Твои герои, Ленинград

ПАНКОВ
Михаил Михайлович

Танкист

— «Если завтра война, если завтра в поход»,— пели они громко, уверенно, в полный голос. Пели и слегка любовались сами собой, он и его товарищи — курсанты танкового училища. Девушки смотрели с восхищением на них, подтянутых, ловких. А пацаны со всей округи мечтали о такой танкистской форме...

Биография Михаила Панкова, двадцатилетнего курсанта, могла уместиться всего в несколько строк. Окончил в Рыбинске десятилетку, приехал в Ленинград, поступил в Политехнический институт, но инженером не стал. Призвали в армию. И вот он — курсант. Михаил считал себя счастливым человеком. Ребята в училище подобрались дружные. Многие, как и он, пришли сюда из института. Жизнь казалась светлой и радостной. В калининскую деревушку, где осталась мать, шли от него бодрые, теплые письма.

Тяжело было отпускать от себя детей, да что делать — уезжали они в лучшую, какую-то незнакомую матери жизнь. Ночи наполнялись тоской и тревогой, а дни — ожиданием. Жила от письма до письма. Дочки пишут: довольны, работа хорошая. От Михаила письма особенно радуют. Еле скрывая гордость, чтобы не попрекнули в похвальбе, пересказывает вести от него соседям.

«Если завтра война»... Об этом и в деревне пели. Матери, у которых подросли сыновья, прятали в глазах вечную тревогу — если завтра война...

Танк... Местные знатоки охотно объяснили, что это за машина такая. Видела мать Михаила танки в кино. В темноте кинозала, вытирая набегающие слезы, не знала сама, от чего плачет — то ли от тревоги за сына, то ли от счастливого сознания, что ее Мишка, мальчик ее родной, будет водить такие машины...

Начавшаяся война мгновенно и глубоко поразила своею теперь уже неотвратимой реальностью. Первая не учебная, а боевая тревога прозвучала для Михаила в Красных Стругах. Помнится, застала она ребят в столовой. Буквально через несколько дней Панков уже участвовал в первом бою. Под Островом легкие БТ-7, прямо с платформ, на которых прибыли, отправляли туда, где уже шло сражение. Здесь Михаил увидел своими глазами, и впервые не только понял — почувствовал, что такое война. Не в кино, не на картинке. Лицо ее было страшным и опаленным, пахла война тяжелым дымом горевших впереди машин. Пугала больше всего непонятностью, Ох, как мечтал сейчас Михаил на минуту хотя бы увидеть, что происходит, не через узкую щель в броне, а как-нибудь сверху, чтобы глаз охватил пространство на километры вокруг, чтобы знать, где враг, где свои, чтобы кто-то, знающий всё, скомандовал, как действовать.

Внезапно рядом с танком упал командир.

В госпиталь скорее, чтобы спасти товарища, — это все, о чем думал теперь Панков. И только потом понял: какой же госпиталь, — командир-то не ранен — убит.

...Проходили месяцы. Раньше, когда шли на передовую и занимали боевые позиции, откуда-то из-за спины подползал страх, разбегался мурашками по телу. С каждым новым боем это ощущение пропадало. Уже не было страшно.

В беспрерывных боях выковывался из Панкова настоящий солдат. Тот солдат, который прошел войну и стал полным кавалером ордена Славы. Первые месяцы были для Михаила самыми тяжелыми за всю войну. И не только потому, что сгорели три его машины, что получил первое ранение, что на глазах погибали товарищи. Самым тяжелым было другое — сознание собственного бессилия, необходимость отступать перед превосходящей мощью врага.

Началась первая военная зима. В армию стали поступать выпущенные на Урале новенькие Т-34. Пришли они и на Волховский фронт. Одну из таких машин получил только что вышедший из прифронтового госпиталя Панков.

