Десятки нарядно одетых юношей и девушек кружились в ярко освещенном зале. Это был их прощальный вечер, они прощались со своей юностью, с лучшими золотыми годами, проведенными в этих стенах школы одного из маленьких городков Ленинградской области,
В этот школьный вечер к комсомольцу Осипову подошла девушка и сказала:
— Ну, Дима, вот мы и расстаемся. Многие из нас будут педагогами, врачами, агрономами и, быть может, даже учеными или писателями... А вот ты, кем же ты хочешь быть?
— Командиром, — сказал Осипов, — я уже решил итти в армию.
И на следующий день Осипов написал письмо Наркому Обороны с просьбой зачислить его в любое военное училище.
Дни ожидания казались ему слишком длинными, Наконец, пришел ответ. Осипов был принят курсантом в одно из ленинградских пехотных училищ. Он готовился к будущей войне.
Их было много, этих юношей, которые прямо из военных училищ ушли на фронт и в боях познавали то, что не успели познать в спокойных стенах школьных аудиторий. С тех пор прошло полтора года. Эти юноши выдержали десятки боев, стали хорошими командирами, многому научились и многое пережили в окопах и блиндажах.
На правой стороне груди девятнадцатилетнего капитана Осипова шесть отличительных знаков ранения — шесть нашивок, из которых одна золотая.
У каждой нашивки своя история, каждая нашивка — это тяжелый и упорный бой. Это ступени, по которым поднимался девятнадцатилетний капитан к своей военной зрелости, к штабным картам, к бойцам и командирам, понимающим его с полуслова.
...В блиндаже горит свеча. За горой слышен треск пулеметов. Где-то совсем близко упали четыре снаряда. Снаряды были тяжелые, и оттого, что они не разорвались, мы ощутили четыре глухих удара, от которых дрогнула и заколебалась под ногами земля.
— Слушай, Черемуха, — сказал телефонист, — ну, как там у тебя дела? Порядок? Ну, тогда отцепись.
Он положил трубку на телефонный ящик и еще раз с нескрываемым уважением посмотрел на капитана. Потом телефонист перевел взгляд на меня. Он словно хотел мне сказать этим взглядом: «Нет, вы только посмотрите, какой у нас командир». И я не выдержал и посмотрел еще раз на капитана.
Передо мной сидел гоноша с большим шрамом на щеке, с крупными черными бровями: они еще ярче оттеняли его лучистые голубые глаза. Все в этом человеке говорило о железном характере.
— И вот, представьте себе, я загадал, — сказал капитан Осипов. — Глупо, конечно, это было, но я все-таки загадал. Как вы там ни говорите, а ходить в атаку по шесть раз в день не так уж легко. Тут поневоле загадаешь.
В то время Осипову было семнадцать лет, и он подумал, что если выживет в этот день, значит будет жить долго и переживет войну.
Это было двадцать четвертого июля... Курсанты шли в штыки, но немцы не приняли штыковой атаки и отхлынули к лесу, откуда вышли немецкие танки.
Вот тут-то и началось. Грохочущим железом и свинцом немцы испытывали силу курсантов, но не могли ее надломить ни танками, ни пикирующими бомбардировщиками, ни бешеным артиллерийским огнем, ни длинными пулеметными очередями.
Курсанты держались. Ходили в штыки, бросали гранаты под гусеницы танков.
За далекие русские холмы садилось багровое солнце. В небе вдруг наступила тишина, но на земле все еще шел жестокий бой, и Осипов почувствовал, как что-то горячее ударило его в лицо. Он провел рукой по щеке и с недоумением посмотрел на свою окровавленную ладонь.
После боя раненым приказали отойти в тыл, но немцы успели отрезать им путь, и на курсантов наскочили две бронемашины и взвод автоматчиков.
Было их двенадцать раненых курсантов, отчаянных и молодых, не выходивших уже десятые сутки из боя.
