Кокорин Анатолий Александрович

Сообщение о подвиге санинструктора Анатолия Кокорина промелькнуло в газетах летом сорок первого года. Оно было очень коротким: когда враги пытались захватить Кокорина в плен, он, сдернув с гранаты кольцо, взорвал себя вместе с окружившими его фашистами.

Я уже многое знал о детстве и юности Анатолия. Знал, что он родился в Боровичах. Здесь окончил школу и медицинский техникум. В Боровичах и сейчас многие помнят Толю Кокорина - активного драмкружковца, лыжника и пловца, рыбака и конькобежца. Помнят, как он вытащил из воды тонувшего мальчика и привел его в чувство.

Но в Боровичах Анатолия знают не только его сверстники. Даже тот, кто родился уже после войны, расскажет о подвиге героя-земляка. Любой покажет, где он жил. Ведь дом находится на улице, носящей имя Кокорина. А на самом доме есть мемориальная доска: "Здесь родился и вырос Герой Советского Союза Анатолий Кокорин".

В этом доме и теперь живет мать Толи - Мария Степановна. Ей тяжело рассказывать о сыне. Легче показать его письма да яблони, им посаженные. Они растут и поныне.

Из Боровичей Анатолий уехал в конце сорокового года. После окончания техникума его призвали в армию. В апреле 1941 года он прислал родителям письмо, в котором говорилось, что служба его идет отлично. "К маю выдадут новое обмундирование, я тогда сфотографируюсь", - писал Анатолий. Заканчивалось письмо так:

"В общем, все хорошо, но насчет погулять, увы... Ну что же, надо отдать долг Родине. Все будет хорошо, если, конечно, международная обстановка не осложнится. Ведь вся Европа вовлечена в войну. Может быть, еще придется выступить на защиту Родины".

Сфотографироваться в новом обмундировании Толе, видимо, не пришлось. Во всяком случае, ни у родителей, ни в Военно-медицинском музее (Анатолий был медиком) фотографии Кокорина в военной форме не оказалось. Последний его снимок относился к тому времени, когда Анатолий учился в медицинском техникуме.

Итак, многое мне уже было известно о Толе Кокорине, кроме подробностей боя. Во всяком случае, в архиве Министерства обороны никаких сведений об этом найти не удалось.

Перечитывая старую газетную заметку, я обратил внимание на одну фразу: "Чекисты в плен не сдаются!"

Эти слова, погибая, выкрикнул Анатолий Кокорин.

Чекисты... Не служил ли Кокорин в пограничных или внутренних войсках НКВД?

И сразу же возник второй вопрос: кто слышал последние слова Кокорина?

В газетных заметках о Кокорине встречается фамилия старшего политрука Руденко. Но в одном случае говорится, что Кокорин хотел выручить политрука, а в другом - что политрук кинулся на помощь Кокорину, но упал, скошенный пулей врага. И хотя гибель Руденко не вызывала сомнений, следовало, конечно, попытаться навести о нем справки. Правда, кроме фамилии и звания, никаких сведений о нем не было.

И все же. обращаясь в Центральный архив пограничных войск с просьбой поискать какие-нибудь документы о Кокорине, возможно служившем на границе, я упомянул на всякий случай и фамилию Руденко.

Через десять дней передо мной лежала выписка из протокола заседания комиссии по представлению к наградам. В ней сказано, что комсомолец Кокорин не только мужественно выполнял свои обязанности санитарного инструктора 6-й роты 14-го мотострелкового полка НКВД, но и принимал участие в контратаках на высоте близ станции Хитола на Карельском перешейке. Во время одной из атак Кокорин был окружен врагами, пытавшимися захватить его в плен. Поваленный на землю, он крикнул: "Чекисты в плен не сдаются!" - и взорвал себя и врагов собственной гранатой.

Дальше в этой же выписке идет речь об инструкторе пропаганды полка старшем политруке Николае Матвеевиче Руденко, который заменил убитых в бою командира роты, командира взвода, а затем и пулеметчика.

