Твои герои, Ленинград

МАЦИЕВИЧ
Василий Антонович

Конец одной мортиры

Вторая схватка Мациевича с противником, но уже сухопутным, произошла в декабре 1941 г. К тому времени 26-й иап для удобства ведения боевых действий был разделен на две группы. Первая осталась на прежнем месте — на аэродроме северо-восточнее Ленинграда, чтобы прикрывать ледовую трассу через Ладожское озеро.

В декабре противник главные силы своей авиации, поддерживавшей группу армий «Север», бросил на срыв перевозок по Ладожской военно-автомобильной дороге. Мы выделили для ее прикрытия все, что могли,— 100 истребителей, т. е. более половины всех исправных машин истребительной авиации фронта, ПВО и КБФ. Небо над Ладогой превратилось в арену жесточайших схваток. А над самим Ленинградом установилось долгое затишье: вражеские самолеты все реже и реже появлялись над городом. У противника уже не хватало сил одновременно и с одинаковой интенсивностью действовать на всех важнейших участках фронта.

Вторую группу 26-го иап в составе 14 экипажей мы посадили на северном побережье Финского залива у железнодорожной станции Горской. Эта группа прикрывала Ленинград и Кронштадт. Возглавил ее Василий Мациевич.

В ту памятную всем ночь летчики, как обычно, собрались и домике, который служил им кают-компанией. Мациевич наигрывал на пианино какую-то мелодию. Иногда он поднимал голову и медленно обводил глазами боевых товарищей. До чего же они молоды — Щербина, Ищенко, Оскаленко, Максимов, Цыганенко, Аполлонин, Алексеев! Он самый старший в группе, а ему только двадцать семь. Даже шесть месяцев войны мало изменили ребят внешне, они только похудели да стали менее шумливыми, более сдоржанными.

Но молодость отваге и мужеству не помеха. Играя, Мациевич думал о том, какие это чудесные парни, что с такими, как сказал вчера Оскаленко, хоть куда: и в бой, и на подвиг. Не подведут, грудью прикроют товарища, как недавно сделал сам Дима.

Это произошло над Урицком. Во время ночной охоты за вражеской батареей Мациевич попал под сильный огонь фашистских зенитчиков. Казалось, невозможно выбраться из неумолимо сжимавшегося смертельного кольца. Снаряды рвались все ближе и ближе к машине, и иногда «ишачка» сильно встряхивало.

Комэска настолько поглотили противозенитные маневры, что он не сразу заметил ослабление вражеского огня, часть которого почему-то сместилась куда-то в сторону. В направлении залива образовалась щель, и Мациевич, еще не уяснив себе, что именно произошло, бросился в лазейку и выскочил из зоны обстрела.

Через несколько минут он был на аэродроме в Горской. Почти одновременно с ним приземлился еще кто-то. Это был Оскаленко. С аэродрома он видел частые вспышки выстрелов над Урицком и понял, что Мациевич попал в трудное положение. Летчик доложил о своих наблюдениях командиру полка Романову и попросил разрешения помочь комэску. Романов согласился. Оскаленко стремительно ворвался в зону зенитного огня, чтобы привлечь к себе внимание гитлеровцев, ударил эресами по вспышкам орудий и на крутом вираже пошел по кругу, подставляя себя под вражеские снаряды. План удался — противник часть своего огня перенес на Оскаленко...

Мациевич посмотрел на часы.

— Ну, мне пора,— сказал комэск и стал собираться в полет.

Молча натянул на себя меховой комбинезон, унты, скользнул взглядом по притихшим товардщам, кивнул им головой и направился к выходу.

— Ни пуха, ни пера! — в разнобой прозвучали за его спиной голоса.

Выйдя на улицу, старший лейтенант постоял немного, привыкая к темноте, и по узенькой, сдавленной сугробами тропинке зашагал к капониру.

Мороз на ночь покрепчал, и снег не скрипел, как обычно, а хрустел под ногами, будто раздавленный сахар. С залива тянул ветер. Влажный, он обжигал лицо сильнее, чем самый лютый мороз в безветрие. Комэск прикрыл лицо рукой и глянул вверх. Кое-где проглядывали звезды. Одни, где разрывы были чистыми, светились полно и ярко, блеск других был приглушен.

