В конце января 1942 года я впервые оказался в Мясном Бору. Сопровождал группу офицеров, получивших назначение в 13-й кавалерийский корпус.
Вот он, Мясной Бор - безвестная до сих пор деревенька севернее Новгорода. С дороги, по которой движутся машины, видна только водонапорная башня из красного кирпича да одинокая крыша какого-то строения. Неприметен этот населенный пункт, который гитлеровцы сделали опорным. Кустарник, чахлый лесок, настороженно притихшая местность. Бревенчатый настил дороги петляет по лесу, выбегает на полянки, тут и там огибая заснеженные болотца и топи.
Слева трещат короткие пулеметные очереди, изредка ухают орудия. Погода пасмурная, и самолетов не видно.
Машины идут с интервалами в пятьдесят метров, часто останавливаются: то пропускаем встречные машины, то застреваем на непроезжем отрезке. Нас обгоняют два танка. После них - сплошное месиво снега и мерзлого грунта. Неожиданно оглушил выстрел орудия: пушка в десяти метрах от дороги, в мелком ельнике. Она ведет огонь по вражеским позициям. Враг почти рядом. Останавливаемся и отплясываем трепака. Зимой в кузове автомобиля, прямо скажем, прохладно. От холода не защищает кусок брезента, под который прячем ноги.
Совершенно неожиданно машины вырываются на асфальтированную дорогу и мчатся на приличной скорости. Мы отдыхаем от тряски и открываем рты, не боясь, прикусить язык. Но вот асфальт кончился, и машины снова запрыгали по бревнам и колдобинам. Да и был это вовсе не асфальт, как оказалось, а ледяная дорога, проложенная: еще противником, - песчаная подушка, политая водой.
Ночуем в маленькой, деревеньке Малые Вяжищи Чудовского района. Крошечная хатка до отказа набита озябшими красноармейцами.
* * *
Строевой отдел штаба корпуса, куда мы прибыли, размещался в небольшом деревенском домике. Отдел, как и штаб, полностью не укомплектован, и я сразу же по прибытии оставлен в нем.
Обстановка сложная. Три кавалерийские дивизии корпуса воюют в трудных для конницы условиях. Все заметнее ощущается недостаток фуража. День ото дня увеличиваются потери конского состава, как боевые, так и от скудного рациона. Сена взять негде. Все, что было раньше в колхозах, отобрано оккупантами, хозяйство разрушено. Да и местность сама по себе не из богатых. Если взглянуть на карту севернее Новгорода, вся она пестрит болотами. А теперь даже и болота похоронены под толстым слоем снега, даже старой осоки нет.
В строевом отделе нас четверо: старший лейтенант Карабухин, лейтенант Усольцев, старший сержант Сорокин и я. Как новичок и самый младший по званию, каждый вечер хожу на склад за продуктами, которые получаю по строевой записке.
Нашу маленькую деревеньку ежедневно навещают вражеские самолеты. Но обычно все кончается благополучно, несколько очередей из пулеметов не приносят вреда. Мы привыкли к этим налетам и не обратили внимания, когда одна из пуль пробила бревенчатый угол избушки, иконный киот и ящик комода за нашими спинами. Только вечером случайно обнаружили эту пулю в верхнем ящике комода.
Три месяца штаб корпуса располагался в деревне Дубовик, и большинство описываемых мною событий относятся к этому населенному пункту.
Командный пункт командира корпуса размещался в полутора километрах от деревни, в лесу. Домик, который занимал строевой отдел, находился почти на краю деревни. Рядом с ним начинался довольно глубокий овраг. В надворной постройке маскировался счетверенный зенитный пулемет, а напротив нас, за вторым порядком домов, стояло одно из зенитных орудий, охранявших штаб корпуса.
В один из пасмурных дней, когда мы отдыхали от постоянных воздушных налетов, сильный взрыв потряс наш домик. Это гитлеровцы начали методичный обстрел деревни Дубовик из тяжелых орудий.