Руденко Николай Матвеевич

Когда миной разбило пулемет, Руденко захватил пулемет у врагов. Бросившись на помощь окруженному санинструктору, Руденко уничтожил трех фашистов, но и сам свалился. На этот раз пуля попала ему в живот...

В конце выписки заключение комиссии: "Представить к званию Героя Советского Союза". А о том, присвоено ли это звание, - ни слова.

Листаю подшивку "Известий" за 1941 год. Тревожные сообщения с фронтов. Указы о награждениях. В Указе от 26 августа знакомая фамилия - Кокорин. Ниже - Руденко. Значит, и старший политрук Руденко - Герой Советского Союза!

Но жив ли он?

В Москве, в Музее пограничных войск, мне показали карандашный портрет Николая Матвеевича Руденко. Разглядывая рисунок, я обратил внимание, что на петлицах героя нарисованы по три прямоугольника, или, как их когда-то называли, "шпалы". Может быть, художник ошибся? Старшему политруку полагалось носить только один прямоугольник. Если же на рисунке все верно, то награждение Руденко было не посмертным.

Нашелся ответ и на этот вопрос: Руденко действительно остался жив! Выйдя из госпиталя, он продолжал служить и демобилизовался уже после победы в звании подполковника. Вот, оказывается, откуда у него три "шпалы"...

А вот где он теперь, ни в музее, ни в архиве не знали. Я обратился на радио. Мое выступление записали на пленку, но не успели еще передать в эфир, как прибыло письмо из Управления пограничных войск, куда я тоже обратился за помощью. В письме был адрес Руденко. Теперь обо всем можно было узнать от него самого.

Николай Матвеевич Руденко вернулся в небольшой донецкий городок Рубежное, где много лет назад работал кузнецом. Ушел он отсюда в 1929 году бравым парнем, силачом. Вернулся седоусым дедом. Действительно дедом - у него восемь внуков.

Далеким теперь кажется день, когда он уходил в армию. Да и со времени августовского боя, который принес ему нечеловеческие испытания, тоже прошло немало времени. Но помнит Николай Матвеевич все до мелочей. На этот раз - было это 3 августа сорок первого года - пропагандист полка Руденко не смог заняться обычными своими делами. Ни о каких лекциях и беседах не могло быть и речи. Противник перешел в наступление. Чтобы посеять панику, автоматчики врага забрались на деревья и палили оттуда. Руденко, слывший в полку метким стрелком, начал охотиться за "кукушками". Не меньше пятнадцати из них "куковать" перестали.

Положение все больше осложнялось. Высота, которую держали наши бойцы, подвергалась непрерывным атакам. Погиб командир, возглавлявший оборону. Старшему политруку пришлось взять на себя руководство боем.

Когда Руденко отправлялся на высоту, командир полка майор Воробьев сказал ему:

— Надо обязательно удержаться до ночи. Тяжело, но надо. Тогда мы успеем перегруппироваться.

До ночи еще далеко, а фашисты после каждой неудачной атаки затевают новую. Вот и сейчас затишье явно не к добру.

Руденко окинул взглядом горстку бойцов. Они лежали, напряженно глядя на расстилавшуюся внизу поляну. Враги приближались, прячась за деревьями. Руденко предупредил:

— Без моей команды огня не открывать. Надо беречь патроны.

В это время атакующие с криком выскочили на поляну и бросились к высоте.

— Огонь!

Короткое, как удар, слово прозвучало одновременно с первым выстрелом. Зачастил пулемет Мусатова. Перезаряжая винтовку, политрук крикнул пулеметчику:

— Хорошо, Мусатов! Молодчина...

Неожиданно Руденко перестал стрелять. Острая боль обожгла бедро. Он ощупал его рукой. Кровь...

К нему подполз Кокорин:

— Ранены?

— Нет, - ответил Руденко и опять начал стрелять.

Враги отхлынули.

