Твои герои, Ленинград

СОВЕТСКИЙ
Михаил Александрович

Твой сын, Москва

Советский Михаил Александрович. Родился в 1917 г. в Москве. По национальности русский. Член КПСС с 1943 г. В качестве летчика-наблюдателя участвовал в вооруженном конфликте с Финляндией. С первых дней Великой Отечественной войны на фронте. Летал на самолете МБР-2, затем на дальнем бомбардировщике ДБ-3 (ИЛ-4). В составе 1-го гвардейского минно-торпедного полка ВВС Балтийского флота участвовал в потоплении 10 фашистских судов общим водоизмещением более 50 тысяч тонн. Звания Героя Советского Союза удостоен 22 января 1944 г. Погиб 22 июня 1944 г. при возвращении с успешно выполненного задания.

Осень на Балтике хмура и дождлива. Портится настроение, клонит ко сну. Тем более что стоит ночь. Но несколько человек идут на стоянку самолетов. Это экипаж торпедоносца: летчик Юрий Бунимович, штурман Михаил Советский, стрелок-радист Кудрявцев. Вместе с экипажем — комиссар полка. Непосвященный удивился бы его словам:

— Погода замечательная! Только бы найти...

— Да,— кивает Советский,— вряд ли нас ждут.

Начинают работать моторы. Летчик наклоняет голову, прислушиваясь к их гулу. А Советский не слышит ничего, все его внимание — на карте. Он может читать ее, как говорится, с закрытыми глазами, но всегда, как только занимает рабочее место, начинает рассматривать вновь и вновь.

На тускло освещенном старте стоит промокший до нитки матрос с белым флажком. Он с тревогой думает о летчиках, которые отправляются в дальний и опасный полет.

...Путь к морю проходил над Ленинградом, и Советский, который с начала вооруженного конфликта с Финляндией служил на Балтике, узнавал каждый изгиб Невы. Под крылом тускло мелькнул слева Исаакий — давненько, с сорок первого, не блестели его купола, покрытые краской. Еще несколько минут, и внизу уже расстилался Финский залив. Время от времени командир спрашивал штурмана: «Идем правильно?», или стрелка: «Не уснул?» Знал Бунимович, что Советский ведет правильно, что Кудрявцев смотрит в оба, но такой уж характер у командира.

Когда Бунимович и Советский составили один экипаж, многие однополчане удивились. Слишком разные они. Летчик весельчак, каких мало, непоседлив, реагирует на каждую шутку и сам любит пошутить, улыбка редко сходит с его лица, даже в самой неподходящей, кажется, обстановке. А Михаил Советский строг, не слишком разговорчив; те, кто мало знал Михаила, вообще считали его угрюмым. Но они сработались и, больше того, сдружились, трогательно заботились друг о друге на земле и в воздухе. Конечно, в сплачивании экипажа решающую роль сыграла отвага летчика и штурмана.

Говорят, герои не знают страха. Это не так. Герои как раз потому и герои, что умеют преодолеть страх, волнение. Но если уж говорить о людях без страха и сомнений, то Бунимович и Советский были именно такими. И оба к тому же были подлинными мастерами бомбовых и торпедных атак.

Итак, их роднили отвага и мастерство. Однако не только это. В какой-то мере сходной была их жизнь. Юрий в три года остался без отца. Матери пришлось много работать, и мальчонка, живший у кавказских гор, рос вольной птахой. А Михаил вообще не помнил родителей. В те же, что у Юрия, три года постелью для него летом служили скамейки Сухаревского рынка, а зимой — не успевшие остыть котлы, в которых варился асфальт на Трубной площади. Так было до 1922 года.

...На рассвете наряды милиции окружили на Трубной площади котлы, в которых, прижавшись друг к другу, спали беспризорные. Старший наряда приказал:

— А ну, выходи все!

Мальчишки затаили дыхание, молчали.

— Выходите, выходите! — повторил милиционер.

Никто не выходил. Пришлось силой вытаскивать ребят на свет божий. А Миша, совсем маленький, забился в глубь котла. Сердце отчаянно стучало. Потом, через годы, вспоминая о последней беспризорной ночи, Михаил говорил, что, наверное, его выдал тогда именно стук сердца. Всех посадили в кузов грузовика, а Мишу, самого младшего, старший наряда поднял в кабину и взял к себе на колени.

