Кованев Иван Федорович

Когда я попросил Ивана Федоровича Кованева рассказать о подробностях его вынужденной посадки на территории, занятой врагом, он ответил, что интересного в этом мало. Все действительно получилось вынужденно.

Вьюжная декабрьская ночь и неисправный компас сбили экипаж с курса. Как определишь, где ты находишься, если не видно даже крыльев собственного самолета. Пришлось садиться. Пока штурман Купцов возился с компасом, Кованев направился к видневшейся неподалеку деревеньке. На самой окраине столкнулся с тремя фашистами. Вероятно, они шли на звук работавших моторов. Хорошо, что пистолет был наготове. Один из трех все-таки успел уйти. Пришлось Кованеву бежать к самолету. Не ждать же, когда враг вернется с подкреплением! Моторы работали, и, скользнув лыжами по заснеженной поляне, бомбардировщик улетел.

Конечно, такое не забывается. И все же куда охотнее Кованев вспоминает другие полеты. Ну хотя бы те, когда он наносил удары по аэродромам врага и батареям, обстреливавшим Ленинград.

Бывало, что на подавление дальнобойных батарей приходилось летать по пять-шесть раз в день. Только в боях за Ленинград Кованев совершил более двухсот боевых вылетов. Да еще немало ударов по войскам противника нанес он в Эстонии, Восточной Пруссии...

Когда была освобождена Ленинградская область, Кованев побывал на аэродроме, где бомбил немецкие самолеты. О результатах одного удара он узнал от людей, живших неподалеку. Оказалось, что бомбы попали в склад боеприпасов. Пожар не прекращался несколько часов.

Во время другого налета на эту же базу гитлеровцы потеряли двадцать самолетов.

Никогда Иван Федорович не забудет 13 апреля 1943 года. В памяти сохранилось даже время старта - 16.00.

Кованев вел шестерку пикировщиков. Уже над линией фронта появился истребительный заслон врага. Даже оставшись по существу без поддержки своих истребителей, которым пришлось ввязаться в бой с "фокке-вульфами", Кованев продолжал вести группу к цели. Приказал лишь сомкнуть строй, чтобы легче было отбивать атаки. Действительно, благодаря этому маневру стрелкам-радистам удалось сбить "фокке-вульф".

Бомбардировщики были уже у самого вражеского аэродрома, когда их снова атаковали немецкие истребители. Один особенно наседал, пытаясь сбить ведущего. Однако он сам загорелся от меткой пулеметной очереди стрелка командирской машины Леонида Курьина.

Небо над аэродромом покрылось облачками зенитных разрывов. Чтобы не попасть под огонь своих же орудий, истребители на время отошли от советских бомбардировщиков.

Кованев не преминул воспользоваться этим - начал пикировать...

Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы увидеть: на самолетных стоянках разбито не меньше десятка машин. Важно было и другое - бомбы изрыли бетонированную полосу. А весной, когда земля на остальной части лётного поля еще не просохла, без "бетонки" не обойтись.

Итак, задание выполнено успешно. Но снова атаковали "фокке-вульфы". Штурман Федор Юрченко и стрелок-радист Леонид Курьин отбивали атаку за атакой. Обоих ранило. Истребителям врага удалось подбить правый мотор. Он сразу же заглох.

Положение казалось безвыходным. До линии фронта недалеко, но как справиться с поврежденной машиной? Как отбиться от немецких истребителей, когда тяжело ранены и стрелок-радист, и штурман?

Остается одно - падать. Именно в этом спасение. Когда истребители хотят уйти от преследования, они имитируют падение. Бомбардировщик тоже может пикировать, только как потом удержать тяжелую машину? Однако другого выхода нет.

Кованев резко бросил самолет вниз. Гитлеровцы решили, что это последнее пике советского бомбардировщика, и не стали больше преследовать его. А когда чуть ли не над самой землей машина вышла из пикирования, гнаться за ней было поздно, - она находилась уже за линией фронта.

С трудом посадив непослушный самолет, Кованев прежде, всего бросился к товарищам.

Курьин угасал на глазах. Широко открытым ртом он жадно глотал воздух. Лежавшая на ране рука не закрывала ее. Когда стрелка вынули из залитой кровью кабины, он тихо сказал:

— Повоевали... ленинградцы не забудут... Вечером, разбирая фотографии и письма, хранившиеся в чемодане стрелка, Кованев обратил внимание на голубой конверт. В глаза бросились аккуратно выведенные строчки:

"Прошу в случае моей смерти отправить это письмо по адресу: город Тейково, Ивановской области, 1-я Пролетарская улица, Харитоновой Софье Васильевне".

С молчаливого одобрения присутствующих летчик вынул из конверта два листка бумаги, исписанных мелким, убористым почерком.

"Соня, - говорилось в письме, - я думал о смерти, страшна она или нет. Нет, она не страшна, когда умираешь за грядущие светлые дни, за счастье детей. Но надо отдать свою жизнь так, чтобы за одну взять десятки вражеских. Я иду по стопам отца, который погиб в 1919 году, я сохранил его традиции. Он дрался за мою жизнь, я дерусь за жизнь твоих детей".

Письмо заканчивалось просьбой:

"Пожалуйста, прошу не плакать, прошу об одном - помнить, что я сражался и погиб честно, как положено русскому человеку, большевику".

Волю Курьина выполнили: голубой конверт переслали сестре. И еще написали ей о том, как мужественно сражался и погиб ее брат.

Перед тем как отправить все это, Кованев переписал письмо стрелка. Оно побывало с ним во многих полетах, во многих боях.

Да и теперь оно у него. Каждый раз, когда липецкие школьники приглашают к себе в гости Героя Советского Союза Ивана Федоровича Кованева, он берет с собой письмо Леонида Курьина. Ведь оно адресовано не только сестре, - оно адресовано всем.