Твои герои, Ленинград

ИВАНОВ
Виктор Сергеевич

Я — ленинградец

В роту автоматчиков гвардии старшего лейтенанта Владимира Массальского прибыло пополнение. Новичков в штабе полка перед отправкой в роту предупреждали:

— Может, которые из вас еще обратно придут. Массальский берет к себе не всех, а только тех, кто экзамен выдержит.

И вот стоят они в строю перед худощавым, подвижным офицером. На его гимнастерке поблескивает длинный ряд орденов и медалей. Голос у офицера глуховатый, словно простуженный, но строгий и властный. По голосу, по суровому взгляду можно без ошибки определить — это требовательный, умеющий заставить себя слушать командир.

Он пытливо всматривается в лица солдат, быстро отдает приказания: одному — сделать стремительный стометровый бросок до развилки дорог и обратно, другому—метнуть учебную гранату, да так, чтобы она точно легла между двух сосенок, третьему — после малого разбега перепрыгнуть широкую придорожную канаву.

Заканчивая обход, Массальский подошел к солдату, стоявшему на правом фланге. Солдат был много выше старшего лейтенанта и в плечах шире. Голубые глаза глядели на офицера спокойно, может быть даже, как показалось Массальскому, немного излишне спокойно. И вообще в большой, крепкой фигуре солдата угадывалась не только сила, но чувствовались уравновешенность, медлительность характера. Такие обычно на слова не охочи, всё делают молча, часто не спеша. А Массальский, сам ловкий, быстрый, подвижный, не любил таких неторопливых.

Еще старший лейтенант заметил у солдата тельняшку, выглядывавшую из-под расстегнутых верхних пуговиц гимнастерки. Сколько было в те дни у иных ретивых командиров стычек с солдатами, пришедшими в подразделения с балтийских кораблей. Пробовали даже наказывать их за нарушение уставной формы, только все равно бывшие матросы не расставались с тельняшками.

Балтийцев Массальский знал и любил. Полюбил их еще тогда, когда в первые дни войны при обороне полуострова Ханко командовал морскими десантными группами, очищавшими от фашистов прибрежные острова. И сейчас он не сделал солдату замечания за нарушение формы, только спросил:

— Моряк?

— Матрос первой статьи Виктор Иванов!— доложил солдат.

— Так! Значит, был на флоте, а теперь в пехоте,— усмехнулся офицер. И вдруг скомандовал:

— Рядовой Иванов, десять шагов вперед, шагом марш!

Дальше последовало совсем неожиданное. Когда солдат вышел из строя, офицер приказал:

— Ложись!

Сам Массальский, как был со всеми орденами и медалями, в своих до блеска начищенных сапогах, распластался рядом и скомандовал:

— За мной по-пластунски, вперед!

Ползать по-пластунски Массальский умел отлично. И теперь он скользил змеей, ловко, бесшумно, среди пеньков, валунов и кочек. Иванов был все время рядом, полз как положено, плотно прижимаясь к земле, быстро, бесшумно, не цепляясь за пеньки — Массальский нарочно выбирал их на своем пути побольше. «Пожалуй, он только с виду такой увалень», — подумал старший лейтенант.

Около большого камня офицер поднялся с земли. Отряхивая с гимнастерки сухую траву и песок, сказал?

— Есть у гвардии закон: три месяца огнем и железом проверяется каждый новый солдат. Если выдержит все испытания, не дрогнет в бою — будет достойным членом гвардейской семьи. — Потом приказал:—Рядовой Иванов, становитесь в строй!

* * *

Как это обычно бывает, сначала автоматчики встретили Иванова, как и других новичков, с настороженным вниманием. Их можно было понять: впереди — об этом часто напоминали командиры, да и сами они знали отлично — не прогулки в городском саду, а жаркие схватки с жестоким и сильным врагом. Надо знать, кто будет рядом с тобой в бою, можно ли на него надеяться, как на самого себя.

Времени, чтобы показать свои солдатские качества, Виктору Иванову понадобилось не так уж и много. Некоторые черты его характера раскрылись на первых же занятиях: прилежность, зоркая наблюдательность, огромная настойчивость в любом деле. Скупой на слова и движения, всегда спокойный и неторопливый, он, однако, не был, как могло показаться поначалу, нерасторопным увальнем. И вот что подчас удивляло; вроде бы парень не спешит совсем, еще не разогнался как следует, а глянь — он уже впереди, обогнал других.

В те весенние дни 1943 года, используя короткую паузу между боями, гвардейцы вместе с другими частями Ленинградского фронта усиленно готовились нанести новый удар по противнику — теперь на левобережье Невы, у поселка Арбузово. По опыту прошлых боев автоматчики знали, что, вероятнее всего, они вначале наступления будут в резерве, и только когда стрелки пробьют трещину в обороне противника, командир части бросит их в прорыв, чтобы развить первый успех.