О достоинствах «тридцатьчетверки» теперь написано и сказано много. Но тогда водитель Панков впервые открывал для себя одно за другим преимущества этой машины, учился использовать все ее возможности: хорошую маневренность, скорость, проходимость. «За Родину! За Ленинград!» — написал он на броне своего танка.

В свободные минуты Михаил часто рассказывал бойцам, раньше не бывавшим в Ленинграде, о его проспектах, театрах, музеях, о белых ночах, голубоватым туманом наполняющих летом набережные и площади города. Его расспрашивали как знатока — многие только мечтали, собирались когда-нибудь сходить в Эрмитаж, постоять у Медного всадника или посмотреть знаменитый балет в Кировском. Теперь же все они ловили каждую весть из города, который голодал, сражался и не сдавался.

Помнится, стояли тогда танкисты в Новой Ладоге... Из Ленинграда, с Кировского завода, своим ходом шли подлеченные, отремонтированные боевые машины. Узнав, что прибыли ленинградцы, ребята, не очень соблюдая строгие медицинские советы, бросились их кормить...

Была еще одна причина — уже чисто личного свойства, заставлявшая Михаила ловить с замиранием сердца каждую новость из Ленинграда: там служил зенитчиком старший брат Алексей, там же с двумя малышами жила жена Алексея. Позже доставила полевая почта Михаилу горькое известие — Алексей погиб.

«За Родину! За Ленинград!» — стало девизом для экипажа новенькой «тридцатьчетверки», которую водил Панков.

Как-то на сутки остановился экипаж в домике, где хозяйничала немногословная седая женщина. Накормила-напоила дорогих гостей, перечинила все, что могла, перестирала-пересушила солдатское белье. А ночью, проснувшись, услышал Михаил задушенный подушкой плач. Встал, подошел.

— Да ладно уж, не волнуйся. Иди спать, — услышал он. — У тебя работа потяжелее моей... Дочка у меня с внуками в Ленинграде... Голодно там. Может, и померли. Не увижу теперь. Прости ты меня, что разбудила...

Всю войну и после войны вспоминал Михаил занесенную снегом избу и мягкий ночной этот шепот. Все отвечал мысленно Панков той женщине. Обещал воевать хорошо и жизнь строить хорошо, утешал, объясняя, что горе ее хоть и горькое, и страшнее страшного, но не одинокое, поделенное с ним, с другими...

И «За Ленинград!» теперь значило — и за безвестную женщину эту, и за дочку ее, и за внуков.

Близился новый, сорок второй год. Танк Панкова использовался не только в наступлении, но и в обороне. Так было и в конце декабря, первого военного декабря.

Уже несколько суток вели танкисты огонь по фашистам, меняя позиции, ускользая от гитлеровцев. Продукты, письма, газеты доставляли из полка ночью. Посланцу всегда были рады. Ну, а 31 декабря ждали его, понятно, с особенным нетерпением.

Гитлеровцы собирались, видимо, праздновать Новый год и потому не стреляли.

Вечер, морозный и ясный, был не по-военному тихим, спокойным. Ожидание от этого менее томительным не становилось. В танке бодрыми голосами, но не очень весело шутили:

— На войне, как на войне...

— Ждать и догонять — хуже нет.

В общем, часам к одиннадцати отчаялись и, скрывая друг от друга огорчение и явно невыполнимое, но сильнейшее желание распаковать пакеты с НЗ, ребята решили:

— Новый год перенесем на завтра.

Решение оказалось преждевременным. Из декабрьской ночи вынырнул наконец-то солдат с письмами, продуктами и с новогодней дозой водки, которая в этот жестокий мороз очень пригодилась танкистам.

Новый год наступил под стук солдатских кружек и под немногословный тост: «За Ленинград!»

* * *

Дорога к подвигу длинна. Ее не пройдешь за несколько дней. Это она, полная незаметных побед над своей даже самой незначительной слабостью, привела его к бою у станции с удивительно русским названием — Подберезье.

— И сейчас, закрою глаза, вижу все, как будто вчера было, — говорит Михаил Михайлович.

