Севастьянов Алексей Тихонович

От линии фронта до Ленинграда было уже так близко, что, взлетев по тревоге, наши истребители не всегда успевали перехватить врага. До центра города вражеским бомбардировщикам оставалось лететь всего лишь полторы-две минуты. Нашим истребителям приходилось дежурить в воздухе.

Правда, потеряв много бомбардировщиков, враги не решались появляться над Ленинградом днем. Прилетит "хейнкель" или "юнкерс" ночью и утюжит воздух на большой высоте, чтобы подольше держать город в напряжении. Нырнет, сбросит бомбу - и снова забирается повыше.

Ходили на эти задания лучшие экипажи, имевшие опыт ночных полетов на города Западной Европы. Охотиться за ними надо было тоже бывалым летчикам.

Штаб фронта решил создать специальный ночной истребительный полк. Майор Романов, назначенный его командиром, получил право отбирать лучших пилотов. Среди папок, которые положили перед ним в штабе авиационного истребительного корпуса противовоздушной обороны, оказалось и личное дело младшего лейтенанта Алексея Севастьянова.

Правда, судить о летчиках Романов больше привык пo тому, как они ведут себя в воздухе, но отметки Севастьянова на курсах командиров звеньев, которые он закончил перед самой войной, все же привлекли внимание майора: техника пилотирования - 5, навигационная подготовка - 5, бомбометание с пикирования - 5, Стрельбы по наземным целям - 5, стрельбы по воздушным целям - 5, воздушный бой - 5.

Командир перевернул еще несколько страниц, посмотрел аттестацию: "Примерный, дисциплинированный комсомолец... Тверд, настойчив, уверен в своих силах... При трудностях не унывает... В полете вынослив, находчив".

Первый разговор с молодым летчиком был коротким.

— Не боитесь летать ночью? - спросил Романов.

— Не боюсь, - коротко и твердо ответил Алексей.

— На фронте давно?

— С первого военного рассвета.

Севастьянов был зачислен в ночной полк. Теперь он шутя называл себя летучей мышью. Днем отсыпался, а едва начинало темнеть, являлся на аэродром. Пока одна группа летала над Ленинградом, другая ждала своей очереди в просторной землянке, вырытой на краю аэродрома. Так было и в эту ноябрьскую ночь.

Над приплюснутой снарядной гильзой покачивался багровый лепесток пламени. Было тихо. Только склонившийся над столом дежурный сержант время от времени шелестел газетой. Тогда огонек коптилки начинал метаться, разбрасывая по бревенчатым стенам причудливые тени.

Оторвавшись от газеты, сержант протянул руку к маленькому приемнику. Но тут же с опаской оглянулся: не разбудить бы летчиков... Перевел взгляд на часы. Все равно вот-вот будить надо: дежурному звену скоро вылетать. Сержант повернул рычажок. Послышались непонятные слова.

Привалившийся к бревенчатой стене Алексей Севастьянов выпрямился. Неужели немцы? Хотел сказать сержанту, чтобы выключил приемник, но после небольшой паузы уже другой голос сказал по-русски:

— Говорит Ленинград. Радиослушатели Англии, в двадцать три часа по московскому времени мы будем передавать для вас Пятую симфонию Чайковского. Слушайте нашу передачу...

Алексей опять привалился к стене. Одолевала дремота. Склонив голову набок, закрыл глаза. Резкий зуммер полевого телефона заставил встрепенуться. Дежурный схватил трубку и прижал к уху. Скороговоркой выпалил:

— Есть очередной группе к самолетам...

Алексей быстро встал и ударился плечом о подпорку. Приподнявшись на нарах, кто-то шутливо спросил:

— Что, Севастьяныч, тесно тебе в нашем подземном царстве?

Алексей промолчал. От мысли, что нужно уходить из тепла в ночную темень, он поежился. В небе морозище, а кабина у самолета открытая. Вся защита - прозрачный козырек, наподобие мотоциклетного. Без меховой маски и не думай вылетать - обморозишь лицо.

Алексей потянулся и тряхнул широко раскинутыми руками, точно вместе с дремотой хотел сбросить с себя тепло землянки.