Каждый день совершенствовали гвардейцы свое боевое мастерство. Для занятий выбрали места, где зимой прорывали блокаду. Всюду ломаные линии траншей, воронки от бомб и снарядов, валуны и завалы, причудливое переплетение колючей проволоки. Вперемежку с песчаными холмами — вязкая жижа торфяных болот.

А командир еще усложнял учебные задачи вводными:

— Впереди на поляне — минное поле!

— Слева на холме — дзот. Ведут огонь два крупнокалиберных пулемета!

— Слева в траншее противник накапливается для контратаки!

Реагировать на эти вводные полагалось в считанные секунды. На то и автоматчик, чтобы не только отлично владеть своим и взятым у врага в бою оружием, но и моментально ориентироваться на любой местности, в любой обстановке.

* * *

На рассвете началась артиллерийская подготовка. Огонь огромной разрушительной силы собранных в один кулак пушек и минометов обрушился на передний край неприятельской обороны.

Накануне вечером гвардейцы вышли на исходные рубежи для атаки и теперь нетерпеливо ждали сигнала — серии красных ракет. Виктор Иванов сидел в траншее, всматриваясь из-за бруствера туда, где разрывы снарядов поднимали в воздух клубы пыли и дыма, глыбы земли и обломки стволов деревьев. Было тесновато,— вся рота собралась в одной наспех отрытой траншее. Но другая и не понадобится, через час-два автоматчики покинут ее, пойдут в бой.

Сидели молча. Да и говорить было трудно, — все равно не услышать голоса товарища в грохоте разрывов. Иванов лишь изредка посматривает на подчиненных. Незадолго перед боем он получил звание младшего сержанта и был назначен командиром отделения. В бою ему теперь отвечать не только за себя, но и за своих солдат. Что ж, он надеется на них, как и они на него. И снова подумал о главном: кажется, все готово? Автомат в отличном состоянии, магазины полны патронов. У каждого солдата с собой по два десятка гранат. Он сам взял даже тридцать штук — ему не в тягость, а в бою пригодится.

Вспомнился вчерашний вечер, поляна, на которой стоял стол, сколоченный из жердей. За этим столом автоматчики обычно чистили свое оружие после занятий, а в этот вечер за ним сидел президиум открытого ротного партийного собрания. По такому случаю стол накрыли куском выцветшего кумача. Разбирались заявления тех, кто хотел идти в бой коммунистами. Назвали его имя. Виктор встал. И сразу почувствовал себя неловко от множества устремленных на него глаз.

— Есть вопросы? — спросил председатель, прочитав заявление Иванова.

— Вопросов нет! Узнали его хорошо! Предлагаю принять! — крикнул сидевший рядом с ним гвардии сержант Тимофей Иванов.

Этот парень из семьи рабочих-судостроителей, как и Виктор, пришел в гвардию с балтийского военного корабля. Он раньше других в роте сдружился с Виктором, хотя были они ни в чем не похожи друг на друга. Тимофей, лихой, горячий, задорный, — полная противоположность молчаливому, немногословному Виктору. А вот что-то сблизило таких разных парней. Всюду их видели рядом, как и сейчас на собрании. И рекомендацию в партию первым дал Виктору Тимофей Иванов...

Внезапно наступившая тишина оборвала ход мыслей Иванова. Еще гудело эхо последних разрывов, а в небо взвились красные ракеты — сигнал атаки. Как и все сидевшие рядом боевые друзья, Виктор жадно и пристально всматривался туда, где среди развороченных глыб земли мелькали фигурки бежавших стрелков.

В первом часу боя правофланговая рота стрелков наступавшего вдоль Невы гвардейского полка обогнала своих соседей слева и раньше их сумела захватить первую линию вражеских траншей. Сюда, для развития успеха, командир полка сразу же бросил из резерва автоматчиков Массальского.

— Рота, вперед! — прозвучал над траншеей знакомый глуховатый голос командира.

И в тот же миг, словно волной, подняло автоматчиков из траншей. Каждый, пока дожидался этой команды, наметил себе путь среди рытвин, воронок, искореженных пней и обрывков колючей проволоки. Отделение Виктора Иванова наступало на правом фланге роты. Справа, совсем близко, Нева. Ветерок с Синявинских болот гнал в ее сторону с поля боя волны дыма, смешанного с пылью, и они мутной пеленой стлались над невской водой, вместе с ней уплывали к Ленинграду. Наступавших стрелков автоматчики обогнали быстро, сразу же за первыми траншеями. Но перед второй линией траншей пришлось немного задержаться, — открыли огонь несколько вражеских пулеметов, уцелевших от артиллерийского огня. Как на недавних занятиях, автоматчики плашмя бросились на землю, но совсем не для того, чтобы отлежаться, переждать огонь. От воронки к воронке, от рытвины к рытвине подбирались автоматчики ближе и ближе к врагу. Прозвучала команда:

— Гранаты!