— Юнкера, — кричали немцы, — сдавайтесь.
Но в ответ им неслось только гневное посвистывание пуль и летели гранаты, которые взрывались глухо, словно кругом били стекла.
В этом бою Осипова вторично ранило в ногу. Итти становилось все трудней. Тогда раненые товарищи помогли Осипову и благополучно доставили его в госпиталь. В госпитале он пролежал недолго. Он знал, что Училище в бою. Его так потянуло к своим, что он не выдержал: как-то ночью достал обмундирование и Ушел на фронт.
— Вот и вся история двух моих нашивок, — сказал капитан Осипов. — Конечно, это очень трудно итти с раненой ногой несколько десятков километров. Но что же делать? На то и война.
Потом Осипов получил роту, и под Кингисеппом в атаке его ранило еще раз., Но тогда немцы дорого заплатили за его кровь. Четырех фрицев убил из пистолета Осипов. Когда бой затих, его положили в тележку и снова повезли в госпиталь. Повозочный оказался веселым и отчаянным парнем. По дороге на них наскочило шесть немцев. Двоих Осипов быстро отправил на тот свет, а четырех разоружил повозочный...
Долго потом раненые расспрашивали Осипова, как он и повозочный взяли четырех фрицев в плен.
— Одним словом, смеялись от души, — сказал Осипов. — Только вот со мной была беда. Беспокойный я человек... Пролежу несколько дней, а дальше не могу. Так и на этот раз. Дал я врачам расписку, что ничего особенного со мной не случится... взял в руки палку и так пришел на передовую в свой блиндаж долечиваться. А седьмого декабря я снова пошел в бон. Тогда мы брали противотанковый ров с капитаном Бондарем. Вы помните такого?
— Ну, конечно,— сказал я, —конечно, помню. И, откровенно говоря, мы уже посчитали вас тогда погибшим.
Мягкая улыбка вспыхнула на лице капитана.
— Чорт его знает, — сказал он, — почему это я так думаю, но мне кажется, что меня можно ранить еще несколько раз, а вот убить нельзя...
Я посмотрел на его четвертую нашивку и вспомнил Колпино, противотанковый ров, где снег был багров и черен и где по ночам было светло, как днем, от орудийных вспышек и разноцветных немецких ракет.
В те тревожные часы на каждом пункте ждали вестей об Осипове. Ждали долго, и когда уже решили, что комбат погиб, он вошел в блиндаж в окровавленном халате и сказал, что ров взят. В том же противотанковом рву капитан получил еще два ранения... Немцы били по рву разрывными и зажигательными пулями, забрасывали его снарядами, пускали свои танки, которые расстреливались нашей артиллерией почти в упор. По рву мела метель. Это было трудное время, но комбат цепко держался за свой рубеж, и вскоре правительство высоко оценило заслуги молодого командира: наградило его орденом Красного Знамени и медалью «За отвагу».
Однажды капитана Осипова вызвали в Военный Совет. Он вошел в кабинет подтянутый, стараясь ничем не выдать своего душевного волнения. Член Военного Совета был человеком храбрым и любил смелых и решительных людей.
Долго и любовно смотрел он на юношу со шрамов на щеке. Смотрел на него как отец, и в долгом взгляде можно было уловить и гордость, и радость, и тревогу за храброго юношу с яркими лучистыми глазами.
— Так вот ты какой! — сказал член Военного Совета и улыбнулся. — Ты молодой, смелый, тебе надо учиться...
И Осипов уехал. Он учился хорошо. Огромный опыт, полученный в боях, помогал ему быстрее осваивать сложное искусство ведения современной большой войны.
Шесть отличительных знаков ранения стали ступенями, по которым поднялся девятнадцатилетний капитан к своей зрелости, к этим штабным картам, к бойцам и командирам, понимающим его с полуслова, к саперам и разведчикам, которые сейчас пришли к капитану посоветоваться по поводу своей будущей операции.
Дмитрий Остров
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