Но тишина была недолгой. Из леса ударил миномет. И снова атака. Почему же вдруг умолк пулемет? Руденко глянул на Мусатова. Тот лежал, уткнувшись лицом в траву. Руденко подполз к нему, перевернул на спину. Мусатов смотрел широко раскрытыми, остановившимися глазами. Политрук сам лег за пулемет.

Эта атака тоже была отбита. Руденко осмотрелся. Слева от него боец Цыкин перевязывал себе ногу. Кого-то бинтовал Кокорин. Защитников высоты становилось все меньше и меньше. А день только начался. Как же продержаться до ночи?

Словно разгадав мысли политрука, Кокорин сказал:

— Все равно не отступим. Умрем, а не отступим.

Руденко покачал головой:

— Умирать нам нельзя, дорогой товарищ Кокорин. Надо приказ выполнить. Смерть прощения не дает.

Солдаты противника опять поднялись в атаку. Некоторым из них даже удалось проскочить поляну. Они уже приближались к валунам, за которыми лежали наши бойцы. Теперь пулями не остановишь врагов.

Руденко вскочил на ноги и с винтовкой наперевес ринулся навстречу врагам. Сзади себя услышал протяжное "ура". Понял: остальные тоже поднялись.

Первого фашиста Руденко уложил штыком. Налетевшего сбоку свалил прикладом и тут же уронил винтовку. Когда наклонился, почувствовал боль в правом плече. Подхватил винтовку левой рукой и вместе с бойцами, преследовавшими врага, бросился вперед.

Фашисты отступили. Но не успокоились. Руденко потерял счет атакам. Все бойцы, кого еще пощадила смерть, были ранены. Сам Руденко получил третью рану. На этот раз в левую руку. Он подозвал Кокорина. Тот подполз, волоча за собой санитарную сумку. Вынул бинт.

— Не надо, - остановил его Руденко, - рана пустяковая, а времени нет. Забирай всех раненых и отходи с ними в лес. Только сначала собери у всех патроны и заряди мне диски. Буду прикрывать отход.

— Один? - с тревогой спросил Кокорин. - Я тоже останусь.

Руденко бросил на него строгий взгляд:

— Выполняйте приказ.

Кокорин нехотя отполз.

Спустя некоторое время он вернулся с двумя дисками. Положил их возле пулемета и сказал:

— Все здесь. Больше патронов нет.

Не сводя глаз с поляны, Руденко ответил:

— Спасибо. Идите...

Оставшись один, он присмотрел несколько запасных позиций для пулемета. Решил, что будет переползать с места на место. Пусть враги думают, что на высоте несколько пулеметов.

Это оказалось не лишним. Меняя позиции, Руденко не давал противнику пристреляться. Умолкнув в одном месте, пулемет оживал в другом.

Примерно через час вернулся запыхавшийся Кокорин. Руденко строго спросил:

— Приказ нарушил?

— Никак нет, товарищ старший политрук. Выполнил в точности. Раненые в безопасности.

Руденко кивнул:

— Ну ладно, будешь моим левым флангом.

День был на исходе. Фашисты уже не наступали так рьяно, как с утра. Зато стреляли из минометов. Осколками разбило пулемет, за которым лежал Руденко.

Что же теперь будем делать? - озабоченно спросил Кокорин.

— Что будем делать? - переспросил Руденко, вытаскивая из кобуры пистолет. - Отсидимся здесь до ночи, выполним приказ и поползем к своим. Потом опять будем бить врагов. А кончится война, поедем с тобой на Украину. Дивчину хорошую сосватаю тебе.

— У нас в Боровичах тоже хорошие девушки, - сказал Анатолий.

— Ваших хаить не буду. Но наши видные, чернобровые.

Долго лежали молча. Вдруг Кокорин насторожился. Вполголоса сказал:

— Идут...

Справа к высоте подбиралось несколько человек. У одного из них Руденко заметил ручной пулемет. Догадался: "Хотят ударить сбоку".