Враз полетели гранаты, а за ними, не давая врагу опомниться, в траншею ворвались гвардейцы. Метр за метром рота Массальского прочесывала автоматным огнем изгибы траншей. Где встречались недоступные пулям места, туда бросали гранаты. То тут, то там вспыхивали рукопашные схватки.

В одном из боковых ответвлений траншеи навстречу Иванову выбежал рядовой Якаев. Вытирая пот с лица рукавом гимнастерки, доложил:

— Правее впереди — замаскированные рогатки. За ними в окопе немцы с пулеметом.

На миг Иванов задумался, оценивая обстановку. Казалось бы, добраться до гитлеровцев, укрепившихся за рогатками, лучше справа, под прикрытием берегового откоса. Но немцы, очевидно, на это и рассчитывали: во-первых, они усиленно наблюдали за откосом, во-вторых, подступы с той стороны, вероятнее всего, заминированы. Будем атаковать слева.

И скомандовал:

— Вавилов, Ставер! Держите рогатки под огнем! Остальные — за мной!

Действительно, гитлеровцы не ожидали удара с этой стороны. Когда автоматчики стали обходить их слева, отсекая путь отступления, гитлеровцы бросились к речному берегу. Здесь часть из них подорвалась на своих же минах, остальные полегли под пулями.

С боем продвигались вперед автоматчики, очищая траншею за траншеей, все глубже и глубже просачиваясь во вражескую оборону. Отделение Иванова, строго придерживаясь заданного направления, действовало в наступлений слаженно и точно. Виктор шел чуть поотстав, но все время готовый быть там, где нужнее, и в то же время зорко следя за полем боя. Рядом с ним — Якаев. Для связи.

Разрушенные нашими снарядами участки траншей гвардейцы проходили быстро. Зачем здесь задерживаться, если до них тут хорошо поработали артиллеристы? Так, наверно, думалось в эту минуту некоторым молодым солдатам роты автоматчиков. Но Виктор Иванов, помня наставления командира роты, не доверял пустоте этих мест и осматривал их так же придирчиво, как и те траншеи, которые почти не пострадали при артподготовке. Поэтому от его глаз не ускользнул сплетенный из веток и сухой травы мат — коврик, болтавшийся на одной из стенок траншеи.

— Стой, Якаев! Посмотрим, что здесь? — сказал он и осторожно приподнял коврик.

Так и есть — «лисья нора»! Бывалые командиры рассказывали солдатам об этой хитрой выдумке гитлеровцев. Там, где им несподручно было возводить доты и дзоты, они нередко копали в стенке траншеи уходящие глубоко в землю наклонные ходы, оканчивающиеся своеобразной пещерой. В таких пещерах они отсиживались во время наших артиллерийских налетов, а если за налетом следовала атака, то потом наносили внезапный удар по наступающим подразделениям с тыла. Наши бойцы дали этим пещерам меткое название — «лисьи норы».

Иванов и Якаев встали по бокам лаза в нору. Виктор громко крикнул:

— Хенде хох! — и добавил по-русски: — Вылезайте, отвоевались!

Длинная автоматная очередь резанула изнутри. Во все стороны полетели пучки сухой травы и листьев.

Тогда по знаку командира Якаев дернул остатки коврика на себя, а Иванов в тот же миг швырнул в нору связку гранат. Глухой взрыв тряхнул уцелевшую часть траншейной стенки. Обвалившаяся земля похоронила скрывавшихся в норе фашистов...

К исходу дня рота Массальского продвинулась вперед на полтора километра. В сумерках наступление ее остановил яростный огонь двух минометных батарей. Неприятельские минометы находились на возвышенности, где когда-то была окраина поселка Арбузово. Теперь от поселка остались одни обгорелые развалины, которые хорошо маскировали огневые позиции гитлеровцев. Владимир Массальский приказал отделению Тимофея Иванова открыть по врагу ураганный огонь из двух захваченных немецких пулеметов. А остальные автоматчики роты под прикрытием пулеметного огня и наступившей ночной темноты скрытно устремились вперед, чтобы как можно ближе подобраться к врагу и атаковать его.

Первым сблизиться с неприятелем на дистанцию броска гранаты и нанести удар было приказано отделению Виктора Иванова.

Всего несколько минут длилась дерзкая ночная атака. Все произошло так, как рассчитал Массальский. Четверо суток потом обороняли автоматчики захваченные позиции. Почти не смолкал огонь врага, контратака следовала за контратакой, а изрядно поредевшая рота продолжала удерживать рубеж в глубине обороны противника.

На пятые сутки, ночью, гвардии старший лейтенант сдал участок обороны роты командиру прибывшего на смену подразделения. Заметно похудевший, с воспаленными от недосыпания и траншейной пыли глазами, он тихо сказал напоследок:

— Вот русская земля. Совсем маленький кусочек. Наша земля, в бою отбита, нашей кровью полита! Держи ее крепко!

