— Дело у меня не совсем обычное, - вздохнул он, присаживаясь на краешек стула. И рассказал все по порядку.

Комсомольская организация поручила ему провести беседу о боевых традициях полка. Поручение он выполнил, хотя материалов, как выразился лейтенант, было не густо. Но фактов все-таки хватило. Многим летчикам и штурманам полка присвоено звание Героя Советского Союза. Перечислишь фамилии, и то уже получается убедительно.

— В общем, говорят, что беседа получилась.

По вялому тону, каким это было сказано, чувствовалось, что самому лейтенанту беседа не принесла удовлетворения. Он и не скрывал этого. Лейтенант сказал:

— Ребят заинтересовало, что же все-таки произошло с комсомольцем Александром Разгониным? Что я мог ответить? Разве только повторить, что Александр Разгонин потопил в сорок третьем году шесть транспортов противника, что в конце того же года он не вернулся с боевого задания и что через два с лишним месяца после этого - 22 января сорок четвертого года - ему уже посмертно присвоили звание Героя Советского Союза. Но в полку нет ни одного ветерана, и узнать подробнее об этом человеке не у кого.

К сожалению, пришлось огорчить лейтенанта. Мне не приходилось бывать в полку, о котором шла речь. Никаких подробностей о судьбе Александра Разгонина я не знал.

На том мы и разошлись.

Некоторое время спустя я пожалел, что не записал ни фамилии, ни адреса лейтенанта. Дело, по которому он приходил, приняло вдруг неожиданный оборот.

Я просматривал личные дела офицеров запаса. И вот в военкомате Фрунзенского района Ленинграда мое внимание привлекла папка, на обложке которой была фамилия, показавшаяся мне очень знакомой. Я даже повторил вслух: "Разгонин... Разгонин..." И тут же вспомнил, что именно о нем вел речь приходивший ко мне лейтенант.

Торопливо развязываю тесемки серой папки. Все точно: Разгонин Александр Иванович, летчик гвардейского минно-торпедного полка. Награжден тремя орденами Красного Знамени, орденом Ленина, Золотой Звездой Героя. 16 ноября 1943 года не вернулся с боевого задания.

Почему же его личное дело не в архиве? Смотрю графу "Место работы". Бисерными буковками в нее втиснуто длинное название: экспериментальный завод Центрального научно-исследовательского института лесосплава.

Нахожу графу - место жительства. Тем же мелким и четким почерком в ней написано: "Ленинград, Коломенская улица, 31, кв. 15".

Да, теперь лейтенант не ушел бы с пустыми руками. Александр Разгонин жив, и адрес его известен!

В тот же вечер я был на Коломенской. Однако Разгонина не оказалось дома. Он ушел на занятия университета марксизма-ленинизма. С утра, не вытерпев, я отправился на завод.

Женщина, выписывавшая мне пропуск, предупредила, что разыскать Александра Ивановича не так-то просто. У него дела всюду. В любом цехе может оказаться. Под его командой все подъемные краны завода, автокары, катер.

Конторка мастера такелажно-транспортного цеха оказалась запертой. Найти его удалось на заводской пристани. Только что закончился спуск на воду какого-то агрегата, установленного на двух объемистых понтонах.

Узнав, зачем я пришел, Разгонин сказал:

— Об этом надо не на ходу.

И вот в свободный вечер мы снова встретились. Тогда-то я и узнал обо всем.

Боев у него было много. И не только над морем. В районе Мги зенитным снарядом сорвало винт левого мотора. Показалось пламя. Сворачивать с боевого курса он не стал: развернулся, когда бомбы попали в цель. Кое-как удалось дотянуть до аэродрома на одном моторе. Пока техники возились с подбитой машиной, пересел в другой самолет - и снова на боевое задание.

— А насчет шести потопленных транспортов что рассказывать, - пожимает плечами Разгонин. - Летаешь, летаешь, ищешь его в море, как иголку в стогу сена, а когда найдешь - упускать грешно. Тут уж не смотришь, что вокруг самолета разрывы зенитных снарядов. Стараешься "прижаться" к кораблю поближе, чтобы торпеда не разминулась с ним. Вот и все.