А было оно вот как.

— Двигались мы по шоссейке, — рассказывает Панков.— Наш танк впереди. Оторвались от своих на порядочное расстояние. Ночью было дело. Впрочем, ночью мы тогда передвигались часто, поэтому для танкиста двигаться в темноте так же привычно, как днем. И, наверное, не случись потом той встречи с фашистами, потерялась бы эта ночь среди других таких же, не запомнил бы я ее так подробно...

Т-34 шел легко и быстро. Впереди — несколько ночных, относительно безопасных часов. В однообразную пустынность пути вдруг ворвалась человеческая фигурка, до смешного маленькая и неуклюжая. Девушка в тулупе со сбившимся на голове платком отчаянно махала руками. В реве машины неслышно тонул ее голос. Все это казалось удивительно похожим на кадр из немой кинокартины.

Высунувшись из люка, Панков крикнул:

— В чем дело? И услышал:

— Немцы. Рядом тут, километра два. Много!

Командир танка, он же командир роты, капитан Лобанов долго, обстоятельно расспрашивал девушку. А потом бросил Панкову:

— Ну, давай немного повоюем!

...Танк стремительно мчался к станции, туда, где под охраной двух танков сосредоточилась колонна фашистов. Гитлеровцы не успели даже развернуть пушки. По танкам стрелял Лобанов. Как всегда, без промаха. А затем Панков уверенно повел машину прямо на колонну. Многих солдат недосчитались на утро гитлеровцу. Больше сотни автомашин разбили тогда танкисты. Когда подоспели остальные «тридцатьчетверки», колонна была уже почти полностью уничтожена.

Только утром увидели Панков и его товарищи воочию и по-настоящему поняли, какой урон нанесли они врагу. Валялись покореженные пушки, перевернутые, разбитые грузовики, мотоциклы. Дымились танки со свастикой, не успевшие дать ни одного выстрела в этом неожиданном и молниеносном бою.

Михаил и сам удивлялся. На вопросы корреспондента фронтовой газеты отвечал неуверенно и не очень охотно. Потом, когда ребята принесли номер «На страже Родины» с большим рассказом о бое под Подберезьем, Михаил читал и улыбался: получилось, что он — герой. За Подберезье получил Михаил орден Славы III степени.

— Знаете, — говорит Михаил Михайлович, — часто слышал — вот, мол, молодец, семь танков у него сгорело... Это обо мне. А чего ж тут хорошего. Семь машин погибло! В идеале-то надо так воевать, чтоб только танки противника горели... Так вот, в ту ночь у Подберезья я свои погибшие машины отработал, если так можно сказать.

...Панков умел заставить мощную «тридцатьчетверку» быть послушной и легкой. Умел и другое — понимать с полуслова, с полувзгляда командира — капитана Лобанова, с которым после боя в Подберезье они не разлучались. Многому научил Михаила Лобанов.

— А вот как звали его, так и не знаю, — смущается Михаил Михайлович. — Тогда имени-отчества не спрашивал. Звал капитаном. Знаю, что был Лобанов до войны секретарем горкома комсомола во Владимире.

Вместе с Михаилом Михайловичем мы горюем: жаль, что не осталось записей, которые изредка делал он, — даже писем не уцелело, хранилось все от танка до танка, от ранения до ранения. А было их много...

* * *

Война шла уже на территории Германии. Танки двигались по дороге, проложенной в лесу, удивительно похожем на русский — те же березы, тот же запах влажной травы, те же дрожащие листьями осины...

Бойцы знали, что где-то недалеко должен быть концентрационный лагерь. Но не знали другого — что его охрана не собирается сложить оружие.

Гитлеровцы дрались отчаянно. Круша все на своем пути, первым в лагерь ворвался танк Панкова.

— Вы бы видели, — вспоминает Панков, — как нас встретили там! Женщины, мужчины, русские, иностранцы обнимали, целовали, качать пытались. А сами еле на ногах держались после пережитого. Такое не забудешь!

