Была весна 1941 года. Немецкий генеральный штаб заканчивал подготовку к восточной авантюре. Шестнадцатилетняя дочка майора-пограничника Аня Григорьева, маленькая девушка с косичками, которой на вид нельзя было дать больше четырнадцати, готовилась к экзаменам в медицинский техникум.
В секретных папках гитлеровского штаба лежали подробные сводки о наличных и потенциальных силах противника. Весьма вероятно, что семья начальника пограничной заставы майора Григорьева была на учете у немецкой разведки. Гитлеровцам нетрудно было предвидеть, что в рядах Красной Армии будет драться не только сам майор, но и старший его сын Александр, ставший к этому времени летчиком-истребителем, и другой сын — Иван, служивший в Балтийском флоте.
Только маленькую девушку с косичками ни в какие сводки не вносили. Ее причисляли к той безликой массе народа, которая по планам захватчиков должна была частью погибнуть от «случайностей» войны — от голода, болезней, расстрелов, а частью превратиться в покорных рабов восточных провинций. Но и Аня Григорьева в своих личных планах ни в какой расчет не принимала немецкий штаб. Следуя строгому наказу отца — выбросить из головы мечту о военной службе, она прилежно сидела над учебниками и часто ездила в город Остров, где находился ее техникум.
Уже в первые месяцы войны немцам удалось убить и старого майора Григорьева, и жену его, и сына Ивана.
В тяжелых боях на дальних подступах к Ленинграду сдерживал майор со своей частью натиск гитлеровских орд. В последний день ему пришлось с горстью людей отбиваться от несметных немецких цепей. Он бросался в отчаянные контратаки, сам участвовал в рукопашных схватках, и, даже смертельно раненный, он еще раз поднялся, чтобы волевым жестом бросить своих людей вперед — на врага.
Уже под самым Ленинградом, у стен Урицка, встретились немцы со вторым Григорьевым — с Иваном, командовавшим отрядом моряков-балтийцев. Здесь бились советские люди, которым некуда было больше отступать. То, что не мог сделать майор Григорьев и что подготовил он своей кровью, то доделал его сын, товарищи сына. Немцев остановили. Иван пал смертью героя, уже твердо зная, что гитлеровцы в Ленинград не войдут.
Александр дрался еще много месяцев и за себя, и за отца, и за брата. Он перечеркнул все нормы выносливости и сопротивления, вычисленные немецкими военными теоретиками. К вкладу Григорьевых в дело победы он добавил не один сбитый самолет врага и не один десяток уничтоженных гитлеровцев. Верный семейной традиции, он дрался там, где грозила наибольшая опасность родине. Александр погиб под Сталинградом. Подобно младшему брату, он окропил своей кровью рубеж, через который враг уже не смог перешагнуть.
Наконец-то, хотя и с большими потерями во времени и в живой силе, немцы все же могли сбросить со счетов семью, встретившую войну на первой линии обороны. Место погибших заняли новые патриоты. Вступали в бой могучие резервы, подготовленные для победы. Но с Григорьевыми уже было покончено...
...Год спустя гитлеровский гарнизон, стоявший в одной из тыловых деревушек Ленинградской области, подвергся ночью необычайно дерзкому нападению. Немцев было много. Когда они опомнились от первого приступа паники и перешли в наступление, им удалось окружить нападавших. Бой длился несколько часов. У наших разведчиков иссякли патроны. Почти все были ранены. Нескольких гитлеровцы захватили живыми.
Среди пленных оказалась девушка. Ее взяли в тот момент, когда она перевязывала раненого. Всех привели на допрос в просторную комнату на втором этаже высокой избы. Сквозь открытое окно вливался цветистый рассвет летнего дня. Солнце расплылось по столу. Из угла в угол шатался ветерок. Удивленными голосами свистели у самого подоконника какие-то пичуги.
Немецкий обер-лейтенант сидел за столом и, потягивая коньяк из пивной кружки, исподлобья разглядывал разведчиков. Вопросы задавал переводчик. Обер-лейтенант записывал. Оборванные, окровавленные, разведчики стояли, поддерживая друг друга. Обер-лейтенант заметил девушку и приказал ей выйти вперед. Он с любопытством оглядывал ее маленькую фигурку школьницы. Особенно его внимание привлекли четыре нашивки над правым карманом гимнастерки. Переводчик объяснил ему, что это нашивки за ранения — два тяжелых и два легких. Обер-лейтенант даже захлебнулся и долго не мог прокашляться.
— Где твои папа и мама, девочка?
Плотно сжатые тонкие губы девушки дрогнули. Она ответила сразу на все. Она сказала, что отца ее убили немцы, что мать ее замучили в Острове немцы, Что братья ее до последнего вздоха убивали немцев, и она сама, Аня Григорьева, вовсе не санитарка, а разведчица и снайпер, что она уже убила больше пятидесяти немцев и будет убивать их снова при первой возможности.