Спустя несколько дней, после того как роту отвели на отдых, автоматчикам вручали награды. Виктору Иванову вручили сразу две: гвардейский значок и медаль «За отвагу».

* * *

Синявинские высоты! Кто из сражавшихся под Ленинградом не помнит их! В январе 1943 года воины Ленинградского и Волховского фронтов совместным ударом в районе южнее Ладожского озера пробили брешь в блокадном кольце. Потом по отвоеванному коридору была проложена железная дорога, единственная ниточка, связавшая город на Неве со страной.

Но Синявинские высоты остались в руках неприятеля. Отсюда гитлеровцы насквозь просматривали узкую полоску земли вдоль берега Ладоги, по которой проходила дорога. Отсюда корректировали они огонь своих батарей, обстреливавших поезда, везущие в Ленинград хлеб и оружие.

...После короткого отдыха гвардейцы снова пошли в наступление. Как и в прошлом бою, автоматчики Массальского первыми ворвались во вторую линию вражеских траншей, протянувшихся по подножию Синявинских высот. Все шло успешно до тех пор, пока роте не преградил путь вражеский пулемет. Хитро замаскированный, он держал под огнем все подступы к ближайшей высоте.

— Возьми с собой рядового Кривошеева и разведай, где располагается этот проклятый пулемет, — приказал Массальский Виктору Иванову. — Если будет возможно, заткните ему глотку...

Укрывшись в небольшой воронке, Иванов и Кривошеев стали наблюдать за местностью, лежащей впереди. Внимание Виктора привлекла высота, самая ближняя из цепи высот, проходившей от разведчиков в сотне метров — не больше. У подножия высоты зоркий глаз Иванова заметил хорошо замаскированный изгиб вражеской траншей. Так и есть! В этом месте дзот, а в нем — пулемет.

Как к нему подобраться? Прямо и слева местность совсем открытая, тут каждый камешек на виду. А вот правее — трава, потом густая осока.

— Ты, Николай, оставайся здесь и не торопясь бросай гранаты, — приказал Виктор Кривошееву.— Только бросай их с умом: сперва пусть совсем близко разорвется, потом подальше, потом еще дальше. Чтобы фрицы подумали, что ты к ним ползешь. А я справа дорогу поищу.

За осокой оказалось болотце, затянутое травяным ковром. Он кое-как выдерживал ползущего гвардейца. Правда, грудь, живот, колени густо залепила грязь, руки по локоть уходили в торфяную жижу, но гвардеец упрямо полз и полз, пока не добрался до прорытого по склону вершины хода сообщения. Ход привел его к дзоту. Сильным ударом ноги Виктор вышиб дощатую дверь, одну за другой швырнул внутрь несколько гранат. Прислушался: в дзоте все тихо. И он смело шагнул внутрь...

Вскоре Массальский докладывал по рации командиру полка:

— Высота «Ландыш» взята! Наступаем дальше...

* * *

Четвертые сутки, не утихая, шли ожесточенные бои юго-западнее Пулкова.

Уже наголову были разбиты многие отборные фашистские части, окопавшиеся под Ленинградом, освобождены десятки населенных пунктов. А Воронья гора все еще держалась. Над широкой приневской равниной высоко поднялась эта горбатая глыба. Свыше двух лет поглядывали с нее немцы на такой близкий и недосягаемый Ленинград. Отсюда они управляли огнем дальнобойных батарей. Когда убедились, что город штурмом не взять, превратили Воронью гору в твердыню своей обороны — изрыли траншеями, опутали колючей проволокой, настроили доты, дзоты, блиндажи.

Рота гвардии капитана Массальского (ему присвоили это звание перед наступлением) пошла в бой на вторые сутки развернувшегося под Ленинградом сражения. С ходу она овладела важным пунктом обороны противника — деревней Мендухари — и удержала ее, отбив за сутки более десяти ожесточенных контратак гитлеровцев. В одном из уцелевших каменных домов с необычайно прочными стенами фашисты оборудовали сильную огневую точку, поставили здесь три пулемета. Два отделения автоматчиков под командой друзей-сержантов Виктора и Тимофея Ивановых сумели подобраться к дому. Первым у дома оказался Виктор. Он применил свой проверенный прием — бросил в окно гранату и следом за ней прыгнул сам. Уцелевших гитлеровцев прикончил из автомата.

И тут он заметил, что рядом нет испытанного товарища. Сраженный вражеской пулей, у стены только что отбитого дома упал Тимофей Иванов.

— Тима, Тима! Друг, держись! — приговаривал Виктор, пробуя бережно поднять товарища.

Но Тимофей не отзывался. Помощь друга ему уже была не нужна...