У капонира ровно и мощно гудело. Это техник Бирюков прогревал мотор истребителя. Увидев комэска, техник стал вылезать из кабины.

— Погоняй еще! — крикнул Мациевич.

Послушав, как работает мотор, комэск по сугробу взобрался на крышу капонира и стал смотреть через залив в сторону Стрельны. Где-то там за железнодорожной станцией у дороги, ведущей на Ропшу, была огневая позиция осадной мортиры, которая обстреливала по ночам блокадный Ленинград. Мациевич выслеживал ее целый месяц. Сперва действовал без плана — летал наудачу. Но гитлеровцы вели себя очень осторожно: сделав один-два выстрела, прекращали огонь. Тогда стал хитрить и Мациевич. Он появлялся над Стрельной то с востока, то с запада, то с юга, то стремительно проносился над местом предполагаемого расположения мортиры на бреющем полете, то убирал газ и планировал. Но ничего не помогало. Вражеские артиллеристы, когда он находился в воздухе, упорно молчали. Молчало и зенитное прикрытие мортиры.

Несколько раз Мациевич наугад посылал в землю эресы, надеясь хоть в отсвете их взрывов увидеть позицию осадного орудия. Но ничего подозрительного не замечал. Вокруг было голо, лишь неподалеку от дороги одиноко стояло какое-то кирпичное строение с полуобвалившимися стенами.

— В землю они мортиру что ли запрятали? — однажды в сердцах сказал Мациевич и обернулся к Ищенко.— Может, ты что посоветуешь? А не поставили ли они мортиру на специальную платформу, как то орудие, которое ты уничтожил? Впрочем, нет,— тут же отверг свое предположение комэск.— Она все время бьет из одной точки.

— Поменяй тактику,— посоветовал Ищенко.

— Что же еще можно придумать? По-разному пробовал, не получается. Молчат и все. Радиолокатор у них там, что ли?

— Я думаю, они тебя по шуму мотора засекают, еще задолго до того, как ты сбавляешь обороты. Ты когда переходишь на планирование?

— За километр, полтора,— ответил Мациевич.

— Ну, вот! Чего же ты хочешь? Они же слышат тебя, следят за звуком. И вдруг он внезапно пропадает. Не удаляется, не приближается, а пропадает. Вывод один: ты планируешь. Они разгадали твою тактику. Нет, надо менять ее. Ты попробуй спланировать издалека, километров за десять от цели. Гул мотора должен оборваться где-то очень далеко, чтобы не вызвать у фрицев подозрения. Только сперва сделай прикидку. Тут расчет должен быть точным.

Совет был дельный, и Мациевич решил воспользоваться им в ближайшем же поиске. Но с запада наползла низкая плотная облачность, видимость резко ухудшилась и даже вылеты на дежурство были отменены. Непогода держалась неделю. За это время комэск с помощью штурмана сделал необходимые для полета расчеты и выбрал маршрут. Он решил зайти на цель со стороны Петергофа. Соображение было такое: немцам слышен взлет самолетов в Горской и, естественно, они следят за машинами, пересекающими Финский залив по прямой, поэтому нужно усыпить их бдительность. Как? Выйти к Стрельне дальним круговым маршрутом. Лучше всего по плавной дуге от Сестрорецкого разлива, через остров Котлин до южного побережья и далее уже напрямик.

Еще раз мысленно проследив весь маршрут, Мациевич спустился с капонира на землю и похлопал рукой по фюзеляжу И-16.

— Вылезай! — крикнул он технику.

Очутившись в кабине, проверил, как работают рули, окинул взглядом приборы и отпустил тормоза. Взлетев, Мациевич по спирали набрал необходимую высоту и намеченным маршрутом вышел к южному побережью Финского залива между Ораниенбаумом и Петергофом. Здесь развернулся, сбавил газ и, ориентируясь по темной нитке железной дороги, повел самолет на Стрельну.