Привычный свист снаряда - и взрыв. Несколько выстрелов - затем часовой перерыв. Некоторые снаряды, коснувшись плотно слежавшегося снега, скользят по нему и не взрываются. Один из таких долго лежал среди улицы против наших окон. Поскольку мины, гранаты, патроны и всевозможное вражеское военное снаряжение можно было видеть повсюду и собирать его было некогда, никто не обращал внимания на неразорвавшийся снаряд, пока не произошла беда: живший в доме напротив десятилетний мальчик решил вывернуть взрыватель. От ребенка остались кровавые клочья, которые обезумевшая мать собрала в наволочку от подушки.
25 февраля штаб корпуса посетил представитель Ставки К. Е. Ворошилов. Вечером он убыл, а утром следующего дня над деревенькой появились семь "юнкерсов".
Расположившись у стоявшего в кухне маленького стола, мы завтракали, когда послышался тяжелый гул самолетов. На другом конце деревни упали первые бомбы. Мы решили выяснить обстановку, но мощный грохот опередил нас, посыпались стекла из рам. Мы выскочили на крыльцо и замерли: прямо на нас, стремительно увеличиваясь в размерах, падали две бомбы. Через несколько секунд взрыв ударил, казалось, во все тело. Полетели жерди, солома, какие-то комья. Мы даже не сразу сообразили, что нам повезло. К счастью, это был последний заход - отбомбившись, самолеты уходили. Бомбы упали в овраг позади дома.
* * *
19 марта 1942 года товарищи поздравляли меня: приказом командующего армией мне было присвоено офицерское звание. Необычны два квадратика в моих петлицах и положение старшего для моих друзей-красноармейцев. Появились новые обязанности и одна из них - дежурство по штабу корпуса. Впервые иду дежурить на КП командира.
Близ дороги вижу там и тут торчащие из снега палочки с развевающимися цветными ленточками. Что это? Хорошо помню, что утром на этом месте ничего не было. Вспомнил, что любопытство на войне не всегда полезно. Подавил желание достать и рассмотреть игрушки поближе. И не зря - "игрушки" оказались сброшенными с вражеского самолета минами-сюрпризами.
Редкий еловый лес, где расположен командный пункт, затянут прозрачной пеленой стелющегося над землей дыма. Шалашик дежурного из жердей, покрытых еловым лапником, крошечный камелек, телефон, коптилка, обрезок доски, на который можно положить карту. Рядом красноармеец-телефонист и связной.
Дежурство по штабу корпуса считалось у нас тяжелой обязанностью. После суток каждый обычно с трудом добирался к себе и валился спать. А на дежурстве беспрерывно зуммерит телефон - из частей сообщают буквально обо всем: передвижении людей и техники, пролетевшем самолете, ударившем орудии и многом другом. Все это надо записать, отметить время, место, направление, количество. Принятое немедленно передается операторам. Дежурному приходится выполнять задания других отделов и служб. Часто звонит дежурный по штабу армии. Принимаются и передаются десятки кодированных телеграмм - нужно уметь пользоваться кодом, знать пароли и позывные.
* * *
В марте 1942 года фашисты, не считаясь с потерями, беспрерывно контратаковали, бросая в бой все новые и новые силы. Подтянув свежие дивизии, ударом с двух сторон !9 марта 1942 года гитлеровцы перекрыли проход у Мясного Бора. На целую неделю снабжение армии почти совсем прекратилось - доставка продуктов и фуража самолетами была каплей в море, тем более что активизировалась и авиация врага. Его самолеты гонялись за каждой машиной, повозкой, даже пешеходом.
Возвращаясь с КП корпуса, я наблюдал, как стервятники пытались уничтожить зенитную батарею, охранявшую штаб корпуса. Однако эта попытка окончилась для врага плачевно - прямое попадание снаряда в кабину пикировавшего самолета оборвало его атаку. Самолет врезался в землю неподалеку от орудия.
Утром выходим принимать груз, который сбросят с самолета: сухари и фуражный овес. В назначенное время послышался рокот мотора, и из-за леса вынырнул "Дуглас". Возле выложенного на поляне опознавательного знака сбрасывает груз. К земле со свистом летят мешки и зарываются в снег. Некоторые не выдерживают удара и лопаются, овес приходится выбирать из снега. Эта маленькая операция не обошлась без потерь: упавшим мешком зашибло зазевавшегося красноармейца.