Только на четвертые сутки автоматчикам удалось несколько часов отдохнуть у костра в подвале одного из домов. А затем командир полка вызвал Массальского я поставил роте трудную и ответственную задачу: обойти Воронью гору слева, прорваться в тыл к немцам, пробить в их обороне проход для пехоты и танков, которые пойдут следом на соединение с полком, наступавшим правее горы через озеро. К утру быть на Вороньей горе!..

В сумерках рота начала выдвигаться на передовую. Шли гуськом, укрываясь среди воронок, развалин домов, тихо переговариваясь между собой, посматривая на темную громадину, возвышавшуюся справа. То тут, то там на ее крутых боках мелькали вспышки пулеметных очередей. То и дело над ней чертили по небу свой след красные, белые, зеленые ракеты. Из-за горы с короткими паузами долетали глухие раскаты орудийных выстрелов, и тогда следом за ними на горе столбом взлетало ввысь пламя разрывов тяжелых снарядов.

— Слышь, братва, это наши форты гремят!

— Морячки нам помогают.

— Только бы не забыли кончить стрельбу, когда на гору полезем.

— А не сладко, чай, фрицам сейчас на горе?

— Отстрелялись, сукины дети, по Ленинграду!

В наступившей ночной темноте автоматчики бесшумно сняли неприятельское боевое охранение и без единого выстрела вышли на рубеж атаки. Массальский взглянул на светящийся циферблат часов. Все идет по плану. Сейчас наша артиллерия начнет огневой налет. Он будет сигналом.

С первым артиллерийским залпом автоматчики бросились в атаку. Били растерявшихся гитлеровцев в упор из автоматов, крушили автоматными прикладами, малыми саперными лопатками, ножами. Беспорядочно отстреливаясь, фашисты стали пятиться.

Ночь была темной, туманной, но несколько вражеских ракет осветили все вокруг. Немцы хорошо видели теперь наступавших гвардейцев и пытались сосредоточить на них всю силу своих огневых средств. Но натиск автоматчиков не ослабевал, рота все ближе и ближе подбиралась к кручам Вороньей горы.

— Гвардия, за мной! — звал и вел их голос ротного. Припадая на раненую ногу — это было уже третье ранение,— Массальский все время шел впереди роты.

Кажется, вот она — всего в двух-трех шагах Воронья гора. Уже несколько его солдат, обогнав командира, начали карабкаться на каменистые уступы. И тут осколок вражьей мины ударил в грудь капитана.

Это произошло в тот момент, когда гитлеровцы попробовали было пойти в контратаку, но, отброшенные встречным ударом, залегли и вновь открыли стрельбу из всех видов оружия. Два санитара, пытавшиеся вынести из-под вражеского огня раненого командира роты, остались лежать на снегу рядом с ним.

Вот тогда поднялся Виктор Иванов. Не прямо, а зигзагами, чтобы сбить с толку врага, делая огромные прыжки, побежал он к тому месту, где лежал Массальский. Осколок мины сорвал с головы каску. Следом свалилась и шапка. А он бежал, падал, перекатывался на шаг в сторону и снова бежал. Потом пустил в ход гранаты.

— Не опоздал. Спасибо, — услышал он слабый голос капитана. И сам понял: вовремя поспел. В правой посиневшей руке офицера был пистолет с одним только патроном.

— Вперед, гвардейцы! Спасай командира! — крикнул во весь голос Виктор.

Ведя огонь на ходу, гвардейцы бросились в атаку. А Иванов, обхватив командира, потащил его в укрытие, где передал раненого санитарам.

Гвардии капитан Массальский уже не слышал, как приближались к вершине горы раскаты гвардейского «ура». Не видел он и алого полотнища, развернувшегося над Вороньей горой. Этот флаг донес сюда, теряя последние силы, тяжелораненый командир взвода автоматчиков гвардии лейтенант Бакуновец.

* * *

Не давая гитлеровским частям, потрепанным в многодневных боях, возможности опомниться, зацепиться, организовать оборону, советские войска с боями гнали их все дальше на запад.

Все же ценой больших потерь фашистам удалось остановить наше наступление в нескольких километрах от реки Нарвы. Теперь нашим войскам предстояло решительным ударом сбросить противника в реку, форсировать ее и захватить плацдарм на противоположном берегу, чтобы с него потом обойти с фланга город Нарву— мощный узел гитлеровской обороны.

Совершив многокилометровый марш, прямо с ходу, почти без артподготовки (основные силы артиллерии из-за бездорожья не смогли в срок подойти к рубежу наступления пехоты), пошел в атаку славный гвардейский полк — один из старейших полков Советской Армии, сформированный еще в 1918 году из питерских красногвардейцев. Вновь в решающий момент поступил приказ наступать роте автоматчиков, которую не только в полку, но и в дивизии по традиции называли ротой Массальского, хотя сам Герой Советского Союза Владимир Массальский в это время лежал в одном из госпиталей Ленинграда.