...Едва взлетев с аэродрома, Севастьянов увидел скользившие в темноте голубые щупальца прожекторов. То укорачиваясь, то неожиданно вырастая, они тревожно шарили по небу. И вдруг все вонзились в одно место. В пучке света блеснуло серебристое пятнышко.

Самолет Севастьянова рванулся туда, где искрились разрывы зенитных снарядов. Летчик подумал, что так недолго попасть под снаряд своей же зенитки, но скорости не сбавил. Нельзя было терять время. Фашистский летчик торопился вырваться из плена прожекторов. Он понимал, что прожекторные посты не бесконечно будут передавать его из луча в луч.

Севастьянов тоже торопился. Его "чайка" послушно нырнула вниз. Маленький истребитель, прозванный так за изгиб плоскостей, похожих на крылья парящей чайки, и впрямь напоминал сейчас птицу, готовую броситься на вынырнувшую из темноты огромную рыбину.

Алексей дал пулеметную очередь и тут же зло прикусил губу. Просчитался! Ярко освещенная цель показалась гораздо ближе, чем была на самом деле. Прибавил газу и снова открыл огонь. Едва застучали пулеметы, бомбардировщик отвернул, замигал в ответ частыми вспышками. Это стрелок "хейнкеля" открыл ответный огонь.

Метнувшийся за вражеским самолетом яркий луч прожектора ослепил Севастьянова. Летчик перестал различать даже светящиеся стрелки приборов. Вскоре, однако, слепота прошла. Алексей увидел скрестившиеся лучи и в них серебристую сигару бомбардировщика. Палец судорожно нажал гашетку, но бомбардировщик продолжал лететь.

Злясь на себя, Севастьянов подвел "чайку" еще ближе. Открыл огонь. Пулеметная очередь неожиданно оборвалась. Сильно, до ломоты в пальце, Севастьянов утопил гашетку, но пулеметы молчали. Летчик почувствовал, как взмокла спина. В морозном небе стало жарко. Он понял, что кончились боеприпасы. В голове мелькнула мысль: "А что если винтом..."

Расстояние между "чайкой" и "хейнкелем" быстро сокращалось. Вот уже истребитель у самого хвоста фашистского самолета. Но немец схитрил. Опередив Севастьянова на какую-то долю секунды, он свалил бомбардировщик влево. "Чайка" метнулась за ним, точно его маленькая тень. Мотор истребителя уже не гудел. В ушах стоял звенящий свист. Севастьянов резко толкнул вперед ручку управления...

В донесениях, начавших поступать сразу же после воздушного боя над городом, говорилось о том, что обломки немецкого самолета "Хейнкель-111" упали в Таврический сад, спасшийся на парашюте пилот бомбардировщика задержан ленинградцами на улице Маяковского, а советский истребитель "чайка" упал на Басковом переулке. Не было сведений лишь о летчике, таранившем врага. А он, Алексей Севастьянов, в это время шел окруженный большим конвоем воинственно настроенных ленинградцев. Пожалуй, если бы не успел крикнуть, что он свой, ему пришлось бы плохо. Ведь вначале его приняли за фашистского парашютиста.

Севастьянов шел по заводскому двору, опасливо ступая по мерзлой земле. Унту он потерял в воздухе. Видимо, сорвало, когда его выбросило из кабины. Нестерпимо ныла рука. Что с ней произошло, летчик не мог припомнить. Все случившееся после удара о крыло бомбардировщика промелькнуло как в тумане. Помнил только, что дернул кольцо парашюта.

Конвоиры сочувственно поглядывали на ковыляющего человека. Они уже почти верили, что он свой, хотя на всякий случай еще держались настороже. Все окончательно прояснилось, когда Севастьянова привели в помещение, проверили документы, позвонили в штаб. Только после этого ему сказали, что приземлился он на территории Невского машиностроительного завода имени Ленина.

Люди, считавшие вначале, что они захватили врага, теперь не знали, куда посадить летчика. Появилась кружка с кипятком, кусочек сахара. Хмурая, закутанная в платок женщина вынула из кармана ватника крошечный ломтик хлеба. Положила перед Севастьяновым:

— Не обессудь. Сам знаешь, какие теперь в Ленинграде угощения.