О том, что произошло 16 ноября 1943 года, Разгонин и вовсе говорит неохотно. Не совсем это приятный для него день. С самого рассвета летал над Балтийским морем, но так и не отыскал цели. Ни один корабль не попался. Возвращаться ни с чем тоже не хотелось. Может быть, нагрянуть прямо в порт? Там наверняка найдется цель для торпеды. Правда, при такой погодке лучше всего торопиться на свой аэродром. По самолету хлещет дождь, мокрый снег... Зато удар будет неожиданным. Никто и не подумает, что при таком светопреставлении может появиться советский самолет.

Разгонин не ошибся: целей в порту хватало. Еще издали насчитал пять кораблей. Успел разглядеть, что два из них - транспорты, третий - эсминец. Рассматривать остальные суда не было времени. Самолет снизился настолько, что казалось, он не летит, а мчится по воде, будто крылатый катер.

Впереди темнела узкая полоска бонового заграждения. "Не зацепиться бы", - мелькнуло в голове летчика, и он потянул к себе штурвал. Едва самолет "перепрыгнул" через заграждение, Разгонин снова прижал машину к воде. Корабли совсем близко. Но летчику виден только один из них - большой транспорт. Судя по глубокой осадке, нагружен до отказа.

Выпустив торпеду, самолет начал набирать высоту. Оглядываться не было времени. Немцы пришли в себя. Ударили зенитки. Надо было скорей уходить отсюда.

Далеко уйти не удалось. Кое-как дотянул до леса на одном моторе. Потом и он заглох...

...Растянувшись на жестком топчане, Разгонин оглядывал грязные стены тюремной камеры и пытался восстановить все, что случилось после того, как самолет начал рубить верхушки деревьев. Первое, что он увидел, когда его вытащили из-под обломков, - это повисшее на деревьях хвостовое оперение самолета.

Сильно болела ушибленная при падении голова. На правую ногу он едва мог ступить: Ранены были и остальные члены экипажа. Что с ребятами сейчас, Разгонин не знал. Экипаж сразу разъединили. Командир лишь успел шепнуть: "Говорите, что в часть прибыли совсем недавно. Это наш первый вылет".

Уже на втором допросе Разгонин понял, что ребята не подвели. Гитлеровцы убеждали его не упираться, говорить правду: им, мол, и так все известно. Но ни номера полка, ни аэродрома они назвать не могли.

На допросах Александр разыгрывал из себя новичка. Кажется, впервые в жизни он радовался своему небольшому росту и тому, что выглядит юношей. В конце концов немцы поверили, что этот молокосос ничего особенного не знает. Его увезли из тюрьмы.

Так начался путь тяжелых испытаний. Чего только не было на этом пути - голод, постоянная угроза быть забитым до смерти и в довершение всего скитаний по лагерям.

Последнему, правда, можно было радоваться. Переезды с места на место давали хоть короткую передышку от непосильной работы. Главная же радость была в другом: если пленных все время гонят на запад, значит, немцы отступают.

В одном из лагерей к Разгонину подошел человек, оказавшийся тоже балтийским летчиком. Переспросил у Разгонина фамилию. Припоминая что-то, сказал:

— Постой, постой, я же тебя знаю. Мы с тобой из одной дивизии. Помню, газета писала: "Слава Разгонину! Топите корабли, как Разгонин!" Потом замолчала. И узнаём - Разгонин погиб. А ты, выходит, живой.

И вдруг спохватился:

— Слушай, если ты и есть тот самый Разгонин, я тебе сейчас такое скажу, что, гляди, не сорвись в штопор. Тебе же Героя присвоили!

Разгонин удивленно посмотрел на летчика. А тот, увидев в глазах собеседника растерянность, даже испуг, приложил руку к своей груди, как для клятвы:

— Честное слово! - И невесело улыбнулся: - Проси у фрицев отпуск для получения Золотой Звезды.