Обер-лейтенант рванулся к ней из-за стола. Красноармеец Чубай приготовился к этому. Он схватил тяжелую бутылку и с размаху раскроил ему череп. Очередь из автомата свалила Чубая. На пленных накинулись солдаты. Аню ударили прикладом по голове.
Очнулась она в сарае. Руки ее были связаны. Из восьми разведчиков осталось четверо. Кто-то бредил. Тяжелые, шумные мухи садились на глаза, присасывались к ранам. Мучила жажда. Аня впадала в забытье, видела отца и братьев. Перед ней теснились события последних месяцев. Их хватило бы на много биографий.
...Первые дни войны. Остров, потом Ленинград. Она ходила по военкоматам, чуть не плакала. Смеялись над ее маленьким ростом. Случайно встретила красноармейца, служившего у отца. Упросила его взять с собой в эшелон. Спрятали ее в вагоне под вещевыми мешками. Сидела тихо, как мышка. Потом поехали. Ей принесли сапоги — сорок третий номер — и гимнастерку, из которой легко можно было сшить длинное платье. Она всему была рада. Ходила, придерживая руками ушки сапог. Когда приехали на какую-то станцию, появился отец. Увел ее, держа за руку. Встречные смеялись, спрашивали отца:
— Подкидыш?
...Жаркий летний день. Бой на берегу Луги. Пыль и дым от падавших бомб не оседали. Ане крикнули, что отец ранен. Она побежала, но по пути были другие раненые. Она перевязала их. Когда подползла к отцу, он был мертв. Она не заплакала. Немцы были совсем близко, и у орудия оставался один заряжающий. Она подносила снаряды. Потом осколок попал в голову. Из госпиталя она вернулась в разведывательный батальон санитаркой.
...Хорошо запомнился первый немец. Возвращались из разведки. Она заметила в стороне лежавшего человека. Подумала, что это наш раненый боец, доверчиво подошла. Немец схватил ее за руки и повалил. Укусила его за нос, нашарила финку и вонзила в бок. По документам оказался офицер. С этого дня ей поверили, что она может быть разведчицей.
Познакомилась со знаменитым снайпером Добриком. Стала его ученицей. Добрик был очень доволен: у нее никогда не дрожали руки, не иссякало терпение. Счет убитых ею немцев скоро перевалил за пятьдесят, но она не находила успокоения. Это было, как жажда на походе: сколько ни пьешь, а пить все хочется... Снова госпиталь... В бою за прорыв блокады она блокировала дзот, вела гранатный поединок, опять была ранена.
...У Лигова Аня чуть не погибла. Она со своими бойцами взорвала дзот и перестреляла восемь немцев. Ее ранило в грудь, и она потеряла сознание. Десять часов ползла она по берегу Финского залива, потом — по «ничейной» земле, задыхалась от крови, которая шла горлом. На рассвете ее издали узнали свои. Нужно было переползти через трамвайную насыпь. Но уже было светло. По ней стреляли немцы зло и непрерывно. Ей бросили веревку и перетащили.
...И вот этот ночной рейс на самолете в тыловую разведку. Прыжок с парашютом. Нападение на немецкий гарнизон. Хорошо запомнилось, как уходили последние патроны. Плен, допрос, комната, залитая солнцем...
Аня снова очнулась. Она не знала, сколько прошло времени. Заметила в соломе сырую картофелину. Подползла, впилась зубами, долго высасывала скупые капли сока... Мучительно долго умирали друзья от голода, жажды, от воспалившихся ран. И когда около сарая раздались выстрелы, шум, беготня, пленники даже не пошевелились. Освободителями были партизаны, перебившие немецкий гарнизон.
И снова вернулась из госпиталя в строй старшина-разведчик Аня Григорьева. Морщинки избороздили ее лоб. Она совсем отвыкла смеяться. На ее плечах все еще лежало бремя семейного долга, наследственной ненависти и мести.
Пять раз настигали Аню немецкие пули и осколки снарядов. По ней били снайперы под Петрокрепостъю, минометные батареи под Урицком, ее забрасывали бомбами под Лугой. Дважды за время войны меняли ей партийный билет, пропитанный ее кровью. Но маленькая девушка с детскими косичками и суровыми глазами воина неизменно возвращалась на передний край. Она должна была выжить, чтобы ее глазами увидели победу и отец, и мать, и братья.
Ограниченные авантюристы, ослепленные своими бредовыми идеями, гитлеровцы никак не могли предугадать поведения советского народа в годы войны. Где уж им было предвидеть, как будет вести себя русская девушка Аня Григорьева. Они не могли представить себе, что дочь может занять на войне место отца, сестра — место брата на заводе, жена — место мужа в колхозе. Они недосчитали в нашей стране миллионы ненавидящих сердец, миллионы неутомимых рук, которые несут и принесут гибель врагу.
М. Ланской
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
