Авдеев Александр Федорович

Самым тяжелым временем для комсомольца Александра Авдеева был тот месяц, когда он лежал в госпитале: идет война, враг рвется к Ленинграду, а он, летчик-истребитель Авдеев, вместо того чтобы воевать, валяется на койке. Он даже с врачами переругался. Рана-то уже зажила. А лицо и руки, сколько их ни печи, все равно будет видно, что прихватило огнем. Может быть, на свежем воздухе они даже скорей обрастут новой кожей, чем в душной госпитальной палате.

А ведь, по-честному говоря, он мог избежать всего этого. Бой шел под самыми облаками, стоило только Авдееву нырнуть в них, - и след бы его простыл.

И все-таки, даже очутившись в госпитале, Авдеев не пожалел о случившемся. Избежать ранения он мог. Да что толку в этом? Огонь горящего самолета не опалил бы лицо, а разве лучше, когда его жжет стыд? Никто, конечно, не бросил бы ему упрека. Но суд собственной совести был для него превыше всего. Он не мог разрешить себе уйти даже от десяти "мессершмиттов". Не мог - и все. Пошел на десятерых.

Его истребитель то бросался в самую гущу фашистских самолетов, то, неожиданно выскользнув из общей "свалки", наносил удары со стороны. Два "мессершмитта" уже волочили за собой дымный след. Остальные наседали еще злее. Едва немецкие истребители приближались к "чайке", Авдеев, прекрасно зная, на что способна его машина, неожиданно оказывался в стороне. "Мессершмитт" рисковал всадить пулеметную очередь в... "мессершмитт".

Так бывает, когда несколько человек с разных сторон набрасываются на одного, а он неожиданно выскальзывает, и нападающие сшибаются друг с другом.

Поняв, что бессмысленно всем сразу идти в атаку, фашисты ударили четверкой. Советский истребитель загорелся. Авдеев был ранен. Но и после этого не сразу вышел из боя. Он развернул самолет в сторону ведущего и выпустил в него длинную пулеметную очередь.

Теперь Авдеев не думал о том, что от слишком длинных очередей могут сгореть пулеметы. Где уж тут заботиться о пулеметах, когда горит весь самолет, когда пламя жжет руки...

Последняя пулеметная очередь не пропала даром! Ведущий "мессершмитт" задымил, начал падать. Только после этого Авдеев развернулся к линии фронта и, перелетев ее, выпрыгнул из горящей машины.

Пехотинцы подобрали раненого летчика и отправили в госпиталь. Пришлось отлеживаться. Как ни рвался Авдеев, врачи продержали его почти до конца августа. Зато, вернувшись в полк, он летал столько, будто хотел наверстать время, потерянное в госпитале. И действительно, наверстал. К исходу сорок первого года Александр Авдеев имел уже сто восемьдесят девять боевых вылетов.

Бой против десяти "мессершмиттов", происходивший 19 июля 1941 года, не такое уж редкое исключение среди них. 5 октября в районе Мги Александр Авдеев схватился с пятью немецкими истребителями. И хотя "мессершмиттов" было на половину меньше, чем в июльском бою, Авдееву пришлось тяжелев, чем тогда. Неравенство сил усугублялось тем, что ему приходилось не просто драться, но еще и защищать товарища, самолет которого получил в этом бою сильные повреждения.

Александр должен был держаться возле подбитой машины, словно привязанный к ней. Это очень усложняло бой. Несмотря на опасность, грозившую самому Авдееву, он не оставил товарища, прикрыл его и дал возможность выйти из боя. Причем Авдеев не только спас друга, но еще и сбил самолет врага.

Когда требовалось найти особенно важную цель, командир полка посылал в разведку Авдеева. Поэтому неравные бои случались у него чаще, чем у других. Получив задание отыскать орудие, обстреливавшее Ленинград, он успел пометить на карте огневую позицию и тут же вынужден был вступить в бой. На него шло семь "мессершмиттов".

Первую атаку удалось отбить заградительной очередью. А как быть дальше? Летчику стоило немалых трудов подавить в себе стремление броситься в самую гущу немецких истребителей. Авдееву это было больше по душе, чем оборонительная карусель. Но ведь самое главное для воздушного разведчика - доставить на аэродром сведения о противнике. На авдеевской "чайке" радиопередатчика не было. Он мог доложить обо всем только сам, лично.

Бросив самолет в глубокий вираж, Авдеев на некоторое время оторвался от преследовавших его "мессершмиттов". Они не смогли развернуться так же круто и по инерции проскочили вперед. Снова догнав "чайку", немцы уже не сомневались, что с советским разведчиком все кончено. Его самолет падал с ужасающей скоростью.

Только в землю "чайка" не врезалась. Чуть ли не над самыми макушками деревьев натужно взревел мотор. Преследовать так неожиданно ускользнувшую "чайку" немцы не решились. Не набирая высоты, она летала над лесом, готовая, казалось, нырнуть даже в просеку.

Во время другого разведывательного полета Александру Авдееву пришлось иметь дело с девятью истребителями противника. Он отбивался, нападал, снова отбивался, стремясь скорее уйти от преследователей. Увидев на дороге фашистские войска, летчик хотел тут же, не теряя ни минуты, прочесать дорогу пулеметным огнем. Но мужество - это не только умение заставить себя идти на риск. Принудить себя не рисковать ради пользы дела - тоже мужество. Именно этим отличался Александр Авдеев. Он понимал, что, даже израсходовав весь боекомплект своих пулеметов, он все равно не уничтожит колонну автомобилей. Зато наверняка спугнет врагов. И к тому же, оставшись без патронов, сам превратится в легкую добычу для немецких истребителей.

Так и случилось бы, не заставь себя Авдеев сдержаться. И вот теперь он имел возможность отбивать атаки и уходить, уходить, чтобы побыстрее могла прилететь сюда эскадрилья самолетов.

Авдеев отбился. Один от девяти! И хотя сам не участвовал в штурмовке вражеской колонны, разгром ее был и его заслугой.

В начале 1942 года Александра Федоровича Авдеева переведи на другой фронт. Он и там воевал самоотверженно. И все же Золотой Звездой его наградили за мужество, проявленное в ленинградском небе.