Красные ракеты — сигнал атаки — взвились, когда только еще занимался рассвет. А в середине дня гитлеровцы, не выдержав нашего натиска, стали скатываться с невысокого берегового обрыва на лед. Тонкий в ту зиму ледовый покров Нарвы во многих местах был разбит снарядами и минами, из-подо льда выступала вода. Прямо по воде, кое-как лавируя между полыньями, гитлеровцы бежали к противоположному берегу.

А следом за ними, отставая лишь на какой-нибудь десяток метров, двигались автоматчики. Виктор Иванов обогнал остальных гвардейцев, держа автомат наизготовку. И хотя он мог почти в упор стрелять по удиравшим фашистам, но огня не открывал и приказал, чтобы не стреляли следующие за ним солдаты. Была в этом трезвая солдатская смекалка, которая всегда готова выручить находчивого воина. На противоположном берегу у гитлеровцев проходила линия окопов. Гвардии старший сержант заметил, что там, в окопах у неприятеля, пулеметное гнездо. Но сейчас этот пулемет вынужден был молчать, — не будет же он бить по своим.

Так, под «прикрытием» гитлеровцев, почти одновременно с ними, гвардии старший сержант Виктор Иванов достиг противоположного берега. И тогда, за несколько шагов до немецкой траншеи, заговорил его автомат. Очередь, вторая, третья. Потом, прыгнув в траншею, гвардеец выхватил из-за ремня красный флажок, воткнул его в бруствер.

— Знай наших!— озорно крикнул он.

Следом за ним в траншею ворвались гвардии сержанты Кривошеев и Гончаров. Вместе с Ивановым они развернули трофейный пулемет и открыли из него огонь по отступающему противнику. Подоспели остальные бойцы отделения.

Первый плацдарм на левобережье Нарвы был захвачен. Но Виктор знал, что самое трудное впереди. Фашисты еще попробуют вернуть этот рубеж, обязательно сейчас же попробуют! Держись тогда!

Ждать ответного удара долго не пришлось. Из ближних лесных зарослей застучали немецкие автоматы. Всё сильнее и сильнее. Потом открыл огонь и пулемет.

— Откуда ведут огонь, сволочи? И сколько их? Поди узнай! А узнать надо, — говорил Иванов лежавшим рядом с ним Кривошееву и Гончарову. — Вот что. Вы вдвоем оставайтесь здесь. Старшим будет Кривошеев. Ведите ответный огонь короткими очередями. Остальные — за мной! Попробуем обойти фрицев.

Мелколесье в этом месте сразу же переходило в болото. Увязая то в снегу, то в болотной трясине, Иванов с группой гвардейцев пробирался в обход врага. Он чутко прислушивался к доносившейся перестрелке, ориентируясь по ней. Болото кончилось, начался мелкий сосняк. Идти стало легче. Теперь автоматчики круто повернули на звуки выстрелов.

Гитлеровцы никак не ожидали удара с тыла и поэтому не выставили даже охранения. Было их больше роты. Они готовились атаковать траншею, из которой отстреливались Гончаров с Кривошеевым, как вдруг с фланга в них полетели гранаты...

До наступления темноты гвардейцам пришлось отразить еще две контратаки. Потом фашисты открыли сильный артиллерийско-минометный огонь. Осколком снаряда Иванов был ранен, но продолжал командовать своей группой автоматчиков до тех пор, пока не прибыло подкрепление.

К этому времени саперы навели переправу, и гвардейцы снова пошли в наступление. А Иванов получил приказ командира роты отправляться в медсанбат.

Самостоятельно идти он уже не мог. Санитарам пришлось нести его на носилках.

Уже в госпитале получил телеграмму от командира полка:

«Вы воюете, как подобает русскому гвардейцу— смело, отважно, проявляя разумную инициативу и воинскую смекалку. За доблесть и мужество, за воинское мастерство, проявленные при форсировании реки Нарвы и при разгроме немецкой роты, Вы награждены орденом Славы III степени. Желаю Вам новых боевых успехов.

А. Афанасьев».

* * *

Наступило лето. Виктор Иванов все еще находился в госпитале. Трудно затягивалась рваная осколочная рана.

К этому времени враг был отогнан от стен Ленинграда далеко к югу — за Чудское озеро, за реку Великую. Только на северо-западе он все еще держался на расстоянии пушечного выстрела, укрывшись за «Карельским валом», проходившим между Финским заливом и Ладожским озером.

Отсюда в первых числах июня дошли по беспроволочному солдатскому телеграфу в госпиталь, где лечился Иванов, слухи о готовящемся наступлении. А затем радио, газеты громогласно подтвердили: да, наступление началось!