Привезли в детский дом. В теплой комнате помогли сбросить лохмотья, потом повели в баню — впервые мылся горячей водой,— остригли. С одеждой было плохо. Ребят постарше все же одели, а Мише пришлось сидеть нагишом, пока не укоротили почти новые штанишки. Он смотрел в зеркало и не узнавал себя. Когда во дворе сжигали лохмотья, было так жаль, что Миша расплакался.

На другой день его привели к директору детского дома — высокому человеку в военной форме. Здесь же находились воспитатели. Мише, как большому, предложили сесть.

— Как тебя зовут? — спросил директор.

— Миша. Директор записал.

— А как зовут папу? Миша пожал плечами.

— Не знаешь? А где он живет? Может быть, знаешь, как зовут маму?

— Нет у меня ни папы, ни мамы.

— Понимаю. А фамилию свою знаешь?

— Нет.

Директор встал, подошел к мальчику, осмотрел его и затем спросил воспитателей:

— Сколько лет, по-вашему, Мише?

— Лет пять,— сказал кто-то.

— Я тоже так думаю,— кивнул директор,— это значит, что ты родился... в семнадцатом году.— И поднял палец: — Ты родился в год Октября, в год рождения Советской власти!

Они не были профессиональными педагогами, воспитатели детского дома, но ясно понимали важность порученного дела. И когда зашла речь о фамилии, то возникла мысль: человеку, родившемуся в один год с Советской властью, дать фамилию — Советский. А отчество, уже через несколько лет, взял себе Миша сам — Александрович, по имени полюбившегося ему воспитателя.

В 1930 году Мишу перевели в детский дом «Спартак» на улице Володарского. Здесь его приняли в пионеры. В 1935 году окончил девять классов средней школы № 1 Замоскворецкого района, затем поступил на рабфак имени В. И. Ленина. Стал комсомольцем. В это же время начался его путь в авиацию. Он учился в аэроклубе, одновременно занимался в стрелковой школе. Когда по спецнабору Московского комитета комсомола поступил в Ейскую школу морских летчиков, то уже уверенно чувствовал себя в теоретической и огневой подготовке.

Досрочно выпущенный из школы, Советский, узнав о назначении на Балтику, отказался от предложенного отпуска: начался вооруженный конфликт с Финляндией. Летал он на МБР-2, боевой век которого подходил к концу: самолет тихоходный, без броневой защиты. Экипажу были одинаково опасны и осколки снарядов, и автоматные пули. Боевое крещение оказалось трудным, но и в разведке, и во время бомбоударов авиаторы действовали решительно и отважно. На этом самолете встретил Советский и Великую Отечественную войну. Значительная часть машин была потеряна в первых боях. Многие опытные авиаторы оказались «безлошадными». Михаил не хотел, не мог оставаться на земле и стал летать рядовым стрелком-бомбардиром.

Как только пополнился самолетный парк, Советский снова занял штурманскую кабину. Скоро о нем заговорили как о мастере самолетовождения. В январе 1943 года, перед прорывом блокады Ленинграда, Советского перевели в 1-й гвардейский минно-торпедный полк — штурманом-бомбардиром 3-й Краснознаменной эскадрильи. Гвардейцы воевали на дальних бомбардировщиках. С кем бы ни летал Советский, все отмечали его умение точно ориентироваться и безошибочно выходить на боевой курс, хладнокровие под огнем. Но полеты с Бунимовичем оказались наиболее эффективными.

...Хотя экипаж безотрывно ищет цель, обнаружение всегда неожиданно.

— Вот он! — выкрикнул Кудрявцев.— Справа по борту! Бунимович и Советский увидели вначале дым над волнами

и уже потом — большой двухтрубный танкер. Глубокая осадка, медленный ход свидетельствовали о том, что судно тяжело загружено.

— Вот это рыба! — весело произнес летчик.

— Тысяч на восемь потянет,— ответил Советский.

8 тысяч тонн! Уничтожить такое судно — мечта каждого торпедоносца. Но встречались они редко. Прозвучали негромкие команды, и летчик, выполняя указания штурмана, повернул самолет для атаки.

— Боевой курс! — передал Советский.

Значит, расчеты были проверены, и через несколько секунд, как только произойдет сближение, он должен нажать кнопку электросбрасывателя торпеды.