Женщина отошла. Алексей растерялся. Он не успел поблагодарить, не успел отказаться.

Худенькая девушка в ушанке вдруг всплеснула руками:

— Вы же босой!

Покраснев, Алексей спрятал ноги под табуретку. Девушка убежала и скоро вернулась, держа в руках валенки.

— Это отцовские, - сказала она вконец смутившемуся летчику. - Мы теперь тоже на казарменном, так что все необходимое с собой. Обувайтесь.

Приехавшая за Севастьяновым машина отвезла его к большому дому с непроницаемо черными окнами. Только в вестибюле синяя лампочка разливала тусклый свет. В просторной комнате, куда ввели Алексея, было светло. Из-за стола поднялся генерал и шагнул ему навстречу.

Летчик вытянулся:

— Товарищ генерал, младший лейтенант Севастьянов...

— Знаю, - прервал генерал Алексея. - Все знаю. Молодец!

Он обнял летчика, потом отступил на шаг и кивнул в сторону человека, сидевшего перед столом:

— Любуйся. Над всей Европой летал. Больше двадцати раз бомбил Лондон. Теперь к нам пожаловал, а ты его так недружелюбно встретил.

Генерал обернулся к переводчику:

— Скажите пленному, что это и есть тот самый летчик, который сбил его таким необычным приемом.

Только теперь Севастьянов разглядел человека в серой, мышиного цвета куртке. Выслушав переводчика, немец встал. Он что-то сказал и протянул Севастьянову руку.

— Он говорит, что уважает храбрых асов, - пояснил переводчик.

Алексей не двинулся с места. Вспомнилось письмо, в котором мать жаловалась, что "немцы кругом бомбят". Вспомнилось письмо от брата Сергея. Одна строчка: "Мне, Алеша, оторвало ногу..."

Севастьянов зло посмотрел на немецкого летчика. Может быть, именно он бомбил его родной Лихославль.

Решив, что Севастьянов не расслышал обращенных к нему слов, переводчик повторил:

— Он говорит, что уважает храбрых асов.

— Поневоле будешь уважать, когда заставили, - сухо ответил Севастьянов. - Скажите ему, что я не ас, а обыкновенный советский летчик, каких у нас много. И еще скажите: встрече с ним рад. Рад, что отлетался коршун...

Среди новых улиц, построенных в нашем городе после войны, есть одна, которая всегда будет напоминать ленинградцам о подвиге Алексея Севастьянова. Она названа его именем.

Улица, носящая имя человека, который таранил над городом вражеский бомбардировщик, - лучшего памятника герою, пожалуй, не придумаешь!

Таранив в ночь с 4 на 5 ноября 1941 года фашистский бомбардировщик, Севастьянов остался жив. Погиб Алексей, совершив другой подвиг. Это было 23 апреля 1942 года. Неподалеку от аэродрома два его товарища на стареньких тихоходных истребителях вели бой с "мессершмиттами". У Севастьянова, тогда уже командира эскадрильи, машина была получше, новой конструкции. Прикинув, что, едва он появится в воздухе, "мессершмитты" бросятся на него и оставят в покое ребят, Севастьянов взлетел. Расчет оказался верным: "мессершмитты" тут же развернулись в его сторону. Истребитель Севастьянова был для них более опасен. Так, еще не набрав высоты, он должен был принять невыгодный для себя бой.

Все же Севастьянов изловчился и пошел в атаку. Но пока он бил один "мессершмитт", второй обстрелял его сзади. Машина загорелась. Она быстро теряла и без того малую высоту. Смертельно ранен был и летчик. Алексей не мог ни сдержать падения машины, ни выпрыгнуть с парашютом. Товарищей, у которых уже кончалось горючее, выручил, - дал им возможность уйти на посадку, а сам погиб...

Вот чьим именем названа улица, которая ровным потоком вливается в парк Победы. Широкая, прямая, она чем-то напоминает плечистого летчика с зорким взглядом и чуть сдержанной улыбкой.