Виктор, как тень, следовал за врачами, подолгу не отходил от кабинета начальника госпиталя и все доказывал: я совсем здоров. Выписывайте меня скорее.

...Свою часть Виктору удалось догнать только в Выборге. Еще накануне в этом городе шли уличные бои, еще дымились развалины подожженных фашистами при отступлении зданий, а гвардейцы уже готовились к новому, может быть самому трудному на Карельском перешейке, бою. За Выборгом начиналась местность, где озёра чередовались с узкими, усеянными гранитными глыбами перешейками. Каждый такой перешеек являлся естественной крепостью. «С флангов — вода, а с фронта — черт да камней гряда», — со злостью шутили гвардейцы, когда разговор заходил про эти перешейки. Но шутка шуткой, а «чертей», засевших в каменной гряде, предстояло выкурить.

Для наступления был выбран перешеек, более других заросший лесом. Здесь полк на рассвете, еще до восхода солнца, должен был внезапно нанести удар по противнику. На сей раз первой предстояло идти в атаку роте автоматчиков. Артиллерия в это время откроет отсечный огонь по вражеским тылам.

Была у командира полка еще одна задумка: в ночь перед атакой направить самых умелых гвардейцев в тыл врага. Если они сумеют просочиться незамеченными сквозь вражескую оборону и утром ударят с тыла — успех атаки обеспечен.

Командир полка вызвал В. Иванова.

— Командовать этой группой будешь ты, товарищ гвардии старший сержант, — сказал полковник. — Помню, как ты воевал под Нарвой. Потому и уверен в тебе. Ну, счастливо!

Весь долгий день провел Виктор Иванов под носом у врага, засевшего на перешейке. Где пробирался ползком, где залезал на деревья, изучая местность, высматривая, где у неприятеля замаскированы наблюдательные посты, где расположены огневые точки. Разведывал сам и расспрашивал об этом стрелков находившегося здесь нашего боевого охранения. Особенно внимательно осматривал он участок, с которого должен был начинаться ночной рейд группы.

— Вот вам мой ремень,— сказал Иванов, обращаясь к сопровождавшим, его автоматчикам Глебову и Столярову.— Возьмите еще и свои, свяжите их вместе, зацепите ими вон ту березу. Качайте ее не очень сильно, словно на нее кто-то залезть надумал.

Противник клюнул. Дал одну, вторую очередь из пулемета по березе и снова молчок. Сразу перестала качаться береза. А Иванов по ссадинам от пуль на ее стволе точно определил, где у врага пулемет.

Летние ночи под Ленинградом светлые — словно и не ночь совсем, а еще только вечерние сумерки. Сподручными оказались для автоматчиков такие сумерки: они и скрывают ползущих солдат, и позволяют им вести наблюдение.

Все шло хорошо, пока гвардейцы не добрались до небольшой прогалины среди гранитных утесов. Прогалины этой никак не обойти, и по ней не пробраться, — в кустах затаился часовой. Замаскировался он хорошо, но все-таки гвардейцы заметили его фигуру на фоне светлого неба. Днем часового тут не было. Значит, это ночной пост.

Что делать?

Иванов решил взять врага на хитрость: отполз на несколько метров в сторону, столкнул с прибрежного обрыва в озеро небольшой камень.

Услышав всплеск, часовой начал красться к берегу. Пока он всматривался в круги, разбегающиеся по озерной глади, гвардейцы успели по-пластунски проползти прогалину.

Добравшись до намеченного места в тылу противника, автоматчики скоротали остаток ночи на лесной опушке в нескольких десятках метров от проселочной дороги, замаскировавшись в придорожных кустах. Проходили по дороге группы вражеских солдат, проносились велосипедисты, и невдомек им было, что рядом с ними — советские воины.

На рассвете над перешейком взвились ракеты — сигнал для атаки. По этому сигналу повел в бой свою группу и Виктор Иванов.

...Ясным солнечным днем, когда уже закончились бои на Карельском перешейке, на широком лугу под старинным городом Выборгом построился весь полк. Гремел Оркестр. Вынесли боевое знамя полка. Командиры перед строем вручали награды солдатам.

Орден Славы II степени Виктору Иванову вручил сам командир прославленного 190-го гвардейского полка Герой Советского Союза гвардии полковник А. Г. Афанасьев.

* * *

Все дальше и дальше уводила фронтовая дорога полки ленинградских гвардейцев от города на Неве, от тех мест, где рождалась и множилась их боевая слава. С боями шли они по Балтийскому побережью, по Эстонии, Латвии.

Один из тех боевых дней особенно запомнился Виктору Иванову. Очень уж необычной оказалась обстановка, в которую поставила гвардейцев капризная воинская судьба.