Услышал ли кто-нибудь этот разговор или сослуживец Разгонина сам поделился с кем-нибудь этой новостью, только скоро в лагере стало известно, что хромой летчик - Герой Советского Союза. Однажды Разгонина вызвали в канцелярию. За столом сидел человек в немецкой форме с тремя русскими буквами на рукаве: "РОА". Эта нашивка была опознавательным знаком власовцев, именовавших свою банду русской освободительной армией.

Власовец не скупился на посулы. Пообещал даже, что немецкие ювелиры отольют Разгонину Золотую Звезду.

— Не хуже московской будет. Раз ты ее заслужил собственным геройством, носи на здоровье.

— Обойдусь... - ответил летчик.

Вербовщик покачал головой:

— Поглядел бы ты на себя в зеркало. Скелет, и только. Мужик, а весу в тебе каких-нибудь сорок кило, если не меньше. Наверно, и стоять уже нет сил. Садись!

Разгонин присел на табуретку. Палку, с которой он теперь ходил, поставил между коленями.

— Кури.

— Не курю, - отвернулся летчик. - Бросил.

Отвернулся, чтобы не видеть протянутых ему сигарет. Во рту стало сухо. Хоть бы разок затянуться, может, и голод не чувствовался бы так остро.

А вербовщик закурил. Дым показался Разгонину каким-то необычайно ароматным, вкусным.

— Ну так как, идешь к нам в русскую освободительную армию? Дадим самолет.

Разгонин молчал. Получить самолет было очень заманчиво. Но если этот тип даже говорит правду и действительно дадут самолет, то наверняка такой, на котором далеко не улетишь.

Тяжело вздохнул:

— Какой теперь из меня летчик? Хожу и то с клюкой.

— А мы тебя подлечим, - настаивал предатель. - Иначе подохнешь с голоду. Понял, герой? Не пойдешь к нам, немцы отправят тебя в рай. Обдумай свое положение...

Но больше вербовщик не появился. Понял: летчика не уговорить.

Отступая, немцы погнали пленных дальше. Так Разгонин очутился в Ашаффенбурге. И именно здесь, в этом небольшом городишке, расположенном на западе Германии, он почувствовал, что для людей, сплоченных единой целью, нет никаких преград. Врач - чех по национальности - тоже из заключенных, осмотрев распухшее колено летчика (так со времени падения самолета оно и не зажило), добился, чтобы Разгонина назначили истопником и уборщиком барака. Потом товарищи раздобыли обломок ножовки. На ночь Разгонин прятал его в треснувшую доску нар, а днем, когда барак пустел, пилил решетку. Выбрал для этого окно комнатушки, где стоял умывальник.

Наконец все готово, с подоконника сметена металлическая пыль. Отогнешь перепиленный прут - образуется отверстие, в которое, хоть с трудом, но все-таки можно пролезть.

Осторожно, чтобы не стронуть с места распиленное железо, Разгонин вставил в прорезь кусочек дерева. Аккуратно закруглил эту деревянную прокладку, чтобы она была вровень с железным прутом, и затер ее грязью. Даже самому стало трудно найти, где он пилил.

Теперь надо дождаться налета авиации союзников. Удобнее всего бежать во время воздушной тревоги. В Ашаффенбурге, видно, делают что-то для фронта. Не случайно время от времени его бомбят американцы.

Разгонин ждал.

И как раз теперь, когда нервы были напряжены до предела, в барак вошел немецкий офицер с двумя автоматчиками. Проверка...

Офицер бегло осмотрел барак и вышел, приказав солдатам проверить нары. Летчик перевел дух. В это время в окне появилось узкое ястребиное лицо офицера. Оказывается, немец вышел из барака, чтобы осмотреть решетки снаружи. От первого окна он перешел ко второму.

У Разгонина стало сухо во рту. Сейчас офицер перейдет к следующему окну, тому самому...

Разгонин протиснулся к входу в умывальник. Увидел светлый квадрат окна, расчерченный решеткой на множество прямоугольничков. Узколицый офицер поднял руку к решетке.

Летчик отодвинул кого-то плечом. Кого - не видел. Он видел только руку офицера.