Велел Кокорину оставаться на месте, а сам пополз вперед. За валуном присел. Когда враги приблизились, Руденко выскочил из укрытия и, стреляя в упор, разрядил пистолет. Только один из врагов успел кинуться на старшего политрука, но получил такой удар рукояткой пистолета по голове, что тут же свалился.

С трудом переводя дыхание, Руденко вернулся, волоча за собой пулемет. Кокорин бросился помогать.

— Занимай свой левый фланг, - остановил его Руденко. - Да малость подальше, чтобы одной миной не прихлопнуло разом обоих.

Начало смеркаться. Вдруг слева выросло пять фигур. Кокорин не успел даже опомниться, как на него накинулись враги. Поворачивать пулемет было поздно. Схватив лежавшую рядом винтовку, Руденко в несколько прыжков очутился возле санитара. Занятые Кокориным, которого они пытались захватить в плен, враги не заметили подскочившего к ним второго русского. Трое сразу же остались лежать. Двоих, обороняясь, убил Кокорин. Но один из солдат противника успел все же выстрелить. Руденко упал. Рукой зажал рану на животе. Над ним склонился Кокорин:

— Ранены?

— Теперь, кажется, основательно, - сквозь стиснутые зубы ответил Руденко.

Санитар перевязал его, помог добраться до пулемета.

Мины рвались все гуще. Одна из них разбила и трофейный пулемет. Осколками ранило Руденко в висок и переносицу. Теряя сознание, он услышал крик. Невероятным усилием воли оттолкнул что-то вязкое, душное. Открыл глаза. Кокорин отбивался от нескольких фашистов. Опять его хотели взять живым. Руденко разжал слипшиеся губы. Силился крикнуть, но тщетно. И в это время услышал:

— Чекисты в плен не сдаются!..

Голос санинструктора был прерывистым. На Кокорина уже наваливались гитлеровцы. И вдруг взрыв. Но какой-то необычный, приглушенный. Чуть приподнявшись, Руденко понял все. Понял смысл последних слов комсомольца Кокорина. Он предпочел смерть плену: взорвал гранатой себя и навалившихся на него фашистов...

Меньше всего Николай Матвеевич помнит о том, что произошло потом. Помнит лишь, что набрал сбитые осколками ветки и прикрыл ими тело Кокорина. Припоминает, как, отползая в лес, слышал сзади стрельбу, крики. Это враги штурмовали уже опустевшую высоту. Потом очень долго перебирался через небольшую речушку. Едва выбравшись на берег, потерял сознание.

Уже в госпитале узнал, что наткнувшиеся на него бойцы собирались рыть ему могилу: посчитали убитым. Но вынимавшему из кармана его гимнастерки документы почудилось, будто старший политрук дышит. Приложил ухо к груди и уловил слабый, чуть слышный стук сердца...

А дальше, говоря словами самого Руденко, все было как и положено. Госпиталь, затем опять фронт, бои. Только теперь уже довелось оборонять не Ленинград, а Москву. Был и на других фронтах.

После войны болезнь вынудила выйти в отставку. Его место в строю занял сын - Владимир. Еще в детстве он любил слушать рассказы отца о боях; Бессчетно расспрашивал о подробностях подвига Толи Кокорина. И кто знает, может быть потому Володя пошел в суворовское, а затем в офицерское училище.

Анатолия Кокорина знает не только старший сын Николая Матвеевича. Толя Кокорин близок и моряку Валентину, и Тамаре, тоже уехавшей далеко от родимых мест - на целину, и химику Елене. Кстати, она единственная из детей Николая Матвеевича работает близко - в Донбассе. Настолько близко, что приезжает на выходной, внучку привозит. От остальных семерых внуков Николай Матвеевич получает приветы в письмах.

Однако "дед Руденко", как шутливо называет себя Николай Матвеевич, живет не одними лишь радостями детей и внуков. Есть у него и свои дела, свои заботы. В основном общественные - он член комиссии народного контроля. И хотя нередко дают себя знать старые раны, без дела Руденко сидеть не хочет.