— В разных качествах приходилось воевать автоматчикам, — рассказывал впоследствии Иванов. — Бывали мы и разведчиками, и пулеметчиками, и связистами, и саперами. Били фрицев из их же автоматов, пулеметов, минометов, не говоря уж о пистолетах и гранатах. Вставали на лыжи, ходили по Финскому заливу на катерах, один раз участвовали в танковом десанте. Но чтобы кавалеристами — еще не приходилось.

А тут пришлось.

Полк с боями преследовал отступающего противника на территории Эстонии. С ходу брали гвардейцы хутора и усадьбы, поселки и маленькие прибалтийские города.

В окрестностях одного из таких городков наступление полка на левом фланге вдруг затормозилось. Виной тому была расположенная на холме небольшая усадьба. Среди приземистых каменных домиков усадьбы гитлеровцы успели создать несколько хорошо замаскированных огневых точек.

Командир полка бросил из резерва на штурм усадьбы роту автоматчиков, но две атаки захлебнулись, — очень силен был встречный пулеметный и минометный огонь. И так случилось, что накануне в бою были ранены все командиры взводов, а сейчас, после второй атаки, в медсанбат отправили и ротного командира гвардии капитана Кашпара. Командование ротой принял на себя гвардии старший сержант Виктор Иванов.

Всего километр, может чуть больше, было до усадьбы от хутора, в котором занимала позицию наша рота после неудачной атаки. Но как преодолеть этот километр голого поля? Только несколько куч камней, собранных землепашцами на этой неподатливой земле, возвышаются среди поля. Можно, конечно, попробовать, переползая по-пластунски, подобраться к усадьбе. Но сколько времени уйдет на это! И сколько может погибнуть при этом бойцов!

Разглядывая в бинокль местность между хутором и усадьбой, стараясь найти мало-мальски подходящие подступы к вражеской позиции, Виктор вдруг вспомнил про конюший. Несколько конюшен с лошадьми захватили автоматчики на хуторе. Сколько там лошадей? Двадцать? Может быть, тридцать? Гладких, сытых. Видно, богатому хозяину принадлежали. Сам хозяин удрал на машине, а коней в панике бросил. Куда ему с ними!

Тут же пришла в голову дерзкая мысль.

— Кривошеев! — позвал он своего боевого напарника. — Ты верхом ездить умеешь?

— В детстве приходилось. А что? — не скрывая удивления, спросил гвардии старший сержант Кривошеев.

— Немедленно подбери ребят, которые сумеют на лошади прочно удержаться. И на полной скорости по кустам с левого фланга — к усадьбе! Мы поддержим вас отсюда.

В завязавшейся перестрелке не слышно было, как процокали лошадиные копыта через сад в лощину, заросшую ивой и ольхой. Несколько долгих минут прислушивался Иванов к огню вражеских пулеметов, как прислушивается музыкант к игре далекого оркестра. Но вот в оркестре что-то разладилось, в пулеметных очередях образовались перебои, в них вплелся доносящийся слева стук автоматов.

— В атаку! — крикнул тогда Иванов и первым побежал к усадьбе.

Когда спустя час он, шумно дыша в телефонную трубку, доложил командиру полка, что усадьба взята, в ответ услышал:

— Поздравляю! Представляю вас, товарищ Иванов, к ордену Славы первой степени...

* * *

Осенним днем встретились мы с Виктором Сергеевичем на набережной Невы. Вот какой стал он сейчас — гвардии лейтенант запаса, кавалер ордена Славы всех трех степеней и еще орденов Отечественной войны I и II степени, Красной Звезды, десяти медалей, Виктор Сергеевич Иванов! Форма офицера милиции хорошо сидит на его высокой стройной фигуре. Годы прибавили солидности. А улыбка осталась прежняя — добрая и немного смущенная.

Виктор Сергеевич, шагая рядом, продолжает начатый разговор:

— Я хотя родился в Орехово-Зуеве и сейчас живу там, а считаю себя ленинградцем. Судите сами: когда еще мальчишкой был, мечтал поехать в Ленинград учиться на агронома. Но подошла пора служить военную службу, и направили меня на флот — сперва в Ленинград, потом в Кронштадт, а это ведь тоже Ленинград. Ну, воевал, конечно, с начала до конца под Ленинградом. Война кончилась, снова вспомнил про свою мечту стать агрономом, послал было заявление в Ленинградский сельскохозяйственный институт, а меня вызвали в райком партии и говорят: очень нам нужны в милиции кадры коммунистов с боевым опытом. Уговорили. Согласился и поехал учиться в школу милиции опять же в Ленинград. После школы регулярно приезжаю на курсы усовершенствования.

Он умолк, наблюдая, как на берегу Кронверкского канала мальчишки швыряют в воду камешки, стараясь бросить так, чтобы камень рикошетом отскочил от воды и летел дальше.

— Ловко бросают! У меня двое таких растут. Спят и видят себя балтийскими моряками.

А. Бусырев

Из книги: Кавалеры ордена Славы. Л.: Лениздат, 1971.

Другие материалы