Советский сосредоточенно смотрел в прицел. Бунимовичу так хотелось услышать голос друга, однако тот молчал. Но вот кнопка нажата. Торпеда пошла — это чувствовалось по тому, как вздрогнул облегченный самолет.

Томительные секунды ожидания. След на воде неотвратимо приближался к танкеру. И вот что удивительно: до сих пор не было ни одного выстрела корабельных зенитных установок. Видимо, эта промозглая погода, которую комиссар назвал замечательной, сыграла все-таки свою роль: враг считал, что в ненастье наши торпедоносцы останутся на аэродроме и можно будет проскользнуть опасный район Балтики.

Торпеда, ударив в борт, взорвалась. Кудрявцев, обычно успевавший во время атаки заснять чуть ли не целую пленку, на сей раз сделал лишь два кадра — роковой для танкера взрыв и погружение судна в пучину моря.

На поверхности появилось, разрастаясь, большое пятно нефти. Сколько фашистских танков и самолетов остались без бензина!

Торпедоносец уходил на базу. Кудрявцев восхищенно восклицал:

— Как вы его здорово! Удар — и нет танкера! Бунимович прервал восторги стрелка-радиста:

— Ладно, смотрите лучше за воздухом — развиднелось, как бы у берега «мессеры» не встретились.

Советский улыбнулся: ничуть не развиднелось, это просто командир не хочет выказывать эмоций. Но он ничего не сказал, углубился в расчеты: израсходовали почти все горючее, надо вести машину кратчайшим путем.

На боевом счету Михаила Советского кроме ударов по танковым колоннам врага, бомбежек его укреплений, разведок и даже штурмовок восемь судов, нашедших могилу после его стремительных атак. В их числе подводная лодка. Она охотилась за нашими кораблями, но сама стала добычей торпедоносца.

Тот день был ясным, солнечным. Видимость достигала 100 километров. Ни дымка на горизонте. Внимание штурмана привлек небольшой бурун, от которого в обе стороны расходились переливающиеся на солнце «усы». Он сразу понял, что это подводная лодка. В следующее мгновение Советский уже рассчитывал данные для атаки. Его короткие команды точно исполнил летчик. С шумом открылись люки, и вниз полетела серия бомб.

Когда тонет надводный корабль, это видно сразу. Иное дело — подводная лодка. Может быть, ей удалось спешно погрузиться? Может быть, бомбы, взорвавшись, не повредили ее? Если лодка сохранила боеспособность, она, уйдя на глубину, исчезнет, словно ее и не было. Советский нетерпеливо — куда девалось спокойствие — смотрел на море. И командир смотрел, и стрелок-радист. Прошла минута, другая. Воздушные пузыри появились на штилевом море, и весь участок стал покрываться масляными пятнами, вначале двумя, тремя, потом они соединились. Значит, удар был точен. Значит, победа.

На другой день здесь пролетел разведчик. Темное пятно над местом гибели подлодки все еще танцевало на свежей волне.

Сентябрь сорок третьего был самым успешным периодом в боевой работе Советского. В полку развернулось движение: «Каждую торпеду — в цель». Его инициаторы командир звена Юрий Бунимович и штурман звена Михаил Советский на практике показывали, как добиваться снайперских результатов. Шесть раз уходили они в крейсерский полет, и шесть вражеских судов были потоплены на самых оживленных и, казалось, недосягаемых коммуникациях. После каждого успеха следовал рассказ летчика и штурмана о тактике поиска, атаки, выхода из зоны зенитного огня фашистских кораблей. С интересом рассматривали гвардейцы фотоснимки — документальное подтверждение достигнутого успеха.

Одна из таких бесед была поучительной не только для молодых гвардейцев, но и для ветеранов полка. Разбор способствовал воспитанию чувства долга, ответственности летного состава.

...Два транспорта шли в сопровождении сторожевика. Бунимович и Советский сразу решили, что будут атаковать. Скрытый в лучах солнца бомбардировщик приближался, а на судах не проявлялось никакого беспокойства. Затем, приняв самолет за свой, гитлеровцы расцветили небо опознавательными ракетами. Штурман короткими командами помогал Бунимовичу наводить самолет. Вот фашистский транспорт уже близко, осталось лишь нажать кнопку электросбрасывателя. Однако Советский не сделал этого. Он понял, что его расчеты не совсем точны и возможен промах. Обидно было бы упустить редкую возможность атаковать без всякого противодействия, словно на учебном полигоне. Любой летчик на месте Бунимовича отругал бы штурмана, но он только сказал:

— Идем на второй заход!