Основательно проверяем вещевые мешки - не осталось ли чего-нибудь съестного. Все найденное складывается в общую кучу. К великой радости, в противогазной сумке обнаруживаю размятую пачку махорки. Курим экономно, растягивая удовольствие. В большом мешке нашли несколько горстей гречневой крупы. Варим суп с кониной - нельзя сказать, что вкусно, но с голодухи сойдет. Настроение не очень хорошее, но особой тревоги обстановка не вызывает - нас же такая сила! Во всяком случае, спим мы крепко, несмотря на довольно интенсивный обстрел деревни.
В воздухе запахло весной. Днем ярко светит солнце. Дороги стали рыхлыми. Подступает талая вода, напирает в низинках. Кажущийся плотным снег оседает на глазах. Тепло разлагает трупы. Во избежание заболеваний, их нужно убрать. Созданы и работают похоронные команды. Теперь нередко видишь и такую картину: освещенная луной поляна, а вдоль дороги воткнутые в снег трупы. Это сделали ребята из похоронной команды, чтобы снова не искать их в снегу.
* * *
По решению Ставки 13-й кавалерийский корпус начал выходить из окружения. Это было осуществлено организованно, почти без потерь. К середине мая почти все части корпуса оказались за Волховом. Работники штаба корпуса непосредственно занимались эвакуацией имущества, снаряжения, документов.
17 мая мне было приказано вывезти за Волхов документы строевого, оперативного и шифровального отделов. Для их охраны назначили писаря строевого отдела Василия Сорокина и двух красноармейцев. Выделили автомашину ЗИС-5. Через деревни Нивки и Финев Луг добрались до Новой Керести. Здесь наша машина оказалась в хвосте двенадцатикилометровой колонны автомобилей, тягачей, повозок, санитарных машин, тракторов. Лес был буквально забит огромными штабелями седел, противогазов, обмундирования, попон, оборудования медсанбатов и госпиталей, каких-то ящиков, бочек.
Простояв в колонне пять беспокойных дней и потеряв всякую надежду доставить груз на автомобиле, приняла другое решение. Двигаться можно было только пешком. Отобрав и упаковав секретные документы в вещевые мешки и ящики из-под мин, мы сожгли все остальное имущество. На рассвете двинулись по маршруту. Долгим показался нам этот переход.
Двигаться по настилу легче, но в невообразимой толчее, происходившей на дороге, идти было невозможно. Мы пробирались стороной. Лес и расстояние глушили звуки боя у Мясного Бора и пока не вселяли тревоги. С ревом проносились самолеты, рвались бомбы и мины. И все равно нужно было идти вперед. Много раз приходилось ложиться, пока над нами проносилась смерть. А кругом ямы, воронки, наполненные водой, развороченная земля. Ляжешь - и трудно подняться.
Наконец дорога сделала поворот к Мясному Бору - самому узкому месту горловины. Впереди какой-то ад. Невольно в душу заползает страх - страх остаться вот в такой гнилой луже, которую только что с трудом преодолел. Но мы выполняем свой долг. Постоянно оглядываюсь назад - все ли идут за мной.
Чем ближе к выходу, тем труднее идти. Перебегаем от куста к кусту, хоронимся за стволами деревьев. Вид у нас невообразимый. Вместо потерянной зимней ушанки я подобрал пилотку, из фуфайки и ватных брюк клочьями лезет вата. Ящик, привязанный за плечами, становится все тяжелее.
Только перед закатом солнца 25 мая всей группой вышли на берег Волхова к переправе у деревни Ямно. Когда все осталось позади, силы меня оставили: я присел на пенек и... не мог двигаться дальше. Сорокин, ушедшей вперед, вернулся, снял с меня ящик и помог встать.
Дойдя до пустой землянки на берегу, я вспомнил, что мы уже давно ничего не ели. Хорошо, что продпункт был близко.
Через три дня начальник штаба корпуса прислал за нашим грузом повозку. Штаб корпуса мы нашли за сорок километров от переправы - в деревне Плашкино.
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