Вот-вот он возьмется за распиленный прут. Тогда им уже не выйти отсюда. Чтобы узнать, кто затеял побег, эсэсовцы будут пытать всех без разбора.

Разгонин шагнул вперед. Теперь он знал, что нужно делать. Он выйдет и скажет: это он распилил решетку. И ножовку он сам нашел. Все он делал один, и один хотел бежать. Так он и скажет офицеру.

Успеть бы только до этого шепнуть кому-нибудь адрес. Он простой, его легко запомнить: Ленинград, Коломенская, 31, квартира 15. Может быть, придет время - кто-нибудь разыщет Зину и все расскажет ей.

Но что это? Офицер подергал решетку, опустил руку и исчез из оконного квадрата.

Даже не верилось! Осматривая решетку, гитлеровец по какой-то счастливой для Разгонина случайности не взялся за перепиленный прут.

Потом, расталкивая пленных выставленными вперед автоматами, из барака вышли солдаты. Когда их шаги смолкли, люди зашевелились.

Кто-то сказал:

— Унюхали что-нибудь.

— А может, ради профилактики, - ответил другой.

Разгонину казалось, что голоса доносятся издалека. А лица товарищей выглядели так, будто Разгонин смотрел на них еще не привыкшими к свету глазами...

Ночью, в то время как американские самолеты бомбили Ашаффенбург и охрана лагеря попряталась в вырытые во дворе щели, нескольким группам заключенных удалось бежать. Разгонин с Петром Дудкиным и Иваном Таякиным пошли в сторону Франции. Идти на восток через всю Германию было бессмысленно. До Франции прямиком не больше двухсот километров. Правда, и там хозяйничают немцы, но все-таки можно было рассчитывать на помощь французов.

Тяжелый это был путь. Буквально на каждом шагу грозила смерть. Шли только ночью. Днем приходилось прятаться. Сухари и кусочки хлеба, сэкономленные из полуголодного лагерного пайка, скоро кончились. Мучил голод. Все-таки шли. Даже через Рейн перебрались. Не вплавь, конечно. На это не хватило бы сил. Присмотрели лодку и ночью тихонько угнали ее. Весел не оказалось. Гребли ладонями. Под утро лодка ткнулась в берег. Это была Франция.

Однако и здесь пришлось прятаться. Прятались и тайком шли вперед, навстречу войскам союзников. Попали даже под огонь американской артиллерии. К счастью, удалось проскочить опасную зону.

Очутившись среди американцев, Разгонин попросил сразу же отправить его к представителю советского командования.

И вот Родина!

Приехав в Москву, Разгонин прежде всего поспешил в библиотеку. Торопливо листая подшивку "Правды", нашел Указ, датированный 22 января 1944 года. Пробежал глазами по столбцу фамилий и сразу увидел: "Гвардии старшему лейтенанту Разгонину Александру Ивановичу..."

Узнав, в чем дело, работники библиотеки отыскали лишний номер "Правды" за 23 января 1944 года. Разгонин бережно спрятал газетную вырезку. На всякий случай, чтобы не потерять, застегнул карман булавкой.

Наконец Ленинград, Коломенская...

В глазах Зины перемешались испуг, радость, счастье. Она бросилась Александру навстречу.

Глядя на Зину, Разгонин вдруг покраснел. Вспомнил, как, ожидая, когда закончатся всякие формальности с проверкой бывших военнопленных, он попросил товарища написать в Ленинград. На всякий случай. Может быть, Зина уже не ждет его. В письме был один вопрос: не знает ли Зинаида Николаевна что-нибудь о Саше?

Ответ пришел быстро. Тоже короткий. О Саше она ничего не знает. Его считают погибшим, но она в это не верит.

Разгонин пожалел тогда, что поступил так. Ему стало стыдно. Сейчас краска опять залила лицо.

— Я очень ждала тебя, - сказала Зина. - Очень! Сердце Разгонина наполнилось радостью. Однажды он уже испытал такую радость. Это было, когда впервые после долгой разлуки Александр вступил на родную землю.

Как хорошо, когда тебя ждут!