Сделав горку, Бунимович стремительно проскочил над мачтами и развернул машину. И сразу с обоих транспортов и сторожевого корабля начался огонь из всех видов оружия. Советский вновь рассчитал атаку. Теперь он был уверен, что транспорт будет потоплен. Однако условия уже изменились. Самолет, летевший на высоте всего несколько десятков метров над водой, расстреливали из орудий, крупнокалиберных установок, даже из автоматов. А гвардейцы все приближались. Сбросили серию тяжелых бомб. Две из них, ударив в центральную часть судна, взорвались, сделав большие пробоины. Транспорт быстро стал погружаться.

Бунимович развернул бомбардировщик, чтобы убедиться в том, что победа была полной. Второй транспорт и сторожевик на максимальной скорости уходили прочь от гибнущего судна. Очевидно, фашисты решили, что бомбардировщик нанесет удар и по ним. Но бомб больше не было. Фашисты спасались, не пытаясь оказать никакой помощи десяткам своих моряков, державшихся на воде за обломки транспорта.

— Смотри, командир, вот они, волчьи законы гитлеровцев,— сказал Советский в переговорное устройство.

Об этом потоплении транспорта потом и рассказывал Советский молодым воинам. Неожиданным был вывод штурмана:

— Почему пришлось подвергнуться такой опасности? Почему в самолете столько пробоин? Потому что я не сумел использовать благоприятные условия для безопасной атаки, запоздал с расчетами, и мы вынуждены были все повторить сначала, но уже под губительным артогнем.

Счастливейшая веха в боевой жизни гвардии старшего лейтенанта Советского — разгром фашистских войск под Ленинградом и Новгородом в январе — феврале сорок четвертого. В январе этого года ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Но получал он Золотую Звезду без любимого командира. Незадолго до Нового года их разъединили: Бунимовичу дали молодого штурмана. В ночь на 13 января, когда авиаторы полка на разных участках моря атаковали фашистские корабли, экипаж Бунимовича одержал новую победу, оказавшуюся последней. Горючего оставалось мало, нужно было кратчайшим путем лететь на базу, но штурман потерял ориентировку и не смог ее быстро восстановить. Самолет врезался в лес недалеко от Каменки. Бунимович погиб.

Михаил был потрясен, ходил туча тучей. А когда хоронили Бунимовича, произнес самое краткое слово:

— Друг мой, брат мой Юра! Я буду драться за двоих. За тебя и за себя.

Полк шел на запад. Уже под колесами был бетон аэродромов, которые пришлось оставить в сорок первом. Уже самые дальние базы врага бомбил Советский. 22 июня 1944 года четыре экипажа из 1-го гвардейского вели поиск каравана вражеских кораблей. И нашли его. Завязался жестокий бой. Советскому все не удавалось вывести самолет на боевой курс: летчик в завесе зенитного огня волновался, торопился, резко работал рулями. Несколько раз, теряя самообладание, летчик Гожев кричал штурману:

— Бросай!

Не в правилах Советского было «глушить рыбу». Не за тем летели, не в этом была задача. Только выверив прицел, он сказал:

— Боевой курс! Корабль был потоплен.

В сложной метеообстановке штурман привел самолет на свою базу. Сделали круг над аэродромом. Выпустили шасси. Осталось лишь точно приземлиться. Однако переволновавшийся летчик, перепутав последовательность действий, известных и курсанту, убрал... шасси.

Самолет ударился о полосу, его развернуло раз и другой. Врезавшись в заброшенную землянку, торпедоносец загорелся. Михаил Советский, участвовавший в уничтожении 10 фашистских кораблей, погиб.

Грамота о присвоении звания Героя Советского Союза в таких случаях передается близким. Советский не знал отца и матери, не было у него жены и детей. И грамоту направили в Москву, в школу, где он учился. Уже сменилось не одно поколение юных пионеров, многие стали дедами, а Советский остался с ними вечно молодым.

М. Львов

Из книги: Герои огненных лет. Очерки о москвичах — Героях Советского Союза. Вып. 3. М.: Московский рабочий, 1978.

Другие материалы