Жестокое испытание выпало на долю Панкова почти в самом конце войны. Весной сорок пятого их танковая часть попала в окружение. Сражались на танках, пока было горючее. Потом машины пришлось подорвать. Ночью танкисты шли, днем прятались. Не было еды.

В лесу, недалеко от Бреславля, гитлеровцы обнаружили наших солдат. Кольцом окружили лесок и пошли цепью прочесывать кустарник, в котором лежал и Панков. Шаг за шагом приближались враги. Лица и то разглядеть можно. Рядом с Панковым вскочил солдат. Не выдержал — побежал во весь рост и тут же упал, прошитый пулеметной очередью. Панков взвел курок пистолета — живым бы не сдался. Ближе, ближе фашисты. Один подошел вплотную, так что не заметить Михаила не мог. Панков навел на него дуло пистолета. Но произошло невероятное чудо. Гитлеровец прошел мимо. Смерть миновала...

И снова, выйдя из окружения, получил Панков «тридцатьчетверку». Свою последнюю, восьмую машину. С ней и закончил войну. За последние бои был представлен к награде орденами Славы II и I степени.

О том, что он полный кавалер ордена Славы, узнал Панков всего несколько лет назад.

До этого были долгие годы трудовой жизни. И в том, как прошли они для Панкова, сказалась та же воля, та же целеустремленность, что сделала из двадцатилетнего юнца замечательного танкиста, настоящего воина.

Вернулся Михаил из Германии в Рыбинск, туда, где когда-то кончал десятилетку, к старшей сестре. У нее маленькие дети, муж погиб. Словом, надо было помогать, браться за работу. Поначалу пошел Михаил в ремесленное училище — военруком. Но уж очень хотелось учиться. Снова, как до войны, мечтал стать инженером. Пошел в техникум. Днем сидел за учебниками, вечерами работал: кому дрова пилил, колол, кому огород копал, кому забор ладил...

Техникум кончил с отличием. У сестры хозяйство тоже понемногу наладилось.

Диплом с отличием давал право выбора места работы. В перешитой шинели явился на гатчинский завод бумагоделательных машин молодой специалист. Был мастером, технологом цеха, учился в Северо-западном заочном политехническом.

Сейчас Михаил Михайлович Панков — главный инженер завода имени Рошаля.

Несколько лет назад в его кабинете раздался телефонный звонок из горвоенкомата!

— Какими вы награждены орденами?

Михаил Михайлович назвал награды, в том числе два ордена Славы.

— А третий как же? — спросил военком. — Надо вручить.

Оказалось, еще 26 июля 1945 года был представлен Панков к ордену Славы I степени. И вот через двадцать с лишним лет награда нашла героя.

По случаю торжественного события собрались все те, с кем вместе выводил Панков завод на передовые рубежи, кто знал главного инженера как прекрасного специалиста, организатора, руководителя. Долго аплодировали они, когда военком вручал орден Михаилу Михайловичу. Чувствовали себя причастными к тому, что происходит. Гордились и тем, что их Панков — герой, фронтовик, и тем, что не забывает Родина своих бойцов.

В первую же годовщину Победы бывшие фронтовики посадили на опушке леса, что рядом с городским кладбищем, елочки, С тех пор каждый год приходят они сюда 9 мая. Так уж повелось. Сначала идут на ежегодный митинг, затем на кладбище с венками — на могилы павших в боях под Гатчиной, а потом — «в елочки». «В елочках» — все свои, все друзья, всех породнила давно и навечно война. Здесь не в ходу громкие слова. Здесь знают цену орденам и ранениям. Здесь незримо присутствуют те, кто погиб... Война. Она прошла. Но четыре ее года остались с каждым, кому выпало сражаться, потому что каждый бывший боец и сегодня, и всегда где-то в чем-то солдат.

Е. Колоярова

Из книги: Кавалеры ордена Славы. Л.: Лениздат, 1971.

Другие материалы