В кабине сразу стихло, только посвистывал ветер. Стрелка на высотомере плавно побежала в обратном направлении. Комэск, весь подавшись вперед, так, что натянулись привязные ремни, внимательно всматривался в землю. Она приближалась и светлела. Когда стрелка на приборе начала разменивать последнюю тысячу метров, Мациевич глянул на часы. До восьми вечера, когда гитлеровцы открывали огонь, оставалось чуть более минуты. Впереди слева темным размытым пятном фиксировалась Стрельна.

«Кажется, успею,— подумал Мациевич.— Только надо ниже». Он еще отжал ручку управления: с увеличением угла планирования скорость возросла. Вот уже нос самолета надвинулся на узенькую, едва различимую на фоне заваленных снегом полей ленту грунтовой дороги. Еще несколько секунд и она пронесется под крылом, тогда придется прибавить обороты мотору и взмывать вверх. Шум мотора спугнет гитлеровцев, и они не откроют огонь до тех пор, пока самолет не скроется. Снова придется набирать высоту и повторять маневр, но уже без всякой надежды на то, что немцы начнут стрельбу именно в тот момент, когда «ишачок» снова окажется над ними.

Мациевич от ожидания весь напрягся, так что одеревенели руки и заломило в висках. Рванулось и, будто мотор, застучало в груди сердце. Машина уже пересекла дорогу, земля стремительно приближалась, и комэск непроизвольно слегка потянул на себя ручку управления. В этот момент земную тьму разорвала яркая вспышка, и тут же где-то внизу мощно рявкнула мортира. Чуть впереди себя Мациевич в багровом отсвете выстрела увидел изуродованный снарядами и пожарами остов ранее замеченного им одинокого кирпичного строения. Внутри здания на специальной платформе стояла мортира. Ее тупорылое жерло было задрано кверху, и из него тянулся сизый дым. Вокруг мортиры суетились артиллеристы. Со стороны Стрельны к зданию тянулась узкоколейка, по которой к орудию подвозились боеприпасы. Сверху на здание была наброшена маскировочная сетка.

Мациевич нажал на кнопку: последовал легкий толчок, и все шесть реактивных снарядов, соскользнув со своих направляющих, помчались на цель. Внутри кирпичной коробки грохнул взрыв: эресы угодили в пороховые заряды. Мациевич прибавил обороты мотору, круто развернул машину и снова устремился в атаку. Внутри здания начался пожар. Должно быть, горели пороховые заряды. В огне и дыму мелькали фигурки вражеских артиллеристов. Комэск дал длинную очередь из пушек, и тогда заговорили скорострельные зенитные установки противника. Трассирующие очереди, перехлестываясь друг с другом, хищно потянулись к краснозвездному истребителю.

Мациевич сделал еще два захода. На последней атаке внутри здания снова что-то взорвалось, вверх взметнулось густое облако дыма. Потом сквозь дым прорвались длинные огненные языки.

Выравнивая машину, комэск через плечо в последний раз глянул на результат своей боевой работы — он остался доволен. В эту ночь Мациевич не рассчитывал на победу. Но он ждал ее и готовился к ней целый месяц. Целый месяц он засыпал и вставал с мыслью об этой мортире. И хотя каждый вылет заканчивался неудачей, он знал, что рано или поздно накроет вражеское орудие, как знал, что никогда не уступит фашистам в воздухе, сколько бы их ни было. Он дрался за Ленинград — и этим было сказано все.

И все же, докладывая командиру полка о результатах вылета, комэск уклонился от утвердительного ответа на вопрос: уничтожил ли он мортиру? Передал лишь то, что видел при штурмовке. Окончательный результат требовал проверки временем. Если мортира спустя какой-то срок снова заговорит, стало быть, он, Мациевич, не выполнил задания. Шли дни. Мортира молчала. И только тогда в личном журнале боевых действий Мациевича появилась фраза: «Цель уничтожена».

Из книги: Новиков А.А. В небе Ленинграда. М.: Наука, 1970

Другие материалы